то случилось, а длилось долгое время, оставив болезненный след в психике. Но Ксения, даже начав мало-помалу общаться с ним, сразу же замыкалась в себе, услышав вопросы о прошлом. Спустя год Федор так и не узнал, кто она, откуда и почему находится в таком нервном состоянии. Он даже не мог жениться на ней, потому что у нее не было никаких документов. Пришлось взять в милиции справку об их безвозвратной утере, и с большими трудностями, но ему все же удалось выправить ей паспорт, содержащий информацию, внесенную с ее слов. Только тогда Федор впервые и услышал о Камышовке. На современных картах ее не оказалось. Населенный пункт с таким названием обнаружился в старом, советских времен, атласе Омской области и был отмечен как исчезнувший. Непонятно было, правду сказала Ксения или выдумала то, что первое пришло в голову.
Федор женился на ней и усыновил мальчика, которого она звала Борисом и утверждала, что ему четыре. Значит, когда они встретились на дороге, он был трехлетним. Дату рождения Ксения вспомнить не могла, только знала, что это была зима, потому что они очень мерзли. Прямо так и сказала: «Наверное, это была зима. Мы все время мерзли». Это звучало странно. Как это — наверное? Там, где она находилась, не было окон? Она не видела снега? Лишь чувствовала мороз? Никакие наводящие вопросы не давали результатов, как Федор ни пытался выведать хоть что-нибудь. А если начинал спрашивать более настойчиво, она закрывала лицо руками и принималась тихо плакать. В итоге пришлось смириться с тем, что пролить свет на ее покрытое мраком прошлое ему не удастся.
Ксения ожила, расцвела и превратилась в невероятную красавицу. Малыш привык к нему и прекратил агрессивные нападки. Они зажили счастливой семьей, как все: с уютными посиделками за ужином, с прогулками в парке по выходным, даже съездили к морю, в Сочи. Но говорили они всегда лишь о настоящем и будущем. О прошлом — никогда. Семейное счастье омрачали ночные кошмары Ксении, от которых она просыпалась с криками, покрытая холодным потом. Отказывалась говорить о том, что приснилось, и Федор терялся в догадках, пытаясь найти смысл в отрывистых фразах, выкрикиваемых ей во сне: «Прочь, живодер! Пусти! Сгинь, нечистая сила!» Однажды он проснулся посреди ночи и увидел, как Ксения стоит перед окном с ножом в руке. Рука ее была занесена за голову и дрожала, а лезвие тускло поблескивало в свете луны. Федор окликнул ее. Она резко обернулась и рассекла ножом воздух, воткнув его в подушку перед ним. Еще пара сантиметров — и на этом для Федора все бы закончилось. С того момента он решил давать ей снотворное, понимая, что в следующий раз Ксения может оказаться более меткой. Она сразу согласилась пить таблетки, плакала, просила прощения, говорила: «Я видела не тебя, другого. Я бы никогда не напала на тебя! Прости, прости, прости…» Но то, чего Федор так боялся, все-таки случилось. Однажды он не проконтролировал, выпила ли она таблетки на ночь. Забыл. Забыла и она. Ночью его будто толкнул кто-то. Он проснулся и увидел ее силуэт на фоне окна. Ксения стояла на подоконнике. Отражение ее лица в стекле потрясло его — оно было перекошено ненавистью. Федор совершил гигантский прыжок, чтобы предотвратить беду, но не успел. Хрипло прорычав: «Прочь!», она ударила рукой в стекло и под звон осколков полетела вниз. С двенадцатого этажа.
Скованный ужасом, Федор стоял в оконном проеме, оскалившемся острыми стеклянными зубами, и смотрел на ее белую фигуру и разметавшиеся волосы, до тех пор, пока его не дернули за руку. Пятилетний Борис стоял рядом и что-то говорил. Постепенно до Федора дошел смысл вопроса: «Где мама?» Он присел перед сыном на корточки, обнял его и зарыдал. «Ее нет. Ее больше нет», — ответил он ребенку под действием шока и до сих пор жалел об этих страшных, неосторожно оброненных вместе со слезами словах. Как он мог сказать такое?! Он же учитель, директор школы, педагог, в конце концов! С тех пор Федор постоянно винил себя за это.
Когда он вынырнул из потока нахлынувших воспоминаний, дождь уже стихал. Его слабый шелест был похож на человеческий шепот, и Федору казалось, что он даже различает слова — что-то вроде: «Лес…Лес…Лес…» В просвете между тучами выглянула луна — яркий желтый полумесяц, торчащий острыми концами вверх, будто опрокинутый. Выглядело это необычно. В сибирских краях такой луны не бывает, Федор это прекрасно знал. Так она может выглядеть лишь в южных странах, но не здесь… Вдруг луна закачалась из стороны в сторону, будто лодочка, подбрасываемая волной, и Федор решил, что его сознание вновь «уплывает». Приготовился провалиться во мрак, но этого не произошло. Луна все качалась и качалась над остроконечной макушкой исполинской ели, и, казалось, становилась ближе и больше. А потом над елью показался движущийся темный силуэт. Огромная голова с рогами в виде перевернутого полумесяца лежала, как арбуз на блюде, прямо на плечах — таких широких, что они загораживали полнеба. Из леса шел гигант, направляясь прямо к сторожке лесника. Федор вздохнул, даже не испугавшись. Все ясно: ведь он давно умер, потому и видит столько странностей. Вот и лесной бог, перед которым пришло время держать ответ… «Однако, интересное зрелище», — подумал Федор и прильнул к окну в ожидании, что же будет дальше.
А дальше из-за туч выплыла настоящая луна — огромная и яркая, будто отмытая ночным ливнем и отполированная струями до нестерпимого блеска. Ее свет озарил возвышавшегося над елями гиганта, и Федор не сдержал потрясенного возгласа. Перед ним было чудовище из сказки «Аленький цветочек», с мордой, похожей на медвежью, и могучим туловищем, покрытым длинной шерстью бурого цвета. Но оно не было зверем. У него были умные человеческие глаза. А когда существо подняло вверх передние лапы, раздвигая перед собой преграду из елей, оказалось, что они оканчиваются не когтями, а пятью мохнатыми пальцами. Из пасти его вырвался вздох, а затем раздался глубокий низкий голос:
— Зачем звала, Тара?
— Благодарю, что откликнулся, всеведущий Велес, — донесся знакомый голос неподалеку, и Федор, опустив взгляд вниз, разглядел белеющую на фоне леса женскую фигуру. Тара! Он узнал ее!
— Ты нарушила правило, Тара. Здесь людям не место, — прогудело иерихонской трубой существо.
— Знаю. Я прочла в его глазах готовность к борьбе.
— Что он может, слабый человечек? — Рога чудовища, которые Федор вначале принял за полумесяц, закачались.
— Он не один. С ним женщина. И ее зовут Лада. — От пронзительного возгласа Тары у Федора зазвенело в голове. Похоже, они совсем не боятся, что их могут подслушать.
— Лада? — Голос гиганта, названного Велесом, показался удивленным. — Значит, она нашлась?
— Да. Богиня Лада уже спешит к ней на помощь. Помоги и ты ему, поделись своей могучей силой, или он умрет с первыми проблесками рассвета.
— Не сгубит ли его моя сила? Сдюжит ли его хлипкий разум? — Великан поднес руку к голове и задумчиво потер край рога.
— У него нет выбора. Помоги ему.
— Думаешь, у них получится? Чернобог могуч, даже я не сумел совладать с этим порождением зла!
— Горыня сильнее всех в мире, он сумеет. Лада позовет его, когда Чернобог покажет свой отвратный лик!
— Решили обхитрить Чернобога? — Из пасти гиганта вырвались хрипы, отдаленно напоминающие смех. — Ладно. Так и быть. — Существо снова поднесло руку к рогу и с силой надавило одним из пальцев на острый край. Федор увидел брызги, похожие на кровь, запятнавшие сверкающий полумесяц на его голове. Потом Велес опустил руку, и капли стали падать в какую-то корзинку, которую Тара подняла над головой. «Что еще за странный кровавый ритуал?» — Федор поморщился. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Странный какой этот лесной бог! Не призывает к ответу вновь прибывшую душу. А Тара что, тоже одна из умерших? А где остальные обитатели сибирского рая? Не может же быть, чтобы никого больше не было! И Федор зажмурился. Не хочет он видеть свои безумные галлюцинации. Он лег на спину, и острые травинки защекотали тело. Захотелось спать. За окном вновь зашумели, качаясь, сосны и ели, но стука дождевых капель по крыше не было слышно — наверное, таинственный Велес освобождал себе путь, удаляясь в свои владения. Федор позволил сну поскорее утопить себя в пучине грез.
Его разбудил аромат земляники, перебивающий терпкий запах травы. Открыв глаза, Федор зажмурился от солнечных лучей, бьющих в окно перед ним. Огляделся. В маленьком помещении были лишь потрескавшаяся печь и деревянный стол, на котором стояла знакомая плетеная корзинка из его сна, в которую капала кровь лохматого чудовища. Ведь это же был сон? Открылась входная дверь, и вместе со свежестью утреннего леса в дом вошла Тара.
— А, проснулись уже? — заметила она. Выглядела женщина радостной и бодрой. Интересно, где она провела ночь? Лежанка в домике была только одна — та, на которой спал Федор. — Добро пожаловать к столу! — Она жестом пригласила его, указав на корзинку. — Вот ваш завтрак.
Федор встал и пошатнулся.
— Ладно, сидите там. — Тара взяла подозрительную корзинку, подошла и протянула ему. Он заглянул внутрь: земляника. Самая обычная, бордовая, душистая, вперемешку с тонкими травинками и листочками, с блестящими каплями росы на глянцевой поверхности. Никакой крови.
— Ешьте, ничего другого у меня нет. — Тара вдруг рассмеялась. — Да что вы так на ягоды смотрите, будто они могут вас укусить? Ешьте скорее, земляника придаст вам сил.
Федор с опаской взял несколько ягод, покатал их на ладони и бросил в рот, разжевал. Сладкий, как мед, сок растекся внутри. «Это был просто сон, ничего больше», — думал он, поедая ягоды горстями. Даже не заметил, как корзинка опустела. Странное ощущение вдруг заставило его подняться. Мощный прилив сил наполнил тело. Захотелось вдруг выбежать на залитую солнцем лужайку перед домом и допрыгнуть до неба. Что это? Ведь только что чувствовал себя умирающим и немощным, еле дышал! Федор посмотрел на рану от сквозного ранения на груди под левым плечом и растерялся. Ее не было — то есть совсем: ни следа, ни царапины! Что ж, возможно, сон его все еще продолжается. Ведь не бывает в жизни таких сказочных чудес!