Подняв лампу, Прохор осветил пространство перед собой. Вокруг вздымались земляные кучи — здесь явно проводили раскопки. Он пошел между ними в ту сторону, где, насколько помнил, находилась дверь подземного хода. И еще рядом с ней были двери — он увидел их тогда, в день расправы над стариком. Откуда-то ему было известно, что откопать нужно среднюю дверь, за ней находится что-то важное. Определив место, откуда начнет копать, Прохор сходил за лопатой и принялся за дело. Комья земли разлетались в стороны с бешеной скоростью — сил у Прохора за годы ничегонеделания скопилось немало. Пот ручьями потек по лицу, шее и бокам, и вскоре нестерпимая жажда заставила его отложить лопату и вернуться в дом. Выбраться было сложнее, но ему удалось высоко подпрыгнуть и ухватиться за край лаза. Подтянувшись, он вылез наверх. Где-то за домом был колодец, Прохор еще раньше заметил темный бревенчатый сруб с перекладиной, от которой вниз тянулась веревка. Правда, неизвестно, есть ли в нем вода. К великой радости Прохора, вода в нем была — он вытянул полное ведро, но, сделав глоток, скривился: вода имела мерзкий вкус тины и запах болота. Но другой не было, и пришлось пить эту. Зато, странное дело, как только Прохор утолил жажду, он тут же почувствовал прилив сил, будто подкрепился хорошей едой, хотя с самого утра ничего не ел.
Работа закипела. Прохор все копал и копал, расчищая перед собой землю. Он потерял счет времени, одержимый желанием добраться до заветной двери. Вдруг керосиновая лампа погасла — топливо кончилось. Однако, едва собравшись отправиться в дом в поисках новой порции керосина, Прохор обнаружил, что прекрасно видит во мраке. «Наверное, привык к темноте», — решил он, и все же зрение его было слишком отчетливым, чтобы быть нормой. Что-то происходило с ним, он чувствовал это. Во-первых, странно, что он еще не выдохся и не упал без сил — рыл ведь уже не один час, но совсем не устал. А теперь вот выяснилось, что видит во тьме, как кот. Мистика какая-то! Еще и есть не хочется совсем. Откуда такой неисчерпаемый заряд бодрости?
Прохор еще несколько раз возвращался к колодцу с водой, и, когда вышел последний раз, снаружи была ночь. Прохор удивленно посмотрел на звездное небо — день прошел, а он и не заметил.
Лопата стукнулась о металл вскоре после того, как он, вернувшись, начал копать снова. Охваченный азартом, Прохор еще ускорился, хотя и так рыл землю, как сумасшедший. Но, откопав железную дверь, он стал расчищать пространство вокруг нее, чтобы понять, та ли это — средняя, которая ему нужна? По бокам обнажилась кирпичная кладка. От лезвия лопаты отлетали искры, когда оно с дикой силой билось в нее. «Хороший кирпич, крепкий, хотя и старый», — подумал Прохор. Дверь оказалась именно той. Он понял это, когда по обе стороны от нее показались другие двери. Прохор отбросил лопату, подергал за ручку, убедился, что она заперта, и принялся ощупывать пальцами поверхность дверного полотна в поисках замочной скважины, хотя и не знал, что будет делать дальше, ведь ключа у него все равно не было. Но ключ и не понадобился. Пальцы вдруг нажали на какую-то железную круглую выпуклость, которая ушла внутрь и выскочила обратно, будто на пружине. Прохор нажал на нее еще раз и еще, и тут раздался громкий щелчок. Дверь приоткрылась с протяжным скрипом.
Далеко вниз вела каменная лестница. Узкие ступени были скользкими от влаги, и приходилось ступать осторожно, держась за стены, чтобы не скатиться кубарем. Прохор волновался. У него было странное чувство, будто постепенно происходит его перевоплощение в кого-то другого, после чего его никчемная жизнь обретет новый смысл.
Ступени закончились, он прошел немного по узкому короткому коридору и очутился в просторном круглом зале с высоким сводчатым потолком. В центре зала располагался небольшой водоем, обложенный по краям каменными глыбами, а за ним, в центре противоположной стены, сверкал желтым блеском причудливый трон с оскаленной звериной мордой, венчавшей высокую спинку. На подлокотниках лежали круглые прозрачные камни. Прохор пошел к трону вдоль рядов с сундуками и на мгновение задержался, приоткрыв крышку одного из них. Тот был полон монет, знакомых Прохору «басурманской» чеканкой — клубком змей вместо цифр и букв. Прохор решил, что, вероятно, это и есть буквы и цифры, только «басурманские».
Трон был словно под него сделан — удобный, несмотря на то, что металлический. Звериная пасть нависала сверху над его головой, как защитный шлем. Кисти рук расположились на прозрачных шарах. Прохор вдруг впервые в жизни ощутил себя могущественным. Теперь он больше не безвольное ничтожество. Он казался себе властелином мира, будто несметное войско стояло за его спиной.
Из бассейна послышался всплеск. Брызги долетели до его ног, намочив измазанные в земле и глине штаны. Прохор смотрел, как над водой появляется что-то темное, намного темнее мрака, наполнявшего зал подземелья. Но зрение так улучшилось, что теперь Прохору позавидовал бы самый зоркий кот.
Змеевидная голова с бездонными глазами и глянцевой чешуйчатой кожей высунулась из бассейна. Длинное тело перекатилось через каменный край. Отростки, похожие то ли на щупальца, то ли на лапки насекомого, уперлись в пол, и существо поползло к нему. Размеры его увеличивались прямо на глазах, и вскоре изогнутые кольца черной змеи коснулись потолка, а голова свесилась вниз и качалась перед Прохором. Существо изучало его, буравя страшным пронзительным взглядом, и шипело, приоткрыв пасть, откуда веяло могильным холодом. В воздухе закружились снежинки. Уж не из пасти ли? Повинуясь внезапно возникшему неконтролируемому порыву, Прохор упал на колени перед змеем-исполином, уткнувшись лбом в каменный пол, и замер в такой позе, не двигаясь до тех пор, пока не услышал, а скорее — почувствовал, как чудовище уползает назад в свое укрытие. Лишь после того, как стихли всплески в бассейне, он позволил себе поднять голову. Теперь он больше не был тем Прохором, который вошел сюда. Он чувствовал себя другим. Прохор как личность был ему абсолютно чужд. Все его прежние мысли и переживания теперь казались ему смешными. Нового Прохора волновало только одно: как накормить голодного змея, стерегущего его драгоценный трон и множество сундуков, наполненных золотом.
Прохор вернулся в подвал, захлопнул дверь за собой, убедился, что потайной замок защелкнулся, и выбрался наверх, в дом. У него возникла одна идея, и для ее воплощения ему нужны были бумага и карандаш. Почему-то он знал, где найдет необходимое, будто давно был хозяином избушки. Заглянув под кровать, Прохор обнаружил там небольшой деревянный ящик. В нем были письменные принадлежности и справочник с адресами горожан десятилетней давности. Конечно, улицы в городах иногда переименовывают, но не так уж и часто. Он взял ящик и направился к столу, собираясь написать письмо. Пора пригласить кого-нибудь в гости. Вынув пожелтевшую школьную тетрадь и открыв ее, Прохор обнаружил на первой странице текст, нацарапанный кривыми печатными буквами, и прочел начало: «Здравствуй, внучек!» Неужто старик страдал от одиночества и хотел найти сына? Но, прочитав остальное, понял, что письмо было приманкой для желающих обогатиться. Текст был зашифрован, но Прохор разгадал ребус без труда: «Я знаю, где клад Кучума», — вот что скрывалось в простом обращении к внуку. Вдруг ему вспомнился клочок газеты, найденный на туалетном столике в спальне жены в день ее убийства: на нем была написана та же фраза, являющаяся разгадкой ребуса. Глубоко внутри шевельнулась жалость к Раисе, но тут же исчезла.
Прохор решил скопировать текст — зачем изобретать что-то, если все уже придумано. Он уже начал писать первое слово, как вдруг тот, прежний Прохор, который все еще был в его голове, вспомнил слова Раисы, однажды брошенные ему с укоризной: «Мне даже дитя пришлось в роддоме оставить, потому что ты сам, как дитя! Дочь нашу отдала из-за того, что ты ни на что не годен — ни денег в дом не приносишь, ни по хозяйству не поможешь!» Тогда Прохор пропустил ее слова мимо ушей, а теперь вот вспомнил. Надо бы найти дочку. Прохор откуда-то знал, что его дочь жива. Нужно только написать ей. А что ни адреса, ни имени не знает, так это не страшно. Рано или поздно письмо ее найдет — адресов в справочнике много. И когда появится здесь его дочка, он сразу ее узнает, почует кровь родную. Прохор вырвал из тетради чистый лист и вывел на нем: «Здравствуй, дочка!» А дальше просто переписал текст стариковского письма. Когда заклеивал конверт, в разбитое окно заглянуло солнце.
Новое письмо со старым ребусом
В будний день на кладбище было безлюдно. Лада и Федор стояли у мраморного памятника. Под фотографией с улыбающимся юным девичьим лицом сверкали покрытые золотистой краской буквы: «Неупокоева Ксения Николаевна». Надо же, Лада и не знала, что у покойной жены Федора такие же имя и отчество, как у ее сестры, пропавшей в лесу много лет назад! И она даже на нее немного похожа. Лада сказала ему об этом. Тот ответил, нежно обняв ее за плечи:
— Как тяжело терять близких! Жаль твою сестру. Сколько ей было?
— Пятнадцать, кажется.
— Совсем ребенок. Может быть, она не…
Лада поспешно перебила его:
— Давай не будем об этом. Теперь уже все равно ничего не узнаешь.
Федор кивнул. Они постояли молча. Лада спросила:
— Прости, но если можешь, объясни, почему твоя жена покончила с собой? Как она могла оставить без матери своего маленького сына? Ведь Борису едва пять исполнилось.
— Я думаю, у нее в прошлом был очень сильный стресс. Каждую ночь она просыпалась с криком от кошмаров. Всегда была нервная и замкнутая. Мне кажется, ей мерещилось что-то. Однажды воткнула нож в подушку рядом со мной, а потом плакала, прощения просила и говорила, что ей кто-то другой почудился. Не смог я ее от прошлого уберечь. Думаю, жуткие воспоминания убили Ксению.
— Прости, что разбередила старую рану. — Лада нежно коснулась щеки мужа.
Они поженились спустя полгода после событий в Камышовке, и Лада переехала жить к ним с Борисом. К счастью, Борис принял это событие с радостью. Сегодня он не поехал с ними, сказал, что хочет побыть у могилы матери один и приедет на кладбище в другой раз.