начнет бита рабы и рабыни, ясти же и пити упиватися. Приидет господин раба того в день, в онь же не чает, и в час, в онь же не весть (припомните судию милосердого, о котором говорил Василий Егорыч). Той же раб биен будет много». Запишите эти тексты в свою тетрадку, – сказал Новоселов девушке, – еще присоедините слова апостола: «Не трудивыйся – да не яст». На том мы пока и остановимся. Слушатели сидели в раздумье. Граф раза два вздохнул, устремив взор в угол аудитории и играя брелоками на своих часах. Василий Егорыч обратился к сестре с такими словами:
– Ну, что же ты, убедилась в необходимости труда?
– Еще бы! – промолвила девушка.
– Это главное! Я рад, что из тебя не выйдет сахарная барышня… Тебя, может быть, занимает вопрос: кто эти дармоеды, о которых говорилось в лекции?
– Дармоеды – это мы все!.. Положим, наши предки Рим спасли; да мы что сделали такое?.. Не правда ли, граф?
– О! без сомнения!.. – тоном передового человека сказал граф.
– Вот мы когда заговорили о деле-то! – объявил Василий Егорыч. Все встали из-за стола. – Что называется, до самого корня…
– В настоящее время, – подтвердил граф, – когда, так сказать, все в каком-то напряжении… чего-то ждут…
– И мечуться от скуки, – добавил Карпов. Граф засмеялся. Новоселов обратился к Василию Егорычу:
– Как бы мне найти покупателя на свою землю?
– Найдутся, не беспокойтесь! Я сегодня скажу отцу, не купит ли он?
– Андрей Петрович хочет последовать словам евангелия: «Продадите имения ваша», – заметил граф.
– «И дадите милостыню», – прибавил Новоселов.
– Что же, вы хотите буквально исполнить эти слова? – спросил граф.
– Я хочу одну половину имения продать, а другую отдать мужикам.
Граф окинул с ног до головы проповедника и взглянул на его учеников, как бы приглашая их разъяснить слова своего учителя.
Василий Егорыч, скрестив руки, начал:
– Да что ж, граф?.. помочь крестьянам следует! Мы едим устриц, а мужики – лебеду. Мы от праздности едва не на стену лезем, а у мужиков рубаха от поту не просыхает…
– Да я – не спорю… я нимало на это не возражаю… напротив, я убежден, что этим только путем и следует идти в настоящее время, – возразил граф.
– Когда на то пошло, давайте, господа, все последуем евангельскому учению: я скажу отцу, чтобы он отдал в мое распоряжение мою наследственную часть; вы, граф, конечно, также заявите ваше сочувствие крестьянам. Ведь ваша мать не может запретить вам располагать своим имуществом, как вы вздумаете…
– Само собою разумеется, – сказал граф.
– Значит, остается сказать: «Да здравствует разум!» – воскликнул юноша, – вот она, наконец, Америка-то! а мы искали выхода! вот где наше спасение… пусть там прогрессисты ломают головы над экономическими и разными современными вопросами, воображая, что мужиков можно просвещать тогда, когда у них желудок набит мякиной. Нет! сперва надо дать человеку перевести дух, а там и книжку подкладывать. Знаете ли что, господа? Если наше решение состоится (я в этом и не сомневаюсь), откроем школы для народа и сами возьмемся его учить, только не латинскому языку, как того желают просвещенные друзья народа, а естествознанию. Земли у нас бездна, и земля давно выпахалась, скотоводства нет, удобрять почву нечем; шестьдесят миллионов людей задыхаются в курных избах, питаясь мусором и не имея никакого понятия о сохранении здоровья. А мы, образованный класс, бесимся от скуки, прикидываемся благожелателями родины, рассуждаем по-потугински{22}, что Россия гвоздя не выдумала, и сидим сложа руки где-нибудь за границей. Между тем с русских земель получаем денежки, этим мы ничуть не брезгаем!.. Еще за хлеб за соль ругаем русский народ неисправимым холопом! Какие мы сыны отечества?!. что мы для него сделали хоть бы за то, что оно вспоило, вскормило нас? Мы выучились, a la Онегин, Печорин, Рудин – прикрывать мировыми вопросами и возгласами о гражданской деятельности свои любовные интрижки, какими-то исполинскими замыслами объяснять свое тунеядство… Итак, господа, выступим на честный путь… Если не имели совести отцы наши, из этого не следует, чтоб и в нас ее не было… Поделимся с несчастным народом, чем можем… Не все-то нам ездить на его спине!..
Слуга возвестил, что завтрак готов. Он предложил графу зонтик, сказав, что заходит туча.
В комнате становилось темней и темней; в отворенные окна повеяло прохладой. Зашумел ветер. Молодые люди вышли из флигеля.
XНЕОЖИДАННЫЙ СЛУЧАЙ
По дороге неслась столбами пыль; ветер кружил солому, пух и нес к реке холсты, за которыми бежали бабы. По темному небосклону змейками скользили молнии. Слышались глухие, замирающие раскаты грома.
В саду шумели и волновались кусты сирени, бузины, яблони, с которых падали плоды. По направлению к пасеке, стоявшей на краю сада, летели с полей пчелы; к калитке с люльками за плечами бежали поденщицы, прикрываясь кафтанами. Садовник закрывал парники соломенными щитами.
Близ барского дома с хлебного амбара, под который вперегонку спешили куры, сорвало несколько притуг и отворотило угол повети. По застрехам слетались воробьи и недавно кружившиеся под небосклоном ласточки.
Удары грома слышались один за другим. Наконец, закапал крупный дождь, и вскоре хлынул страшный ливень. В воздухе, кроме сплошной водяной массы, сопровождавшейся необыкновенным шумом, ничего не было видно.
Вдруг молния, сделав несколько ослепительных зигзагов, быстро упала вниз, и вслед за тем раздался оглушительный удар грома; застонала земля, и дрогнули здания.
Сидевшие в отворенном сарае кучера сняли шапки и набожно перекрестились…
– Не обойдется без греха, – заметил один из них. Вслед за ударом хлынул проливной дождь.
– У нас случай был, – рассказывал один из кучеров, – шел по дороге мужичок с косой; а тучка небольшая зашла над самой его головой. Вдруг грянул гром, и мужик потихоньку, потихоньку, словно нагибался… и упал… Мы все это видели…
Когда на небе сквозь легкие облачка выглянуло солнце, горничная прибежала в конюшню и объявила графскому кучеру, чтобы он закладывал лошадей. Опуская в карман трубку, кучер сказал:
– Будь хоть светопреставление – ни на что не посмотрит: что бы часочек погодить? Теперь коляску испачкаем на отделку.
– Видно, обедать не останется, – сказал другой.
– Господа упрашивали его, отказался… говорит, дома есть дела… – объяснила горничная и ушла в дом.
– Какие дела? – возразил графский кучер, – никаких там делов нету; одна забава – медведь…
Лошади были поданы. На крыльце происходило прощание Карповых с графом.
– Не забывайте нас, граф, – говорили дамы, – приезжайте на Ильин день; отправимся в лес…
– Непременно, если не задержит что-нибудь. А вы, господа, – обратился граф к молодым людям, – приезжайте без всяких церемоний…
– Как жаль, граф, что вы не остались обедать…
– И дорога грязна, – сказал старик…
– Дорога почти высохла… дождь шел недолго… Коляска плавно покатилась от барского дома.
Небо было чисто, лишь кое-где неподвижно стояли белые облака. Под лучами ярко светившего солнца все вдруг ожило и встрепенулось; трава, которую с наслаждением щипали животные, листья деревьев – покрылись яркою зеленью. В воздухе запели птицы; послышалось жужжанье пчел, стремившихся в поле.
На селе, при громком пении петухов, среди выгона, бабы расстилали холсты. За околицей, в мокром кафтане, босиком, мужик вел за повод клячу, запряженную в соху, на которой звенела палица, болтаясь между сошниками. Завидев коляску, мужик издали снял шапку и свернул лошадь в сторону; граф кивнул пахарю головой.
В поле наперерыв весело распевали жаворонки. Мимо коляски потянулись хлеба; в некоторых местах колосья ржи спутались и поникли от бури. В воздухе пахнуло медовым запахом гречихи.
Душевное расположение графа не совсем гармонировало с окружающей природой; его отъезд из дома Карповых, как читатель видит, был поспешен – и причиною этого было то обстоятельство, что во время завтрака молодой Карпов с энтузиазмом заговорил о пожертвовании земли крестьянам. Таким поворотом дела граф не очень был доволен. Впрочем, к удовольствию графа, речь молодого Карпова была замята стариком, нашедшим энергическую поддержку в лице дам. Отъехав на несколько верст от дома Карповых, граф принялся рассуждать:
– Удовлетворит ли меня эта философия: «Продаждь имение и раздай нищим?» Успокоит ли она неугомонный пыл моих сомнений, мучительную жажду чего-то осмысленного, верного, ясного? Неужели последние слова науки совпадают с учением евангелия? Камердинер доложил:
– Ваше сиятельство! а громовой удар не прошел даром.
Камердинер указал на дым вдалеке. Граф привстал и посмотрел вперед.
– Кажется, недалеко от Погорелова, – сказал он.
– Да это оно и горит! – с уверенностью воскликнул граф.
– Чего доброго? вон изволите видеть ветряную мельницу? она как раз стоит против сельского старосты… и пожар-то с того конца идет…
– Так и есть, – подтвердил кучер, – смотри, как лижет… все разгорается…
– Пошел! – крикнул граф.
И четверня полетела вскок. В деревнях, среди улиц, группами стоял народ. Мужики садились верхами на лошадей.
В последней деревне, под названием «Сорочьи гнезда», подле барского дома суетился господин в соломенной шляпе и громко кричал: «Живей! живей запрягайся!»
– Mesdames! – обратился господин к дамам, стоявшим на балконе, и кивнул головой на графский экипаж, – monsieur le prince… monsieur le prince…[16] – Дамы навели на графа бинокли.
– Проворней, – кричал господин в шляпе на пожарную команду, выдвигавшую из сарая бочки.
– Веди бурого! Стой! – шумели кучера, – хомут надели наизнанку!
– Mesdames! Семен Игнатьич! едемте!
Вскоре загремели гайки, заскрипели немазаные колеса, – и пожарная команда вместе с господами устремилась на пожар.