Почему не Копиевский?
Скорее всего, задумывая создание русской типографии в Амстердаме, Петр сначала рассчитывал именно на Копиевского как исполнителя своей воли364. Однако у того, едва сводившего концы с концами, не было средств на заведение собственной «друкарни». В результате, вопреки ожиданиям Копиевского (о них будет сказано дальше), привилегию на печатание составленных и переведенных русских книг получил Ян Тессинг, не имевший никакого отношения ни к наукам, ни к издательскому делу. Почему Петр сделал такой выбор? Скорее всего, в первую очередь по экономическим соображениям: тратить государственные деньги на создание русской типографии за границей он не хотел (вероятно, из‑за рискованности этого предприятия), а у Тессинга, в отличие от неимущего Копиевского, денег для такого дела было предостаточно.
О том же, что первоначально Петр намеревался предоставить право издания и продажи книг в России Копиевскому, можно сделать вывод из опубликованной П. П. Пекарским челобитной Петру 4 августа 1700 года. Она была написана рукою Копиевского от имени амстердамского купца Яна де Ионга, с которым он в это время поддерживал деловые отношения (о них также пойдет речь дальше). В этом документе совершенно недвусмысленно утверждается, что сначала Петр хотел поручить печатание русских книг именно ему: «…прежде Тесинга ему был дан указ твоего пресветлейшаго царскаго величества печатать книги, яко шыперскую книгу морского плавания на русском языке и прочия». За этим утверждением, как будто в укор решению Петра, следует добавление: «И много книг он написал, точию не смеет печатать, зане Тессингу указаная… дана грамота»365.
Копиевский и Тессинг
Хотя привилегия – и, соответственно, слава издателя первых русских учебных книг – досталась Тессингу, главным исполнителем замысла Петра, вне всяких сомнений, стал Копиевский, вынужденный сотрудничать с купцом в качестве наемного работника366. За короткий срок им было издано в типографии Тессинга семь книг, в большинстве своем скромных по объему (компиляций, переводов и оригинальных текстов – провести различие здесь часто невозможно)367.
Очевидно, что статус наемного работника с самого начала не давал покоя немалым амбициям Копиевского, вследствие чего их отношения с Тессингом постоянно рождали конфликты. Во всяком случае, все известные высказывания Копиевского о купце содержат те или иные упреки в его адрес. Так, 18 декабря 1699 года он жалуется Петру, что плата, которую получает за свои труды у Тессинга, несоразмерна его стараниям. И к этому добавляет, что несмотря на такую явную несправедливость, он принял решение отказаться от поездки в Берлин к прусскому курфюрсту и остаться в Амстердаме ради служения русскому государю368.
И позже при любой возможности Копиевский во всеуслышание говорит о недооценке Тессингом его роли в создании и деятельности типографии, нерадении купца в исполнении петровского наказа по изданию русских книг и всякого рода интригах. Так, в предисловии к вышедшей уже после разрыва их отношений «Книге учащей морского плавания» он заявляет, что опубликовать ее у Тессинга он не мог из‑за козней последнего (не называя, впрочем, купца по имени): «К тому здешный житель Амстеродамский препятие великое соделал: и сам книг не печатал, и хотящым запрещал даже и сам издаше»369.
Любопытно, что Копиевский предпринял попытку публично объявить о своей главной роли в создании новой «друкарни» уже в самом начале сотрудничества с купцом. В библиотеке Амстердамского университета хранится экземпляр «Введения краткого во всякую историю», первой книги, вышедшей в типографии Тессинга. Титульный лист этого экземпляра отличается от остальных мне известных последней строкой. После названия типографии («в друкарни Ивана Андреева Тесинга») здесь следует приписка: «Юже созда Elias Федоров Копиевский». Как это понимать? Судя по всему, Копиевский первоначально напечатал какое-то количество экземпляров книги именно с таким титульным листом, чем вызвал протест Тессинга. После этого между обоими возникли препирательства, в результате которых Копиевскому пришлось уступить купцу. Он распорядился затереть на медной пластине (титульный лист книги был выгравирован) свою приписку и напечатать основную часть тиража с исправленным титульным листом. Вполне вероятно, что похожий конфликт Копиевского с Тессингом произошел и при издании обоих «номенкляторов»370. В этом случае титульные листы исправлены не были, и обе книги пришлось продавать в России без них. Любопытно также, что оба «номенклятора» лишены предисловий, неизменно присутствующих в других изданиях Копиевского. Может быть, их содержание тоже не устроило Тессинга?
Издатель, автор, переводчик, первопроходец
Хотя большинство книг Копиевского, вышедших в типографии Тессинга, содержало всего по нескольку десятков страниц, огромный объем проделанной им за считанные месяцы работы не может не удивить. За это время он составил, перевел и опубликовал целую серию учебных пособий: по истории, арифметике, астрономии, военному делу, два трехъязычных словаря и в добавление к этому еще басни Эзопа с параллельным латинским текстом.
Очевидно, что эта работа далась ему нелегко, причем по самым разным причинам. Можно предположить, что главными среди них были не пробелы в образовании или недостаток литературных способностей, а условия работы, особенно отсутствие квалифицированных помощников и постоянные конфликты с Тессингом. Нужно также не забывать, что, выступая посредником между двумя лингвокультурными традициями, Копиевскому приходилось предпринимать немалые интеллектуальные усилия, о которых подробно говорилось в предыдущей главе. В отсутствие в Амстердаме русских рукописных книг, из которых он мог бы почерпнуть научную терминологию соответствующей тематики, он оказался в положении первопроходца, вынужденного рассчитывать почти исключительно на собственные силы371.
Впрочем, сам Копиевский все свои трудности по изданию русских книг относил исключительно на чужой счет. Как правило, он связывал их с препятствиями, чинимыми Тессингом и организацией работы в его типографии. Причем в последнем случае особенно часто жаловался на несовершенные шрифты и отсутствие умелых наборщиков со знанием языка: «…литеры еще не исправные суть, и печатники в деле, яко не умеющии языка славянороссийскаго»372.
К сказанному можно добавить, что мнение о недостаточном знании Копиевским русского языка, не раз высказывавшееся исследователями раньше, при внимательном знакомстве с текстами его книг, а также челобитных Петру и Головину явно требует пересмотра. Эти тексты свидетельствуют, скорее, как раз об обратном373. «Славянороссийский диалект» Копиевского, действительно, содержит немало украинизмов, полонизмов и галлицизмов, однако такое смешение было естественным для языка Московской Руси конца XVII – начала XVIII века374.
Сотрудничество с де Ионгом
Три книги
Летом 1700 года Копиевский окончательно прекращает отношения с Тессингом и для продолжения издания книг, обещанных им Петру, создает новую типографию375. Теперь при финансовом участии другого амстердамского купца, Яна де Ионга, так же как и Тессинг торговавшего в России и знакомого с Петром лично376.
Первой из новой «друкарни» выходит двуязычная латинская грамматика, специально адресованная русскому читателю377. В предисловии к ней Копиевский традиционно сетует на затраченные им непомерные усилия в процессе ее издания, на понесенные финансовые издержки и на отсутствие в его распоряжении знающих славянский язык наборщиков. И добавляет, что все эти трудности довели его даже до душевного расстройства. На русском (текст предисловия дается сначала на латыни) эти его сетования звучат особенно выразительно:
Геркулевым убо дерзновением восприях сие дело во имя Господне и запотихся [= вогнал себя в пот] воистинно не без тщеты иных дел совершения и имения моего. Своими денгами сооружих типографию на печатование сомою точию грамматыки и во едином месяцы избыточным тщанием, помощию же Божиею, сицевое дело, имуще последними караванами послати, соверших. И тако яве есть всем премудрым, всяк удобее узрит, колико аз понесл трудов в совершении сицева дела: не поразит мя жестоким каменем зависть. Умолчю же ныне о неразумивих типографах, которих учити нужда бысть мне самому, и их ради неумелости во мнозе прегорчих душу мою, и во мнозе оттщетихся [= понес урон]. Обаче же легко бысть, егда благо подвизается тягота378.
Привилегию на продажу «Латинской грамматики» в Голландии и Вестфалии Копиевский получил 17 сентября 1700 года от правительства Республики Соединенных провинций379. Однако не вызывает сомнений, что он рассчитывал на распространение ее в России, чему мешала монополия на ввоз в страну книг славянской печати, выданная Петром на 15 лет Тессингу. Чтобы обойти это препятствие, 4 августа 1700 года от имени де Ионга Копиевский составляет челобитную Петру с просьбой разрешить продажу в «великороссийском государстве» книг «латинския с русским толкованием»380. Судя по тому, что тираж «Латинской грамматики» вскоре попал в Россию, эта просьба Копиевского/де Ионга была удовлетворена. На это указывают и процитированные выше слова Копиевского о том, что ему удалось организовать отправку книги в Россию «последними караванами» (очевидно, перед окончанием навигации)381. На том же основании привилегию Тессинга могла обойти и другая книга Копиевского – панегирик на взятие Азова, написанный «стихами поетыцкими»382. Как и Латинская грамматика, она имела второй заголовок «Gloria triumphorum & trophaeorum» и была двуязычной (хотя русский текст в ней, безусловно доминировал). Здесь уместно добавить, что вряд ли компаньоны рассчитывали на коммерческий успех от продаж этого издания. Скорее, они преследовали иную цель: получить указ Петра, разрешающий распространять в России изданные ими книги. И очень похоже, что вскоре они такого разрешения добились – скорее всего, в устной форме. Во всяком случае, в предисловии к «Книге учащей морского плавания» – третьей, изданной при участии де Ионга, Копиевский заявляет, что вышла она по распоряжению Петра: «…дан мне был указ Великаго Государя на печатование сея книги»383. Дальше он снова сетует на трудности его трудов в новой типографии и признается, что они были настолько изнурительны, что стоили ему душевного расстройства: «избыточных ради трудов преогорчих душу мою, сам един труждаяся и в строении книг, и в друкарне, обучая мастеров в сицевом деле»384.
Разрыв отношений и судебный процесс
На «Книге учащей морского плавания» сотрудничество Копиевского с де Ионгом и прервалось. Вскоре после того как она была напечатана, между ними возник спор, завершившийся в 1702 году судебным разбирательством, инициированным де Ионгом.
О сути конфликта между партнерами можно получить представление из челобитной де Ионга Петру от июля 1703 года, где купец жалуется, что был ограблен «обманщиком Ильей Копиевским». Грабеж же, по его словам, заключался в том, что из изданной за его счет «Книги учащей морского плавания» тот изъял «четыре листа или 32 страницы с фигурами» и скрылся с ними за границей («держится ныне в Польше или в Пруссах»)385. После этого де Ионг сетует царю, что книги, в издание которых им были вложены собственные средства, продаются в России плохо: «Я печатанием книг и похвальных виршей к пользе вашего царскаго величества много убытку имею, понеже купцов и охотников в землях вашего царскаго величества зело мало»386.
Конкретные обстоятельства разрыва отношений Копиевского с де Ионгом содержит документ, недавно обнаруженный в Городском архиве Амстердама387. Помимо подтверждения совершенной Копиевским кражи, он включает и другие подробности, относящиеся к истории конфликта между обоими. Документ этот представляет собой черновик нотариального акта, составленного нотариусом Питером ван дер Мейленом в ответ на обращение к нему Яна де Ионга. По всей вероятности, заверенная копия этого акта была выдана заявителю и впоследствии стала основанием для подачи им судебного иска к Копиевскому. Из содержания документа становятся яснее туманные обвинения в адрес Копиевского в процитированном выше фрагменте письма де Ионга Петру от июля 1703 года.
Помимо этого письма де Ионга, необходимый контекст для понимания содержания нотариального акта дает исследование Т. А. Быковой388. Из него следует, что весной 1702 года между компаньонами произошел окончательный разрыв отношений, за которым последовал отъезд Копиевского в Берлин, а затем и судебное разбирательство. Решение суда, считает исследовательница, было в целом вынесено в пользу истца – во всяком случае, «друкарню» Копиевский должен был у де Ионга выкупать, уплачивая ему ежегодно «по сороку по четыре рубли». Хотя уже изданные в ней книги были признаны его собственностью (возможно, частично)389. Какие подробности и уточнения к этой картине добавляет документ амстердамского нотариуса?
Согласно его содержанию, 10 мая 1702 года в контору Питера ван дер Мейлена (Pieter van der Meulen) явился Ян де Ионг (Jan de Jongh) в сопровождении трех свидетелей: доктора медицины Кристофера Беккера (Christoffer Becker), священника Якоба де Ионга (Jacobus de Jong, скорее всего, родственник Яна) и господина Авраама Бремана (Abraham Breeman). Все трое заявили, что слышали, как в марте 1702 года «человек Копиевского» (Elias Federoff Copejowits) говорил им, что тот несколько раз объявлял о своем намерении покинуть Амстердам и отправиться с семьей в Берлин. При этом он якобы добавлял, что был вызван туда для продолжения своих занятий типографским делом, и показывал письмо с соответствующим приглашением. Свидетели также утверждали, что спустя несколько недель после слышанного ими Копиевский покинул свой дом, находившийся на окраине города («в самом дальнем переулке»).
Наиболее подробные сведения об отъезде Копиевского сообщил Авраам Бреман (очевидно, это и был названный в документе «человек Копиевского»). Бреман рассказал, что в конце марта 1702 года, незадолго до того, как Копиевский приостановил печатание книги Деграфа, он слышал от него о его намерении отправиться в Берлин, куда был вызван для каких-то работ по книгоизданию. В связи с необходимостью отъезда он пригласил Бремана в свой дом и предложил поступить к нему на службу печатником. Из дальнейшего рассказа Бремана следует, что это предложение он принял и приступил к работе. В последних числах месяца, по его словам, Копиевский, распродав лучшую мебель, уехал в Берлин, попросив его поторопиться с набором и печатанием книги, поскольку он сам будет занят другими делами. Однако, когда некоторое время спустя Бреман явился утром для завершения порученной ему работы, то обнаружил, что дом Копиевского опустошен и продан, печатный станок разорен (druckpers heeft afgebroken) и пропали четыре последние листа (vier laeste bladen) книги.
Подытожим теперь эти сообщения свидетелей. Из них следует, что с марта 1702 года Копиевский во всеуслышание объявлял, что собирается переехать в Берлин для продолжения там своих печатных работ. Известно, что это его намерение было связано с проектом Прусской академии по созданию русской типографии и что Копиевский действительно вел с ней переговоры390. Затем в конце месяца он уехал, потом вернулся, продал свой дом и оставшееся в нем имущество, разобрал печатный станок и, прихватив его, а также четыре последние листа книги Деграфа, работу над которой заканчивал нанятый им Авраам Бреман, тайно уехал из города навсегда. Упомянутые в документе четыре последних листа – это, скорее всего, четыре медные пластины с гравированными таблицами логарифмов, которые должны были стать в книге приложением. По-видимому, эти пластины представляли значительную материальную ценность, и Копиевский хотел каким-то образом использовать их в дальнейших тяжбах с де Ионгом.
Помимо этих подробностей конфликта Копиевского со своим компаньоном и обстоятельств появления русского учебника по мореплаванию, документ позволяет сделать два важных уточнения библиографического характера. Во‑первых, печаталась книга не в типографии Авраама Бремана, как можно понять из надписи на ее титульном листе (такой типографии в Амстердаме, судя по справочникам, никогда не существовало), а в доме/типографии Копиевского нанятым им Авраамом Бреманом. Во-вторых, работа над изданием «Книги учащей морского плавания» была закончена не в 1701 году, как свидетельствует ее титульный лист, и даже не в следующем. Документ РГАДА, о котором пойдет речь дальше, указывает на то, что окончательный вариант пособия Деграфа, включающий отсутствовавшее в ней в 1702 году приложение, был завершен не раньше 1705 года.
Де Ионг о судьбе книги Деграфа в 1705 году
Документ этот – недавно обнаруженное в РГАДА письмо де Ионга к Федору Головину от февраля 1705 года391. Поскольку оно имеет смешанное содержание, приведу здесь только ту его часть, которая связана с историей книги Деграфа:
Высокографское превосходителство, с великою радостию уразумел, что книга штюрманская моя типом данная (которая вашему высокографскому превосходителству от меня всеуниженно приписанна) у его освещенного царского величества принята всемилостиво, такожде и всемилостиво поволил, дабы мне за все мои труды, издержки и работу некоторое подарение дано было, також когда оная книга у математиков московских испытана ко услуге его царского величества и к тому будет разсуждена, и тогда бо мне дано будет привилегия, дабы все мои книги достойнаю ценою беспошлинно продавать, и отнюдь бы ни от кого иного на Руси не продавать и не печатать, ради того, что я первой изобретатель сеа книги есмь.
Понеже аз ныне обнадежен и весьма обещан есмь, что ваше высокографское превосходителство един есть, чрез которого благое исходатайство помянутого подарения от Его царского величества того получение произойти может, и тако при сем восприемлю дерзновение вас покорно просить, дабы ваше высокографское превосходителство благодеяние мне в том показать и счастливым учинить соизволил, чтоб к обещанному подарению приобщен был. И такожде к тому привесть, чтоб помянутая штюрманская книга доброю ценою продаж представлена была и чрез меня одного в продаже была, дабы мне мочно было свои великие убытки, труды и работу оплатить, и чтоб впредь меня возбуждала вовремя паки вящих вещей вымышлять ко Его царского величества подданным услуге и ползе могут происходить. Обаче ж все сие на ваше высокографское перевосходителство благое рассуждение представляю.
При сем же принужден аз вашему высоко графскому превосходителству такожде объявить, что аз чрез напечатание сеи сея (sic!) книги на руском языке многое неблагодарство докуки досады нашея получил, но понеже аз до скончания своей жизни всегда желал со всякою кротостию и преданным сердцем мою услугу жизнию освященному кесарю и великому монарху полагать, и тако стану никакой опасности на свете опасатца, но упокойно и благосохранно скрытца под всемилостивым защищением и благопростирательными крылами великого орла, за которого Господа Бога благополучие прошено, дабы его кесарская особа долгоденствия умножена и во всяком благоздравном состоянии содержана была, чтоб всегда победитель был над всеми своими неприятели392.
Что нового из этого отрывка мы узнаем об истории появления русской версии пособия Деграфа? Во-первых, что ко времени его написания отсутствие в ней приложения из тридцати двух страниц было каким-то образом восполнено: либо де Ионг получил их от Копиевского по суду, либо напечатал заново, взяв из голландского оригинала. Во-вторых, что прежде, чем отправить тираж книги в Россию, де Ионгу требовалось заручиться одобрением ее содержания со стороны «московских математиков». Очевидно, это было условием Головина, отклонившего первый перевод Копиевского из‑за его неудовлетворительного качества393. Поскольку книга продавалась в России, нет оснований сомневаться в том, что в этот раз его одобрение было получено. В-третьих, де Ионг заявляет о том, что права на книгу принадлежат ему («изобретатель сеа книги есмь»). Как я уже говорил в первой главе, по каким-то причинам он называет «своими» и другие книги Копиевского, как напечатанные при его финансовом участии, так и выкупленные у их автора позднее. Наконец, нельзя не обратить внимание на то, что купец выражает надежду получить государеву привилегию на продажу амстердамских книг в России – не только «штюрманской», но и других, которые также считает своими. Что касается его заявления в начале отрывка о том, что книга «всеуниженно приписанна» Головину от его имени, то это справедливо лишь отчасти, поскольку в посвящении значится и имя Копиевского: «…вернейшии и нижайшии раби Иван Иевлев сын молодой, Elias Копиевич». Почему он не упомянул здесь своего бывшего компаньона, можно легко догадаться.
Неясной из содержания письма остается просьба о получении новой привилегии на продажу в России амстердамских изданий. Как мы видели раньше, в учебнике Деграфа дважды утверждается, что он печатается по указу Петра, причем этот указ якобы распространяется и на другие, будущие издания. Зачем же было де Ионгу снова просить Головина о ходатайстве в получении новой привилегии? Может быть, печатая посвящение и предисловие к книге в 1701 году Копиевский и де Ионг поспешили, выдали обещанное за действительное? Второй возможный вариант ответа – де Ионг хотел получить привилегию исключительно для себя, не деля никаких прав с Копиевским.
Две челобитные Копиевского того же года
С содержанием этой челобитной де Ионга удивительным образом перекликаются челобитные Копиевского Петру и Головину, обе отправленные из Гданьска в декабре того же 1705 года394. В них также речь идет о завершении работы над книгой Деграфа и получении привилегии на продажу амстердамских изданий в России. Главное отличие челобитья Копиевского состоит в том, что он объявляет пособие Деграфа своим (так же как и другие амстердамские издания) и просит у Петра привилегию для себя395. Но в них есть и еще одно существенное их отличие. Если де Ионг даже косвенно не упоминает своего бывшего партнера, Копиевский, обращаясь к Петру, не только называет имя де Ионга, но и обвиняет его в обмане, предлагая даже царю конкретный способ взыскания с него ущерба. Поскольку о содержании этой челобитной Копиевского царю будет подробно сказано дальше, остановлюсь здесь только на сведениях из его краткого письма Головину.
В нем Копиевский сообщает, что отправляет ему «Книгу морского плавания», которую просит передать Петру. К этой просьбе он добавляет, что в книге пока отсутствует приложение (очевидно, он имеет в виду таблицы логарифмов – «деклинацыи»), однако он обещает вскоре дослать его из Гданьска396. Примечательно, что здесь же он просит Головина узнать у царя, не следует ли ему допечатать какие-то из ранее изданных им книг и в каком количестве («книги, которыя имам прежде в печать издавать, и колико числом»)397. Из этих слов выходит, что он был готов продолжить в Гданьске печатание книг, ранее выходивших в Амстердаме.
Противоречивые сведения о сотрудничестве Копиевского с де Ионгом и их отношениях в приведенных документах оставляют множество неясностей и, конечно, не позволяют ответить на вопрос, кто был прав в их затяжном конфликте. Однако они дают ответ на вопрос, который немаловажен для историков русского книгопечатания петровского времени. Очевидно, что вопреки заявлениям Копиевского и де Ионга в «Книге учащей морского плавания», царской привилегии на печатание книг за границей и ввоз их в Россию в 1705 году ни тот ни другой не имел.