Теперь пора спросить: а что нам известно о распространении и бытовании «Введения краткого» после его выхода из Амстердамской типографии Тессинга? Какими путями оно попадало к читателям? Много ли этих читателей было? К каким слоям общества они принадлежали? Известны ли их имена? Можно ли судить о востребованности у них этой книги по количеству ее экземпляров, дошедших до нас? Третья часть главы состоит из поиска ответов на эти вопросы.
Начну с поступления ее в Россию. Вместе с другими книгами, изданными в типографии Тессинга, история Копиевского была доставлена по морю в Архангельск, а оттуда в Москву и другие российские города, где распространялась «повольною торговлей». Уже в первые месяцы после выхода из печати она поступила к царю и в Посольский приказ. По-видимому, одновременно «Введение краткое» оказалось и в другом казенном учреждении – Московском печатном дворе, имевшем собственную библиотеку. Вместе с другими амстердамскими изданиями оно попало также в книжные собрания лиц, близких ко двору: Д. М. Голицына и митрополита Иова. Мы знаем еще, что как минимум по одному экземпляру книги было вскоре приобретено неустановленными лицами в Киеве и Ярославле191.
Трудно сказать, дошло ли «Введение» до первых российских учебных заведений192. Можно лишь предположить, что им пользовались в школе Феофана Прокоповича – единственной в России начала XVIII века, где история была включена в учебную программу193. Скорее всего, большинством его читателей были люди, выучившиеся грамоте в семье или доме священника и читавшие «ученые» книги для самообразования. Кто были эти люди? Когда и как к ним попала всемирная история Копиевского? Чем она их привлекла? Обстоятельные ответы на эти вопросы могло бы дать тщательное изучение записей на сохранившихся ее экземплярах. Пока же придется строить предположения на основе всего нескольких примеров.
1723 год
Начну с записи на последней странице экземпляра «Введения» из Отдела рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея. В ней рассказывается о покупке этой книги одним из тверских посадских:
Сия книга куплена во Твери в таможне при бурмистрах Семене Янковском, Гарасиме Седом и ларешных Никите Тюлпине, Елизаре Блохине, Василье Кобелеве и при посторонних Петре Вагине, Иване Чюдинове у салдата. А сказал он, салдат, что такая книга подьячего де Ивана, Михайлова сына, Карнышева, а продает де он, Карнышев, от бедности, что де послан он из Санкт Питер Бурха в сылку в Тобольск. А стоял он, Карнышев, за Волгою у Федора Дешевова. И не одну книгу смотрел Василей Кобелев, и он де, Карнышев, много шкарбы своей продавал. Февраля в 16 день 723‑го году194.
Попробуем выяснить, о чем и о ком здесь идет речь.
На тверской таможне 16 февраля 1723 года на тверскую таможню явился солдат и в присутствии понятых («посторонних») предъявил таможенным людям («бурмистрам и ларешным») какие-то вещи («шкарб»), принесенные им на продажу. В подтверждение законного происхождения этих вещей он заверил присутствующих, что принадлежат они отправленному в ссылку в Тобольск бывшему санкт-петербургскому подьячему Ивану Михайловичу Карнышеву, продающему их «от бедности». Для вящей убедительности этого заверения он добавил, что сам арестованный (скорее всего, закованный в кандалы) находится на постое на окраине Твери («за Волгою») в доме некоего Федора Дешевова. То есть книга Копиевского с записью об обстоятельствах ее приобретения находилась среди вещей подьячего, предъявленных солдатом на таможне.
Здесь нужно пояснить, что солдат предъявлял вещи таможенникам в соответствии с порядком, установленным правилами Новоторгового устава 1667 года. Согласно этому порядку, в том городе или селении, где находилась таможня, на любой товар следовало уплачивать торговую пошлину195. То есть прежде чем начать продавать «шкарб» Карнышева, солдату было необходимо предъявить его «бурмистрам и ларешным» для определения размера пошлины, зависевшей от цены товара («с рубля»). Помимо этого, солдату нужно было еще убедить таможенников, что принесенные им на продажу вещи не краденые. Именно для этого он назвал имя подьячего и указал на точное место его пребывания. Сообщить подробности о владельце этих вещей ему было, по-видимому, важно и потому, что они мало походили на солдатские.
«Ларешный» Василий Кобелев Дальше в записи говорится, что здесь же на таможне «Введение» было куплено одним из участников освидетельствования товаров – «ларешным» Василием Кобелевым. Он, по всей вероятности, и сделал эту запись в подтверждение законности приобретения книги. Размашистый почерк нового владельца в начале страницы в конце становится убористым – Кобелеву было важно засвидетельствовать обстоятельства покупки подробно, с указанием имен всех при ней присутствовавших.
Из этой записи также следует, что помимо «Введения» среди пожитков несчастного Карнышева были и другие книги, однако Кобелев выбрал именно эту. Почему? Первое, что приходит в голову, – тверской «ларешный» купил ее у солдата для перепродажи. Однако при внимательном рассмотрении обстоятельств покупки такое заключение выглядит достаточно сомнительно. Во-первых, семидесятистраничный обзор всемирной истории явно не относился к числу дорогостоящих изданий и, следовательно, его перепродажа не сулила сколько-нибудь существенного дохода. Во-вторых, по своему содержанию и построению книга была очень необычной для русского читателя, знакомого, как было показано раньше, почти исключительно с историями, составленными «по обычаю летописцев». Все это указывает на то, что поиск покупателя для нее в провинциальной Твери был делом непростым. Тем более если помнить, что светская учебная литература в тогдашней России вообще не пользовалась особым читательским спросом196. Наконец, мы знаем, что Василий Кобелев происходил из семьи купцов-оптовиков, имевших собственные лавки и успешно торговавших в Москве и других российских городах. То есть он участвовал в коммерческих предприятиях, приносивших доход несравнимый по масштабам с ничтожной и сомнительной выручкой за перепродажу «Введения»197. Стал бы он браться за такое дело ради несколько копеек прибыли? Но если эту книгу он выбрал не для перепродажи, то для чего? Может быть, Василий просто интересовался историей? Другого объяснения сделанному им выбору я найти не могу.
Подьячий Иван Карнышев О предыдущем владельце «Введения», подьячем Иване Михайловиче Карнышеве, известно гораздо больше, чем о тверском «ларешном»198. В начале 1721 года он находился на острове Котлин, где занимался строительством города Кронштадт под началом Александра Даниловича Меншикова, на тот момент президента Государственной Военной коллегии и генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Затем в феврале, сразу после его учреждения, он был определен (очевидно, без ведома Меншикова) в должность секретаря Святейшего синода. Об этом назначении Синод известил Сенат, а Карнышеву направил уведомление, предписывающее явиться лично для официального представления.
Уведомление адресату было, однако, вручено с задержкой – по каким-то причинам посыльные долго не могли его разыскать. Наконец, он обнаружился в Петербурге, был представлен в Синоде и приступил к своим секретарским обязанностям. Однако его служба в новой должности очень скоро закончилась: Карнышев был арестован, доставлен на Котлин и приговорен военным судом к битью батогами. Этот приговор Меншиков ужесточил личным распоряжением, по которому недавний секретарь Синода переводился в писари и лишался жалованья. Причиной же ареста и суда было письмо Меншикова, объявлявшее его беглым.
Однако все это оказалось только началом мытарств Карнышева. За пострадавшего, правда, вступился Синод, обратившись за разъяснениями инцидента в Сенат, однако долгое препирательство между обоими ведомствами закончилось безрезультатно и дело было вынесено на государев суд. Но тут на Карнышева совершенно неожиданно обрушилось новое несчастье: во время ожидания высочайшего волеизъявления он был обвинен в хуле на государя – тягчайшем преступлении, каравшемся смертной казнью. Избежать этой кары ему удалось только благодаря счастливому стечению обстоятельств – 22 ноября 1722 года по «всемилостивейшему манифесту» Петра в связи с заключением Ништадтского мира казнь была ему заменена ссылкой в Сибирь.
Так, почти через тринадцать месяцев после помилования, бывший подьячий в сопровождении конвойного солдата оказался на окраине Твери со своими пожитками. Почему он взял с собой в ссылку книгу по всемирной истории? Вряд ли потому, что она представляла особую материальную ценность – у бывшего петербургского чиновника даже после ареста должны были оставаться вещи и подороже. Скорее всего, книга по истории была ему нужна, чтобы коротать время в сибирской глуши. Чему, как мы теперь знаем, не суждено было случиться.
1740‑е
О еще одной встрече «Введения» с российским читателем (теперь – читательницей) рассказывает запись на его экземпляре, хранящемся в Отделе редких книг Российской национальной библиотеки. Как и в предыдущем случае, она сделана на последнем чистом листе книги скорописью первой половины XVIII века. Однако текст ее более лаконичен и незамысловат: это список книг, «отданных» (выданных для прочтения?) их неизвестным владельцем двум лицам. Вот что в ней сказано:
Книга Царский путь Креста Господня отдана Авдотье Ивановне Измайловой. Книга Краткое введение во всякую историю по чину историческому ей же отдана. Печатная книга Политика ей же отдана. Книга Феотрон или позорище – ей же. Книга скарки (?) Аврелия отдана барону Исаю Шафирову199.
О том, кем был этот владелец, можно только гадать. Почти точно – не книгопродавцем. Учет продаж в магазине (или коммерческой «библиотеке») велся бы в отдельной тетради и с обязательным указанием отпускной цены каждого экземпляра. Скорее всего, это был человек, имевший небольшое книжное собрание, которым пользовались люди из круга его близкого общения (не исключено, конечно, что за какую-то плату). Примечательно, что человек этот сделал запись об «отдаче» «Введения» в другом экземпляре той же самой книги. Следовательно, у него этих экземпляров было как минимум два.
Прежде чем обратиться к учебнику Копиевского, который значится в списке как «Краткое введение во всякую историю по чину историческому», попробуем определить другие названные в нем издания. Первое устанавливается достаточно легко – это «Царский путь Креста Господня, воводящий в живот вечный». Книга с таким названием была издана в Чернигове в конце 1709 года будущим митрополитом Тобольским и всея Сибири Иоаннном (Иваном Максимовичем)200. Содержание ее составляет переложение на русский язык труда монаха-бенедиктинца Бенедикта ван Хафтена «Regia via crucis», рассказывающего о том, как ангел указывает путь заблудившейся в лесу девушке.
Третьей книгой, после «Введения», скорее всего, значится «Истинная политика знатных и благородных особ» неустановленного автора. Это сочинение, также нравоучительное по содержанию, было дважды издано в Санкт-Петербурге в переводе с французского В. К. Тредиаковского201.
Четвертую книгу, названную в списке «Феотрон или позорище», установить сложней, поскольку в первой четверти XVIII века было напечатано по меньшей мере два сочинения со схожими названиями202. Первое из них, «Феатрон или Позор нравоучительный», так же как и «Царский путь Креста Господня», было издано Иваном Максимовичем в Чернигове. Оно включало советы и наставления, адресованные государям («царем, князем, владыкам») с примерами из народных преданий, библейских историй и произведений античных писателей203. Второе сочинение – уже упоминавшийся раньше «Феатрон, или Позор исторический», вышедший в Санкт-Петербурге в 1724 году и представлявший собой перевод труда по всемирной истории немецкого протестантского писателя Вильгельма Стратеманна204. Поскольку в соответствии с давней традицией исторические события рассматриваются в этом обзоре как назидательные примеры, очень похоже, что труд Стратеманна также считался читателями того времени душеполезным205. Какая из этих двух книг названа в списке? Принимая во внимание, что исторический «Феатрон» был издан не в провинциальном Чернигове, а в российской столице, причем немалым по тем временам тиражом в 1200 экземпляров, можно предположить, что это был именно он. Однако в пользу черниговского «Феатрона» говорит и содержание книги, сближающее ее с упомянутым в списке «Царским путем Креста Господня», а также имя Ивана Максимовича.
Последнее пятое издание – это, судя по всему, перевод немецкой биографии Марка Аврелия с приложением философских размышлений императора «К самому себе», вышедший в Санкт-Петербурге в 1740 году двумя стереотипными изданиями206.
Авдотья Ивановна Измайлова Теперь попробуем выяснить, кто были упомянутые в этом списке люди и когда они получили эти книги. В первую очередь нас, конечно, будет интересовать выбравшая «Введение краткое» Авдотья Измайлова. Но и второй читатель тоже может быть небезынтересен – по меньшей мере для уяснения контекста, в котором этот выбор произошел.
Личность Авдотьи Измайловой с большой степенью достоверности устанавливается по дворянским родословным. В качестве наиболее вероятной фигуры они указывают на супругу помещика Рязанского уезда Маркела Павловича Измайлова Авдотью Ивановну (по документам Иевлевну)207. О ее муже здесь сказано, что после смерти в 1726 году его отца Павла Кирилловича Маркел вместе с матерью вступил в 1730 году во владение поместьем в селе Селезнево. О самой же Авдотье Ивановне/Иевлевне говорится только то, что с 1748 года, уже после смерти мужа, за ней числилось другое поместье Измайловых в сельце Глубокое того же Рязанского уезда.
Тут самое время, конечно, спросить, как учебник Копиевского мог попасть к этой провинциальной дворянке. Никаких данных, способных дать определенный ответ на этот вопрос, у меня нет. Могу лишь предположить, что он был «отдан» Авдотье Ивановне в Москве, где в XVIII веке коротали зимы многие дворянские семьи из близлежащих поместий. Это предположение подкрепляется и сведениями о втором читателе «библиотеки».
Исай Петрович Шафиров Не вызывает ни малейших сомнений, что вторым читателем, указанным в списке, был сын вице-канцлера Петра Павловича Шафирова Исай (1699–1756)208. Поскольку некоторые эпизоды его биографии позволяют уточнить предположения относительно личности Авдотьи Ивановны и прояснить обстоятельства получения ею «Введения краткого», расскажу о них вкратце.
Получив по настоянию отца блестящее образование в Париже, Исай, вскоре после возвращения в Россию, женился на Евдокии Андреевне Измайловой, дочери умершего в 1714 году ближнего стольника Петра, дипломата Андрея Петровича Измайлова из рязанской ветви рода209. Свадьба Исая и Евдокии была пышно отпразднована с участием царской четы в роскошном доме отца жениха на набережной Невы 6 февраля 1721 года210.
Ожидавшейся всеми блестящей карьере молодого Шафирова, однако, не суждено было состояться. С самого начала ее успеху мешали увлечение Исая азартными играми, его пристрастие к спиртным напиткам и буйный нрав. Позднее эти его пороки стали настолько общественно-нетерпимы, что императрица Елизавета Петровна издала в 1745 году специальный указ, по которому ради спасения его жены и их восьмерых детей от нищеты российским подданным категорически запрещалось играть с ним в азартные игры на деньги211. В 1747 году в указе Сенату она повторила этот запрет с еще большей строгостью и, указав на новые примеры безрассудств Исая, повелела заключить его в Московский Донской монастырь для исправления212. Выпущенный в 1749 году под домашний арест, он, однако, вернулся к прежнему образу жизни, а после смерти в 1750 году жены распродал и проиграл в карты все оставшееся имущество, оставив своих детей без средств к существованию. Из-за продолжающихся буйств вдовца, похожих на сумасшествие, Московский генерал-губернатор просил императрицу снова отправить его в монастырь, однако эта просьба по каким-то причинам ею удовлетворена не была. Скончался сын петровского вице-канцлера в Москве в полной безвестности в возрасте 57 лет213.
О его жене Евдокии Андреевне известно, что в невзгодах супружеской жизни ее поддерживали родственники, одним из которых был двоюродный брат, сержант Петр Васильевича Измайлов. Спасая от безрассудств отца двух старших дочерей Шафировых, Марфу и Анну, он принял их в свой дом214.
Авдотья Ивановна, Исай Петрович и дата записи Теперь остается выяснить, как Авдотья Ивановна оказалась в одном списке с Исаем Петровичем, и когда этот список был составлен.
Очень похоже, что ответ на первый вопрос может дать основательное изучение генеалогического древа рязанских Измайловых. Не находилась ли Авдотья Ивановна/Иевлевна в родстве по мужу с женой Исая Петровича? Если это так, то обе семьи вполне могли входить в круг знакомых владельца «библиотеки», жившего, как и Исай Петрович, в Москве. Ответить на второй гораздо проще путем нехитрых арифметических вычислений. Поскольку биография Марка Аврелия вышла в 1740 году, Исая Петровича отправили в монастырь в 1747‑м (после чего он, как следует из приведенных свидетельств, окончательно лишился рассудка), то список, скорее всего, был составлен в промежуток между этими двумя датами. Именно в эти годы всемирная история Копиевского и попала в руки Авдотьи Ивановны.
На Русском Севере
13 февраля 2020 года в Москве на аукционе «Литфонд» за два миллиона двести тысяч рублей был продан еще один экземпляр «Введения краткого», местонахождение которого мне неизвестно. В нем содержатся владельческие записи, сделанные в разное время, по которым можно проследить его судьбу на протяжении более ста лет215. Приведу сначала эти записи, объединив их в три группы и расположив в хронологической последовательности216.
1. Первая запись вкладная, с первого до предпоследнего листа книги:
Сия Книга Глаголемая введение пустоозерного воеводного правления канцелярии копеиста Михаила Михайлова сына Крылова, а подписал ея копеист Михаило Михаилов сын Крылов своею недоуменною рукою тысяча семь сот три десять седмаго года октября двадцать девятого дня.
Вторая, сделанная той же рукой и, скорее всего, одновременно с ней, находится на обороте последней страницы: «В Пустоозерном Остроге».
2. Три следующие, тоже одной руки, встречаем соответственно на форзацах 1б, 2б и титульном листе:
Из книг студента Александра Павлова марта 13 дня 1811 года.
Принадлежит ученику семинарии А. Павлову.
Архим. Павла / Древняя книга.
3. Последние две записи, как и предыдущие, одной руки, располагаются на форзаце 1б и 2б:
Покшенскаго священника Николая Кудрявина собственная – куплена у вдовствующей мачки покойнаго священника Александра Павлова Марьи Диомидовой Павловой с прочими книгами – подписал своеручно священник N. Кудрявин 2 мая 1854 года.
Читал сию книгу мудро написанную 26 октября 1855 го года Покшенского Прихода Священник Николай Кудрявин.
Что нового могут сказать эти автографы к уже обозначенным раньше эпизодам бытовании «Введения краткого» в России? Попробуем разобраться.
1. Из первых двух следует, что 29 октября 1737 года книга находилась в городе Пустозерск Архангельской губернии во владении копииста Михаила Михайловича Крылова. Скорее всего, за тридцать с лишним лет до этого она была куплена кем-то на Архангельской ярмарке, где, как мы знаем, велась тогда торговля изданиями Тессинга, привезенными голландскими купцами.
О ее обладателе, служащем канцелярии местного воеводства Михаиле Крылове, никаких сведений мне разыскать не удалось. Могу лишь предположить, что он был человеком молодым, скромным и застенчивым. Известно, что должность копииста в российской чиновничьей иерархии считалась низшей и занимающий ее человек, обычно владевший лишь первоначальными основами грамоты, часто был предметом насмешек. Свидетельства этого нередко встречаются в русской художественной литературе, в частности в комедии А. Н. Островского «Без вины виноватые». Здесь актер провинциального театра Незнамов, отвечая на колкости товарища, представляет своего обидчика жалким копиистом сиротского суда, уволенным за нерадивость217. Не менее выразительна и характеристика копииста Василия Андреевича Светлова в романе И. В. Омулевского «Шаг за шагом». Здесь он представляется читателям как ничтожный провинциальный служащий, образование которого ограничивалось домашним обучением грамоте по Псалтыри. Такое образование, традиционное для допетровской России, в основном сводилось к обучению чтению и только иногда – письму218. Очень похоже, что именно из‑за этой своей малообразованности, умноженной ничтожностью занимаемого им служебного положения, копиист Пустозерского воеводства Михаил Крылов и признался в собственном невежестве («недоуменною рукою»).
2. Три следующие записи свидетельствуют, что 13 марта 1811 года у книги появился новый владелец и что она оставалась в его собственности долгое время. Семьдесят с лишним лет, прошедших после пустозерской записи, говорят о том, что она попала к этому новому владельцу не от Михаила Крылова, а прошла еще через чьи-то руки, по крайней мере одни. Мы узнаем, что теперь ее собственником стал студент Архангельской духовной семинарии Александр Павлов («Из книг студента Александра Павлова», «Принадлежит ученику семинарии А. Павлову»). То есть больше, чем через сто лет после выхода из печати, «Введение краткое» оказалось в губернской столице во владении молодого человека, избравшего карьеру священнослужителя.
Об этом человеке известно, что он принял монашеский постриг с именем Павел, был рукоположен в сан архимандрита и в 1817 году возведен в должность настоятеля Свято-Троицкого Антониево-Сийского монастыря в Холмогорском уезде. Одновременно с этой должностью по сложившейся в Архангельской епархии традиции архимандрит Павел исполнял обязанности ректора духовной семинарии219. Еще известно, что он участвовал в деятельности Архангельского отделения Российского библейского общества и что в июле 1819 года возглавляемый им монастырь посетил император Александр I220. Вполне можно заключить, что после рукоположения в сан архимандрита Павел и посчитал необходимым обновить владельческую надпись на книге. Теперь он поместил ее на титульном листе, гордо указав, что ее владелец уже не семинарист, а один из высших монашеских чинов («Архим. Павла»). Здесь же на титульном листе он особо отметил, что книга старинная («Древняя книга»).
3. Еще через сорок с лишним лет учебник истории Копиевского перешел к новому владельцу, священнику Покшен<ь>ского прихода Николаю Дмитриевичу Кудрявину. В сделанной им 2 мая 1854 года записи говорится, что получил он ее из книжного собрания архимандрита Павла, которое распродавалось овдовевшей попадьей Марьей Диомидовной. Из следующей записи, сделанной 26 октября 1855 года, мы узнаем, что книгу отец Николай прочитал и нашел в ней ученые достоинства («мудро написанную»). Удивительно, но получается, что он совсем не считал устаревшим содержание книги, написанной сто пятьдесят с лишним лет назад. Потому что раньше не читал книг по всемирной истории? Допустить это, конечно, вполне возможно, хотя отец Николай вряд ли относился к числу дремучих приходских священников. Во всяком случае, в круг его общения входили люди весьма знающие и начитанные. Одним из этих людей был, например, выпускник Архангельской духовной семинарии, а затем и Санкт-Петербургской духовной академии, священник Андреевского собора в Кронштадте Иоанн Ильич Сергиев (Иоанн Кронштадтский)221.