Трудно сказать однозначно, в какой мере обзор всемирной истории Копиевского был востребован «славянороссийскими читателями». Можно лишь осторожно утверждать, что он был им известен и пользовался у них спросом. Как уже было сказано в первой главе, мне удалось установить наличие двенадцати его экземпляров в российских книжных собраниях, что не так уж мало для изданий рубежа XVII–XVIII веков. Не вызывает сомнений, что, наряду с другими амстердамскими изданиями, какое-то количество экземпляров этой книги будет еще обнаружено, причем не только в России, но и за рубежом.
Что могут сказать эти цифры о размере ее читательской аудитории? Ясно, что по своим масштабам она не была сравнимой с аудиторией многих изданий Московского Печатного двора. Хотя мы знаем, что исторические сочинения пользовались в России особым спросом и нередко переписывались с печатных изданий, распространялись наравне с ними. Самое показательное подтверждение этого – сотни рукописей «Синопсиса» Гизеля, «списанных» русскими людьми несмотря на то, что его текст на протяжении XVIII века многократно переиздавался массовыми тиражами в Москве и Санкт-Петербурге222.
Более определенные выводы можно сделать в отношении круга читателей «Введения краткого». Владельческие записи XVIII века на его экземплярах, а также сведения о поступлении в книжные собрания свидетельствуют о том, что его читали не только в обеих столицах, но и в глухой провинции. Причем среди его читателей были люди разных сословий и социальных групп – начиная с пустозерского копииста, тверского «ларешного», санкт-петербургского подьячего, провинциальной дворянки и заканчивая царем, его ближайшим окружением и высшим духовенством. Здесь нельзя не заметить, что в отдельных случаях путь этой книги к ее читателям был на удивление долгим. Авдотья Ивановна, как мы видели, получила ее от неизвестного владельца «библиотеки» только через сорок с лишним лет после выхода из типографии Тессинга, а священник Покшенского прихода Николай Кудрявин восхищался ее «мудростью» еще через сто с лишним лет после этого.
Размышляя о не/востребованности учебника всемирной истории Копиевского в России, нельзя обойти стороной его содержательную новизну для читателя, заключавшуюся как в представленной в ней картине мировой истории, так и в построении материала. Вместо привычного для него «восточноцентричного» летописного свода книга содержала «западоцентричный» рассказ о прошлом человечества, построенный в соответствии с обычаями европейской историографии раннего Нового времени. Впрочем, это несоответствие содержания книги «горизонту ожиданий» русских людей, судя по всему, их не смущало. Мы знаем, что ее читали и, очевидно, в той или иной мере принимали в ней сказанное люди очень разные: составители редакции Латухинской Степенной книги, подьячий, «ларешный», провинциальная дворянка, архимандрит, сельский священник и, несомненно, немало других, о которых нам ничего неизвестно.
Глава 3Перенос-перевод-локализация знаний
…Я безделицы никогда не пишу, и на всю вселенную не постыжуся вовеки, Божиею милостию, трудов моих.
Не вызывает сомнений, что задумывая амстердамский издательский проект, Петр прекрасно осознавал исключительную роль книги в процессе переноса европейских научных знаний в Россию. Однако он вряд ли представлял себе те многочисленные трудности, которые встретил главный исполнитель его воли Илья Копиевский. Эти трудности состояли не только в преодолении языковых и культурных различий между исходными текстами европейских ученых и «горизонтом ожиданий» их конечных потребителей, но и в необходимости передать на «славянороссийском» языке иноязычные термины и понятия, многие из которых в нем отсутствовали в качестве устойчивых лексем и фразеологических единиц. О некоторых стратегиях и конкретных способах, с помощью которых Копиевский представлял читателям знания европейцев по всемирной истории, говорилось в предыдущей главе. Здесь же речь пойдет преимущественно о точных и естественных науках, занимавших главное место в издательской программе Петра. Разнообразие «наук и художеств», которые эта программа включала, безусловно, серьезно усложняло задачу Копиевского, явно не обладавшего энциклопедическими познаниями. К тому же в Амстердаме, как уже было отмечено, ему не были доступны русские переводы иностранной «ученой» литературы, сделанные его предшественниками. Каким образом он справлялся с поставленной перед ним задачей и к каким результатам пришел?
Задачи, возможности и трудности Копиевского
Задачи
Мы знаем, что главная задача Копиевского как автора-составителя-переводчика учебных книг состояла в том, чтобы доходчиво донести до русских читателей научные знания европейцев. Что касается содержавшихся в этих книгах «художеств», а также выбора сочинений для перевода, то конкретные указания на этот счет он в некоторых случаях получал непосредственно от Петра и президента Посольских дел Ф. А. Головина.
Так, в записке Петру 1699 года Копиевский просит царя подтвердить прежде данный ему наказ о составлении «Книги политычной» и приводит уже подготовленный им подробный план ее содержания224. Из нескольких других документов мы узнаем, что «Книгу учащую Морского Плавания» Копиевский перевел по прямому распоряжению Головина. Из них же следует, что первая версия перевода того не удовлетворила, и Копиевскому пришлось переводить ее повторно225. Еще один сохранившийся документ свидетельствует, что Головин был первым читателем рукописи «Краткого собрания Льва миротворца»226.
Впрочем, у Копиевского, судя по всему, было достаточно свободы в определении тематики своих книг – как издававшихся в типографии Тессинга, так и в созданной им позднее вместе с де Ионгом. Его челобитная Головину от декабря 1697 года указывает на то, что помимо порученного ему перевода Деграфа к этому времени он составил также «Грамматыку латинскую и рускую вкупе», изданную им позднее под названием «Latina grammatica in usum scholarum»227. О более-менее широкой самостоятельности Копиевского в выборе тематики своих изданий свидетельствуют и опубликованные им три списка книг, над которыми он работал (или только собирался начать работать) с 1698 по 1701 год. В них мы встречаем названия сочинений, которые едва ли были актуальны для просветительского проекта Петра, в частности переводы и сборники трудов религиозного содержания228.
Возможности
Копиевского вряд ли можно было назвать человеком ученым, во всяком случае, по европейским стандартам. Он, правда, получил неплохое образование в основанной Янушем Радзивиллом Слуцкой кальвинистской гимназии – старейшей школе на территории современной Беларуси. По окончании гимназии он несколько лет проработал в ней учителем, а затем, после сдачи пасторского экзамена и рукоположения в священнический сан, приступил к служению в общинах радзивилловских владений (об этом и других эпизодах биографии Копиевского будет подробно сказано в следующей главе). Перебравшись в Голландию, где, по его словам, он также исполнял обязанности кальвинистского пастора, к его познаниям в иностранных языках и богословии явно добавились новые, хотя никаких сведений о том, что он учился здесь в университете или где-либо еще, историками не обнаружено.
Пожалуй, главным достоинством Копиевского как транслятора европейских научных знаний в Россию было его владение языками: западнорусским, церковнославянским, латынью, голландским и польским (а также в какой-то мере немецким и древнегреческим). Помимо них, он бегло говорил и писал на «московском» языке, который был особенно важен при составлении и переводе учебных пособий. Степень владения Копиевским русским современные исследователи, правда, оценивают по-разному. Они лишь единодушны в том, что отдельные фразы и обороты речи в его книгах зачастую следуют грамматическим и стилистическим нормам церковнославянского языка. Что касается латыни, то высокий уровень владения ею Копиевского не вызывает никаких сомнений: с латинского сделаны почти все его переводы (единственное исключение – переведенное с голландского пособие по мореплаванию Деграфа). К тому же на латыни он вел переписку с европейскими учеными, в частности Генрихом Лудольфом, Августом Франке и членами Королевского Прусского научного общества.
В отношении его знаний немецкого имеющиеся сведения разнятся. С одной стороны, Копиевский, как мы знаем, был составителем русско-латинско-немецкого словаря. С другой – известно письмо Петру Якова Брюса с утверждением, что тот владеет немецким недостаточно и что ему лучше поручить перевод исторических сочинений с польского229. Хотя позднее ведавший посольскими делами Г. И. Головкин ссылался на волеизъявление Петра о переводе им «Введения в европейскую историю» Самуэля Пуфендорфа с латинского или немецкого. Головкин также распорядился подготовить соответствующий указ о его зачислении в должность «для переводу книг с иностранных языков (которых он умеет, а именно Латинскаго, Немецкаго и Голанскаго) на руской»230.
Составлению Копиевским учебных пособий разнообразной тематики, безусловно, способствовал также легкий доступ к трудам европейских ученых в библиотеках и книжных магазинах Амстердама. Это подтверждается, в частности, тем, что почти все книги, использованные им для переводов и компиляций, были изданы в Голландии. А то, что его перевод «Притч Эссоповых» был сделан на основе популярного школьного пособия, использовавшегося здесь в XVII веке, определил еще П. П. Пекарский231. С голландского издания середины XVII века Копиевский выполнил и перевод руководства по мореплаванию Деграфа232. О широкой доступности в Амстердаме книг научного содержания свидетельствует также то, что их покупали здесь ученики Копиевского233.
В подготовке русских учебных книг Копиевскому, несомненно, существенно помогал еще его опыт преподавания «более году» дворянам и волонтерам Великого посольства234. Известно, что для них он составлял пособия, которые использовал во время своих занятий (см. об этом в следующей главе). Два из этих пособий, по мореплаванию и латинскому языку, уже упоминались раньше, но, вероятно, были и другие235. Не вызывает сомнений, что подготовка такого рода «руководств» и преподавание по ним русским ученикам стали для него ценным опытом, открывшим «горизонт ожиданий» читателей его книг.
Трудности
Однако перечисленные возможности Копиевского отнюдь не делали задачу «переноса» европейских наук в Россию легкой. Препятствия, с которыми ему приходилось сталкиваться на этом пути, были серьезными и разнообразными.
Одним из них с самого начала стали его конфликты с Тессингом. Будучи исключительно амбициозным человеком, к тому же первоначально рассчитывавшим на славу главного исполнителя петровского проекта, он не мог смириться с положением наемного работника в типографии купца. И при любом удобном случае с нескрываемой обидой заявлял о своей главной, но неоцененной по достоинству роли в реализации просветительского замысла царя. Сначала 18 декабря 1699 года он жалуется Петру на скудное вознаграждение, которое получает от Тессинга за свои непомерные усилия – «не может мне заплатить противу великих трудов моих»236. Разного рода жалобы на купца он не раз повторяет и в других челобитных и даже в учебнике латинской грамматики, напечатанном после разрыва с Тессингом237.
Помимо распрей с Тессингом, от трудов по составлению и переводу учебных пособий Копиевского отвлекал огромный объем повседневной работы в типографии. В отсутствие возможности опереться в Амстердаме на опыт русских печатников ему пришлось создавать типографию и издавать книги славянским шрифтом фактически «с нуля». И одновременно самому учиться новому для него печатному делу. Сетования Копиевского на то, что участие в книгоиздательском процессе отвлекает его от основных занятий, не раз встречаются в предисловиях к его книгам, начиная с самой первой, учебника истории: «…литеры еще не исправные суть, и печатники в деле, яко не умеющии языка славянороссийскаго»238.
Трудности Копиевского, несомненно, были связаны также с необходимостью издания книг в сжатые сроки. С одной стороны, к этому его понуждал не терпящий проволочек в исполнении его воли Петр, с другой, он сам понимал, что от успеха в этом деле зависит расположение к нему русского царя. К тому же Копиевский был человеком очень скромного достатка и, безусловно, рассчитывал, что государево поручение существенно поправит его материальное положение. Так что ничуть не удивительно, что он проявляет в это время удивительную работоспособность, спешно готовя и печатая одну книгу за другой. И в конце 1699 года уже шлет Петру список из 21 их названия, четыре из которых обозначены в нем как напечатанные («отдрукованы суть»), тринадцать – как готовящиеся к печати («которыя в друк идут») и еще четыре – как только им задуманные («Сия вскоре даст ли Бог совершатся»)239.
Если говорить только о содержании учебников, то главная трудность Копиевского состояла, по-видимому, в отсутствии в русском языке устойчивых эквивалентов терминов, общепринятых в европейской научной литературе. Рукописные переводы некоторых трудов европейских ученых, конечно, имели хождение в России XVII века, однако они были недоступны в Амстердаме. К тому же эти переводы по своей тематике не соответствовали запросам Петра, поскольку почти не включали сочинения современных европейских авторов (см. о репертуаре переводной рукописной книги дальше). Но даже если бы в распоряжении Копиевского и имелась более-менее полная их библиотека, это вряд ли принципиально облегчило бы его положение. Дело в том, что перевод научной лексики в рукописных книгах был мало упорядочен, и одно и то же слово (в большинстве случаев латинское) могло быть представлено на русском языке по-разному. Так что при отсутствии устойчивых русских аналогов иноязычных научных терминов, не зная о тех, которые уже имелись в рукописных переводах, Копиевский нередко изобретал эти аналоги сам, то есть создавал свой собственный вариант русского языка науки240.
Еще раз о «горизонте ожиданий» читателей амстердамских учебников
Что было известно о европейских науках тем русским людям, которым Копиевский адресовал свои книги? Понятно, что на этот вопрос здесь может быть дан только самый общий и поверхностный ответ, однако без поиска хотя бы такого дальше не обойтись. И начать его нужно с вывода современных исследователей об ошибочности ранее общепринятого мнения о нераспространенности и невостребованности на Руси европейских научных знаний (особенно математических и естественно-научных)241. В российском обществе постоянно требовалось использование знаний из разных наук: арифметика была необходима при проведении финансовых расчетов; геометрия – при измерении земельных наделов; физика – в градостроительстве и военном деле, а все они вместе – при решении многоразличных задач государственного управления. В XVII веке в подавляющем большинстве случаев эти знания содержались в рукописных сборниках смешанного содержания242.
Помимо этих сборников, русским книжникам конца XVII века были доступны и другие, включавшие разнообразные знания по истории, географии, медицине, военному делу, астрономии, астрологии. В большинстве случаев они содержались в переводах разнообразных польско-латинских и немецких сочинений243. По мнению А. И. Соболевского, из всех наук в Москве XVII столетия читатели чаще всего интересовались тремя (в порядке убывания): географией, историей и медициной. Но русским читателям были известны и переводные сочинения по коневодству и выездке, сельскому хозяйству, риторике. В допетровской Руси имели также хождение несколько иностранных словарей, перевод поваренной книги и одного-двух сочинения по охоте с собаками244. Однако того, что можно назвать научной классикой раннего Нового времени, среди русских переводов почти не было: по одному труду из геометрии, астрономии и зоологии. Правда, в XVII веке на русском языке появились труды знаменитых средневековых философов, содержавшие помимо прочих и научные знания: Альберта Великого, Раймонда Луллия и Иоанна Скота Эриугены245. Большинство переводов в это время делалось с латинского, польского, немецкого и голландского (в конце столетия) чаще всего свободно владевшими как минимум латинским и польским языками выходцами из Юго-Западной Руси, служившими в Посольском приказе.
К этим наблюдениям А. И. Соболевского нужно добавить, что большинству московитов XVII века были хорошо известны повсеместно использовавшиеся в образовательных целях азбуковники, включавшие элементарные сведения о разных науках. Кроме того, популярным видом сочинений по практической медицине в самых разных слоях российского общества в XVII веке были травники и лечебники246. Высшим должностным лицам государства, приказным людям и церковным иерархам в это время были также доступны полные редакции переводов космографий и атласов, включавшие обстоятельные знания по географии, астрономии и истории247. Что касается полной редакции знаменитой «Космографии» Меркатора, то ее читателями в петровское время были по большей части москвичи – «как близкие ко двору, так и отдаленные от него: думные люди Л. К. Нарышкин, А. С. и А. А. Матвеевы, кн. Щербатовы, боярин М. П. Головин, стольники Кологривовы, Татищев, дворянин И. Е. Власов, подьячие А. Чистой Иванов, Л. Львов, посадские люди Гр. Талицкий и И. Короткий, из духовенства – протопоп Андрей Постников, дьякон Федор»248. На Русском Севере (Соловки, Холмогоры, Архангельск) в основном имела хождение ее краткая редакция249. Кроме того, разного рода космографии и атласы находились в Посольском приказе и библиотеках Троице-Сергиева, Соловецкого и Новоиерусалимского монастырей, а иногда попадали даже и в провинциальные города250.
Здесь следует еще раз напомнить, что все эти сочинения, транслировавшие в Россию европейские научные знания, были рукописными. Это означало, что их переводы делались по специальным заказам и затем копировались переписчиками, причем число изготовленных ими копий в силу разных обстоятельств сильно различалось. Известно немало случаев, когда они были доступны лишь очень узкому кругу – царю, его семье и их ближайшему окружению. Что касается печатных изданий, доступных в России, то почти все они имели религиозное содержание (включая буквари, предназначавшиеся главным образом для обучения чтению богослужебных книг). Исключения здесь составляли два упоминавшиеся раньше издания Московского печатного двора, вышедшие при Алексее Михайловиче: быстро разошедшийся свод законов Русского царства и, напротив, оставшийся почти невостребованным перевод руководства по военному делу Иоганна Вальхаузена. Единственное доступное в Московии светское издание Юго-Западной Руси – также упоминавшийся знаменитый исторический обзор Иннокентия Гизеля, впервые напечатанный в 1674 году в типографии Киево-Печерской лавры и до начала XVIII века переиздававшийся там как минимум дважды. Таким образом, за всю историю русского книгопечатания, кроме книги Вальхаузена, читатели Московской Руси не видели ни одной научной книги, «тиснутой» в типографии. При Петре положение дел с репертуаром печатных книг изменилась радикально. За время его правления, по подсчетам В. В. Данилевского, книг научно-технического содержания было издано около шестисот251. И учебники Копиевского стояли в этом длинном ряду первыми.