Оба умолкли.
Изабель застенчиво поглядела на Стивена. У нее всегда все было написано на лице, но она решила-таки спросить:
— Как? От кого же?
— Да все о вас говорили, с тех пор как вы уехали.
Она зарделась, как и положено в таких случаях.
Сидевший по правую руку Дункан, сам того не ведая, уже сошел с дистанции.
— Я расскажу вам все, что вспомнил о вас за все эти годы, — продолжал Стивен.
Она чуточку наклонилась к нему, целомудренно рассматривая веточку сельдерея на тарелке.
Дункан отлично знал, что в этих делах Стивену нет равных. Он вздохнул, повернулся к Элейн и завел светский разговор о том, поедет ли та в школу на будущий год.
II
Конечно, ни Изабель, ни Стивен не были невинными ягнятами, но и только. И даже больше — в игре, которую они затевали, дилетантский статус не имел значения, каждый примерял на себя роль, которую он, возможно, будет играть годами. Оба начали с того, что были хороши собой и очень импульсивны, а все остальное они почерпнули из определенного сорта популярных романов да обрывков разговоров старших ровесников в раздевалке.
Чем больше Изабель вживалась в образ инженю, тем меньше Стивен верил ее огромным невинным глазам. Он выжидал момента, когда маска будет сброшена, но в то же время не подвергал сомнению право Изабель на ее ношение.
А ее, в свою очередь, нимало не впечатлила его напускная поза видавшего виды скептика. Изабель жила в городе побольше и обладала некоторым преимуществом. Но она приняла эту условность среди многих других мелочей, сопутствующих подобным интрижкам. Он знал, что она удостоила его столь исключительным вниманием просто потому, что ее подготовили к этому. Он понимал, что подвернулся под руку за неимением лучшего и должен во что бы то ни стало воспользоваться случаем и упрочить свое положение.
Итак, игра продолжалась, и оба участника проявляли неистощимую изворотливость, которая ужаснула бы их родителей.
Полдюжины юных сотрапезников покончили с ужином, и начались танцы.
Все шло как по маслу — у Изабель отбоя не было от кавалеров, они то и дело перехватывали ее друг у друга, а потом пререкались по углам: «Ты мне и шагу не дал ступить!» — «Ей это тоже не понравилось, она так и сказала, когда я ее отбил в следующий раз».
Истинная правда — она говорила это каждому и каждому мягко сжимала руку, словно говоря: «Стоило прийти сюда только ради того, чтобы потанцевать с вами!»
Но время шло, два часа спустя менее утонченные ухажеры сообразили, что полезнее обратить свои псевдострастные взоры куда-нибудь еще. К одиннадцати часам Изабель и Стивен сидели на кожаном диване в маленьком кабинете позади читального зала. Она всерьез полагала, что им, как самой красивой паре, место на этом кожаном диване, а менее яркие светлячки пусть стрекочут и порхают внизу. В глазах проходящих мимо двери парней читалась зависть, девчонки, случайно заглянувшие в кабинет, хихикали или хмурились и кое-что брали на заметку.
Пьеса близилась к кульминации. Они уже успели обсудить подробности долгих лет, прошедших с предыдущей встречи. Многое из того, что Изабель услышала, было для нее не ново: первокурсник играет в хоккейной команде. Стивену довелось узнать, что некоторые ее знакомые парни из Балтимора «ужасные повесы», приходят на вечеринки навеселе, большинству лет по двадцать и больше и все гоняют на «штуцах». Чуть ли не половину из них неоднократно исключали из всевозможных пансионов и колледжей, но их имена были на слуху в мире спорта, и Стивен глядел теперь на Изабель с обожанием.
К слову, все эти подробности бурной студенческой жизни Изабель узнала в основном от старших кузин. У нее бывали шапочные знакомства со многими молодыми людьми, считавшими ее «милой малышкой, за которой нужен глаз да глаз». Но Изабель, и глазом не моргнув, вплетала настоящие имена в выдуманные истории о развеселых кутежах, которым позавидовал бы любой венский дворянин. Такова могучая власть девичьих контральто в сочетании с кожаными диванами.
Как я уже сказал, развязка была близка — и даже более того, наступил переломный момент. Ради нее Стивен остался еще на один день, и его поезд отходил уже сегодня в полпервого ночи. Чемоданы ждали на вокзале, а часы все сильнее оттягивали карман.
— Изабель, — сказал он внезапно, — я хочу вам кое-что сказать.
Перед этим они болтали чепуху о «сумасшедшинке в ее глазах» и прочих вещах, сопутствующих танцам и уединению на диване, и по его изменившемуся голосу Изабель почувствовала, что сейчас будет, и, конечно, она давно этого ждала.
Стивен потянулся к выключателю у них над головой, и свет погас. Теперь их окружала темнота, только красноватый свет настольных ламп в читальне струился сквозь открытую дверь. И тогда он сказал:
— Не знаю… не знаю, известно ли вам, что вы… что я хочу сказать. Господи, Изабель, я знаю, это звучит, как заученная роль, но это не так…
— Я знаю, — мягко сказала Изабель.
— Мы можем никогда больше не встретиться. Мне порой чертовски не везет в жизни.
Он сидел далеко от нее, на противоположном подлокотнике дивана, но она отчетливо различала в сумраке его темные глаза.
— Мы увидимся снова, дурачок!
Она слегка подчеркнула последнее слово, и оно прозвучало, как ласковое прозвище.
Он продолжал чуть подсевшим голосом:
— Я часто влюблялся в людей… то есть в девушек. Вы, я думаю, тоже… в мужчин, я имею в виду, но, честное слово, вы… — Недоговорив, он внезапно подался вперед, подперев подбородок руками, — любимый выпестованный жест. — Ах, да что толку? Вам идти своей дорогой, а мне, по всей видимости, — своей.
Он умолк. Озаренная со спины тусклым светом Изабель в смятении скомкала носовой платок в плотный шарик и нарочно бросила его на пол. Их руки на мгновение соприкоснулись, но никто не проронил ни слова. Безмолвие затягивалось и становилось еще слаще. В соседней комнате другая уединившаяся парочка принялась наигрывать на рояле. После дежурного «Собачьего вальса» заиграли «Малышей в лесу», кто-то запел мягким тенором, и в кабинет долетели слова:
Дай руку мне,
Будем во сне
Бродить по волшебной стране.
Изабель стала тихонько подпевать и задрожала, когда почувствовала, как ладонь Стивена легла поверх ее руки.
— Изабель, — прошептал он, — я без ума от вас. И вы тоже неравнодушны ко мне.
— Да.
— Как вы взволнованы, у вас есть кто-то другой?
— Нет.
Он едва ее слышал, хотя наклонился так близко, что чувствовал щекой ее дыхание.
— Изабель, я на целых полгода уеду в колледж, что, если нам… Подарите мне хоть это воспоминание о себе.
— Закройте дверь. — Ее голос прошелестел так тихо, что он засомневался, не показалось ли ему?
Он тихонько прикрыл дверь, музыка, казалось, трепетала за ней.
Месяц блещет в небе ночном,
Поцелуй меня перед сном.
Какая чудесная песня, думала она, и все чудесно в этот вечер, особенно это романтическое гнездышко, где сплелись их руки, и неизбежный мираж так чарующе близок.
Вся ее будущая жизнь виделась ей бесконечной чредой сцен, подобных этой, — под луной и в бледном сиянии звезд, на задних сиденьях теплых лимузинов или приземистых уютных родстеров, укрытых раскидистыми ветвями, — может, с другими мужчинами, но этот, теперешний, был так прекрасен!
— Изабель! — Его шепот сливался с музыкой, и что-то словно подтолкнуло их друг к другу. Его дыхание участилось. — Можно, я вас поцелую, Изабель?
Приоткрыв губы, она потянулась к нему в темноте.
Внезапно шум голосов и топот накрыли их волной.
Стивен молнией метнулся к выключателю и зажег свет, а когда дверь распахнулась и в комнату ворвалась троица парней, среди них сердитый недотанцевавший Дункан, — Стивен за столиком листал журналы, а Изабель сидела неподвижно и безмятежно и даже одарила вошедших приветливой улыбкой. Но сердце ее бешено колотилось, она чувствовала себя так, словно у нее отняли что-то.
Все было кончено. Под громкие призывы танцевать они переглянулись на прощание. В его взгляде читалось отчаяние, в ее — горечь сожаления. Вечер катился своим чередом, довольные кавалеры продолжили свои игры с перехватом.
Без четверти двенадцать Стивен мрачно пожал ей руку, окруженный небольшой компанией гостей, собравшихся пожелать ему счастливого пути. На миг он утратил присутствие духа, и она ощутила неловкость, когда какой-то остряк-самоучка, спрятавшийся за чужими спинами, выкрикнул:
— Забирай ее с собой, Стивен!
Он слегка сжал ей руку. Она ответила ему так же, как отвечала на пожатия двадцати других рук в этот вечер, — вот и все.
В два часа ночи, дома у Холлисов, Элейн спросила, было ли у них что-то со Стивеном. Изабель молча обернулась. Во взгляде ее светилась неоскверненная, идеалистическая мечта, почти как у Орлеанской девы.
— Нет, — ответила она, — я этим больше не занимаюсь. Он просил, но я сказала: «Нет!»
Вползая в постель, она гадала, что-то он ей напишет завтра в письме, отправленном с нарочным. У него такие красивые губы, неужели ей никогда…
«И четырнадцать ангелов их берегли», — сонно промурлыкала Элейн за стеной.
— Черт! — пробормотала Изабель, опасливо зарываясь в холодные простыни. — Черт!
ДебютанткаОдноактная пьесаПеревод Е. Калявиной
Сцена 1
Просторная изысканная спальня в особняке Коннеджей — девичья комната: розовые стены и шторы, розовое покрывало на кремовой кровати. Вся комната выдержана в кремово-розовых тонах, но из предметов обстановки внимание привлекает роскошный туалетный столик со стеклянной поверхностью и трехстворчатым зеркалом. На стенах дорогая репродукция «Спелой вишни»,[26] пара благовоспитанных ландсировских собак[27]