Молодой человек с беспокойством смотрел на бабушку.
— Дыши! — велела она.
Молодой человек слегка округлил губы и выдохнул.
— Дыши! — повторила Кэролайн еще более властным тоном.
Молодой человек снова выдохнул — нелепо, беспомощно.
— Ты сознаешь, — отрывисто бросила Кэролайн, — что за пять минут ты лишился пяти тысяч долларов?
Мерлину на мгновение показалось, что молодой человек с мольбой упадет на колени, но таково уж благородство человеческой натуры: он продолжал стоять на месте и даже еще раз выдохнул — отчасти от взволнованности, а отчасти, безусловно, в смутной надежде вновь снискать утраченное расположение.
— Ты осел! — крикнула Кэролайн. — Еще раз, только один раз, это повторится, и ты вылетишь из колледжа и отправишься на работу.
Эта угроза настолько потрясла молодого человека, что он побелел — сделавшись еще бледнее, чем это было свойственно ему от природы. Однако Кэролайн на этом не закончила:
— Думаешь, я не знаю, кем меня считают и ты, и твои братья — да-да, и твой дурень-отец? Знаю. Считаете, что я в маразме. Считаете, будто я уже ни на что не гожусь. Так вот нет! — Она ударила себя в грудь кулаком, словно демонстрируя физическую несокрушимость. — И мозгов у меня останется больше, чем у вас всех, вместе взятых, было от рождения, даже тогда, когда вы солнечным деньком положите меня на стол в гостиной!
— Но, бабушка…
— Помолчи. Ты — тощенький прутик, а не юноша. Да если бы не мои деньги, вышел бы из тебя кто-нибудь получше, чем помощник брадобрея где-нибудь в Бронксе? Покажи свои руки. Тьфу! Руки, годные только для бритья… И ты осмеливаешься грубить мне — мне, когда за мной волочились три графа и один самый что ни на есть настоящий герцог, уж не говоря о полудюжине папских наместников, которые меня осаждали от самого Рима до самого Нью-Йорка. — Кэролайн умолкла и, переведя дух, велела: — Стань прямо и дыши!
Молодой человек послушно выдохнул. Тут дверь как раз отворилась и в лавку ворвался средних лет господин, шляпа и пальто которого были отделаны мехом, но, сверх того, казалось, что тем же мехом отделаны его верхняя губа и подбородок.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Искал вас по всему городу. Звонил вам домой, и ваш секретарь сказал, что вы, кажется, отправились в книжную лавку «Мунлайт…»
Кэролайн раздраженно его прервала:
— Я вас наняла, чтобы выслушивать ваши мемории? Вы мой гувернер или мой брокер?
— Ваш брокер, — признался отделанный мехом господин, несколько опешив. — Прошу прощения. Я насчет тех акций фонографической компании. Могу продать их по сто пять.
— Так продавайте!
— Очень хорошо. Но я думал, что лучше…
— Идите и продавайте. Я беседую с внуком.
— Очень хорошо. Я…
— Всего доброго.
— Всего доброго, мадам.
Отделанный мехом господин слегка поклонился и не без оторопи покинул лавку.
— Что касается тебя, — Кэролайн повернулась к внуку, — стой где стоишь и помалкивай.
Она окинула Мерлина взглядом с ног до головы уже без неприязни. Потом улыбнулась, и он понял, что тоже улыбается. Оба вдруг залились дребезжащим, непроизвольно вырвавшимся хихиканьем. Кэролайн ухватила Мерлина за руку и потащила его за собой в другой конец лавки. Там они остановились друг напротив друга и дали волю затяжному приступу старческого веселья.
— Только так, — со злорадным торжеством еле выговорила Кэролайн. — Старичью вроде меня только одно доставляет радость: чувство, что ты способна заставить окружающих плясать вокруг тебя на задних лапках. Быть старой и богатой, имея нищих наследников, почти так же приятно, что быть молодой и красивой в окружении сестер-дурнушек.
— Да уж, — хохотнул Мерлин. — Понимаю. Завидую вам.
Кэролайн кивнула, прищурившись:
— В последний раз, когда я была здесь, сорок лет тому назад, вы были молодым человеком и очень расположены повеселиться.
— Верно, — сознался Мерлин.
— Мой визит, должно быть, много для вас значил.
— Угадали! — воскликнул Мерлин. — Я думал — привык думать поначалу, что вы настоящая, то есть из плоти и крови.
Кэролайн рассмеялась:
— Многие считали меня неземным существом.
— Но теперь, — взволнованно продолжал Мерлин, мне все понятно. Понимание приходит к нам, старикам, после того, как многое теряет свое значение. Теперь мне ясно, что тем вечером, когда вы танцевали на столешнице, вы всего лишь воплощали мое романтическое стремление к прекрасной и порочной женщине.
Прежние глаза Кэролайн были где-то далеко-далеко, голос ее казался эхом забытого сна.
— Ох как я тогда отплясывала! Помню-помню.
— Вы тогда на меня покушались. Олив готовилась вот-вот заключить меня в объятия, а вы предостерегали от несвободы, которая отняла бы у меня положенную мне меру юной беспечности. Но похоже, предостережение уже не успело возыметь действия. Слишком оно запоздало.
— Ты совсем состарился, — туманно заметила Кэролайн. — Я и не думала.
— А я не забыл и того, что вы сотворили со мной, когда мне было тридцать пять. Меня потрясло, как вы устроили тот уличный затор. Успех это имело оглушительный. Что за красоту и могущество вы излучали! Живым воплощением и того и другого вы стали даже для моей жены — и внушили ей страх. Не одну неделю мне хотелось затемно ускользнуть из дому и выкинуть из головы тягомотное существование — слушать музыку и потягивать коктейли с девушкой, в обществе которой я чувствовал бы себя молодым. Но дальше… дальше я перестал понимать, как это сделать.
— А теперь ты вконец одряхлел. — Кэролайн, явно впечатленная, отодвинулась от Мерлина подальше.
— Да, оставьте меня! — воскликнул он. — Вы тоже состарились; душа увядает, как и кожа. Вы явились сюда только затем, чтобы напомнить мне о том, что предпочтительней забыть: что бедным старикам живется, по-видимому, хуже, чем старикам богатым; напомнить мне о том, что мой сын вправе бросить мне обвинение в беспросветной неудаче?
— Давай сюда мне мою книгу! — жестко распорядилась Кэролайн. — Живей, старичина!
Мерлин, взглянув на нее еще раз, терпеливо подчинился. Он поднял книгу с пола и подал ее Кэролайн, покачав головой, когда она протянула ему чек.
— К чему разыгрывать этот фарс с оплатой? Когда-то вы понудили меня порушить это самое помещение.
— Да! — гневно отрезала Кэролайн. — И рада этому. Очень может быть, что именно здесь рухнула моя жизнь.
Она окинула Мерлина взглядом, в котором презрение мешалось с плохо скрытой неловкостью, коротко буркнула что-то внуку-урбанисту и двинулась к выходу.
И Кэролайн исчезла — из книжной лавки Мерлина — из его жизни. Дверь захлопнулась. Вздохнув, Мерлин поплелся к стеклянной перегородке, за которой над пожелтевшими конторскими отчетами корпела умудренная годами, вся в морщинах мисс Маккракен.
Мерлин всмотрелся в ее высохшее, покрытое сетью морщин лицо, ощутив прилив какой-то непонятной жалости. Она-то, во всяком случае, получила от жизни куда меньше, чем он. Ни разу в незабываемые мгновения не придавал ее существованию восторга и смысла, возникая непрошеным, бунтарский романтический дух.
Мисс Маккракен оторвалась от бумаг и спросила:
— И в старости все такая же заводная, не правда ли?
Мерлин вздрогнул:
— Кто?
— Старая Алисия Дир. Ах да, теперь она, конечно, миссис Томас Оллердайс — вот уже тридцать лет как.
— Что? Я вас не понимаю.
Мерлин, широко раскрыв глаза, рухнул как подкошенный на свой вращающийся стул.
— Да ну как же, мистер Грейнджер, не говорите мне только, что вы о ней забыли: ведь она целых десять лет слыла главной достопримечательностью Нью-Йорка. Ну как же… А однажды, когда начался бракоразводный процесс с Трокмортоном, ее появление на Пятой авеню вызвало такой ажиотаж, что случился транспортный затор. Неужто вы не читали об этом в газетах?
— Сроду не имел такой привычки.
Седая голова Мерлина шла кругом.
— Ладно, но не могли же вы забыть тот случай, когда Алисия ворвалась сюда и порушила весь бизнес. Знаете, я тогда едва удержалась и чуть-чуть не попросила мистера Мунлайта Квилла дать мне расчет.
— Вы хотите сказать, что вы тогда ее — видели?
— Видела! Да как же не увидеть, когда вокруг стоял такой грохот. Одному богу известно, что было у мистера Мунлайта Квилла на душе, но он, конечно же, и словечка не вымолвил. Он на ней был просто помешан, а она вертела им как хотела. Стоило ему только воспротивиться ее капризу, как она тут же грозила обо всем донести его жене. И поделом ему! Надо же, такой человек — и попался на крючок смазливой авантюристке! Денег, конечно же, ему для нее никогда не хватало, хотя доходы от продаж были тогда приличные.
— Но когда я ее видел, — запинаясь, проговорил Мерлин, — то есть когда я думал, что ее вижу, она жила с матерью.
— С матерью? Чепуха! — возмутилась мисс Маккракен. — У нее там была компаньонка, которую она называла «тетушкой», но та скорее мне приходилась родней, чем Алисии. Да, добродетельной ее не назовешь, но и в уме не откажешь. Сразу же после развода с Трокмортоном она вышла замуж за Томаса Оллердайса — и обеспечила себя на всю жизнь.
— Да кто она такая? — вскричал Мерлин. — Ради бога, она что, ведьма?
— Куда там! Просто-напросто Алисия Дир — танцовщица, конечно же. В те времена в каждой газете красовалась ее фотография.
Мерлин сидел недвижно, охваченный внезапным изнеможением. Теперь он и в самом деле стал стариком — настолько дряхлым, что уже не в силах был вообразить себя молодым; настолько дряхлым, что мир утратил для него все свое очарование: оно не перелилось в лица детей и надежные, греющие душу жизненные утехи, нет — оно исчезло за гранью всякого восприятия. Мерлину больше не суждено было улыбаться или весенними вечерами посиживать в долгой задумчивости у окна, откуда доносились детские возгласы, мало-помалу превращаясь в голоса его товарищей по мальчишеским играм, звавших его присоединиться к ним, пока еще не совсем стемнело. Теперь он слишком одряхлел даже для воспоминаний.