Твоя взяла.
Ульса: Тогда я опять тебя люблю.
Мистер Ики: Итак, скоро я потеряю свою дочурку…
Ульса: Да у тебя в доме полно детей.
Из коттеджа выходит Чарльз, брат Ульсы. Он одет так, словно готов к морскому плаванию: через плечо у него переброшена бухта каната, с шеи свисает якорь.
Чарльз(никого не замечая): Я ухожу в море! В море! (В его голосе слышится ликование.)
Мистер Ики(опечаленно): Ты уже давно пошел ко дну.
Чарльз: Я читал «Конрада».
Питер(мечтательно): А, «Конрада»! «Два года на палубе» Генри Джеймса.[71]
Чарльз: Что?
Питер: «Робинзон Крузо» в пересказе Уолтера Патера.[72]
Чарльз(папе): Я не могу здесь оставаться и гнить вместе с вами. Я хочу жить своей жизнью. Хочу охотиться на угрей.
Мистер Ики: Я буду на месте… когда ты вернешься…
Чарльз(презрительно): Что ж, червяки уже облизываются, когда слышат твое имя.
Следует отметить, что некоторые персонажи давно уже не произносили ни единого слова. Драматургическую технику может усовершенствовать воодушевленное исполнение ими на саксофоне какой-нибудь пьесы.
Мистер Ики(скорбно): Эти долины, эти холмы, эти уборочные комбайны Маккормика — для моих детей они равны нулю. Я понимаю.
Чарльз(смягчившись): Тогда не сердись на меня, папочка. Понять — значит простить.
Мистер Ики: Нет… нет… Мы никогда не прощаем тех, кого можем понять… Мы прощаем только тех, кто ранит нас без всякой причины…
Чарльз(с досадой): Меня чертовски воротит от твоих воззрений на человеческую природу. И мне ненавистны часы, которые я здесь провел.
Еще несколько дюжин детей мистера Ики выбегают из дому, поскальзываются на траве, спотыкаются о цветочные горшки и натыкаются на петушков. Слышно, как они бормочут: «Мы уходим» и «Мы тебя покидаем».
Мистер Ики(сломленный горем): Они все меня бросают. Я был слишком добр. Берег розгу и испортил песню. О, мне бы железы Бисмарка!
Доносится кваканье клаксона, — вероятно, шофер Дивайна ждет не дождется своего хозяина.
(Вне себя от горя.) Они не любят почву! Они изменяют традициям Великого Картофеля! (Он порывисто загребает горсть земли и втирает ее в лысую макушку. Волосы буйно идут в рост.) О Вордсворт, Вордсворт, как справедливы твои слова!
Все со стонами и выкриками «Жизнь!» и «Джаз!» медленно продвигаются в сторону кулис.
Чарльз: Назад к земле, как же! Я вот уже десять лет пытаюсь повернуться к ней задом!
Другой ребенок: Быть может, фермеры и есть становой хребет нации, но кому охота становиться хребтом?
Другой ребенок: Какое мне дело, кто в нашей стране пропалывает грядки с салатом, если мне подают его на стол!
Все: Жизнь! Исследования психики! Джаз!
Мистер Ики(борясь с собой): Я должен оставаться чудаковатым. И только. Важна не жизнь, а та чудаковатость, какую ты в нее вносишь…
Все: Мы собираемся скатываться вниз с Ривьеры. У нас билеты в цирк на Пиккадилли! Жизнь! Джаз!
Мистер Ики: Обождите. Дайте мне прочесть вам отрывок из Библии. Открою наугад. Всегда находится что-то связанное с ситуацией. (Он извлекает Библию из цветочною горшка и начинает читать с первой попавшейся строки.) «Анаф, Ештемо и Аним, Гошен, Холон и Гило: одиннадцать городов с их селами. Арав, Дума и Ешан…»[74]
Чарльз(безжалостно): Купи еще десять колец и попробуй снова.
Мистер Ики(пробует снова): «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской…» Хм! Не очень-то пристойный пассаж…
Дети мистера Ики жестоко его осмеивают, выкрикивая: «Джаз!» и «Жизнь насквозь символична!»
(Безутешно.) Сегодня не вышло. (С надеждой.) Может, отсырела? (Ощупывает книгу.) Да, отсырела… В горшке была вода… Ничего не выйдет.
Все: Отсырела! Не выйдет! Джаз!
Один из детей: Пошли, надо успеть на шесть тридцать.
Сюда можно вставить любую другую реплику.
Мистер Ики: Прощайте…
Все уходят. Мистер Ики остается один. Он вздыхает, направляется к крыльцу коттеджа, укладывается на ступени и закрывает глаза.
Опускаются сумерки — и сцену заливает такой свет, какого не бывало никогда ни на суше, ни на море. Тишина. Слышится только, как в отдалении жена пастуха наигрывает на губной гармонике арию из Десятой симфонии Бетховена. Огромные белые и серые мотыльки, снизившись, полностью покрывают старика. Однако он не шевелится.
Занавес поднимается и опускается несколько раз, обозначая тем самым, что прошло несколько минут. Можно достичь неплохого комического эффекта, если мистер Ики зацепится за занавес и будет подниматься и опускаться вместе с ним. Можно также ввести светлячков или фей на ниточках.
Затем появляется Питер с выражением почти что дебильной кротости на лице. Он что-то сжимает в руке и время от времени поглядывает на этот предмет в приливе экстатической восторженности. Пересилив себя, он кладет этот предмет на тело старика и тихо удаляется.
Мотыльки обеспокоенно мельтешат в воздухе, а потом разлетаются по сторонам от внезапного испуга. Ночная тьма сгущается, однако на прежнем месте посверкивает — крохотный белый и круглый — источая по всему Западному Айзекширу тонкий аромат — преподнесенный Питером дар любви: нафталиновый шарик.
Пьеса может на этом закончиться или же продолжаться неопределенно долго.
Джемина, или Девушка с гор(1916)Перевод Л. Бриловой
Предлагаемый опус не претендует на явление Литературы. Это всего лишь рассказ для брызжущих здоровьем читателей, которым подавай сюжет, а не ворох «психологических» штучек под видом «анализа». Ей-богу, вам это придется по вкусу! Читайте это здесь, смотрите в кино, слушайте с пластинки, пропустите через швейную машинку.
ДикаркаВ горах Кентукки стояла ночь. Со всех сторон высились пустынные вершины. По склонам стремительно сбегали резвые ручьи.
Джемина Тантрум стояла внизу у ручья, где перегоняла виски в семейном аппарате.
Она была типичной девушкой с гор.
Ходила босиком. Руки у нее, большие и сильные, свисали ниже колен. Лицо свидетельствовало о разрушительном воздействии труда. Ей исполнилось всего шестнадцать, однако она уже добрую дюжину лет служила опорой пожилым папочке с мамочкой, перегоняя горный виски.
Время от времени Джемина давала себе передышку и, наполнив ковшик до краев чистой животворной влагой, осушала его, а затем возобновляла работу с удвоенной энергией.
Она забрасывала рожь в чан, толкла ее ногами — и через двадцать минут являлся готовый продукт.
Вдруг чей-то окрик заставил ее оторваться от ковшика и поглядеть наверх.
— Привет, — послышался голос. Принадлежал он вышедшему из леса человеку в охотничьих сапогах с голенищами по самую его шею.
— Ну, привет, — буркнула Джемина.
— Не подскажете ли, как пройти к домику Тантрумов?
— А вы оттуда, из нижнего поселка?
Джемина ткнула рукой в подножие холма, где простирался Луисвиль. Сама она там никогда не бывала: однажды, еще до ее рождения, ее прадед — старый Гор Тантрум — отправился туда в обществе двух судебных приставов и так и не вернулся. Поэтому Тантрумам из рода в род передавалась неприязнь к цивилизации.
Человек повеселел. Он рассмеялся беззаботным звонким смехом — так смеются в Филадельфии. Что-то в этом смехе Джемину взволновало. Она осушила еще один ковшик виски.
— А где мистер Тантрум, малышка? — не без участия спросил человек.
Джемина подняла ногу и большим пальцем показала на лес:
— Он в хижине, за теми соснами. Старик Тантрум — мой папаша.
Человек из поселений поблагодарил девушку и зашагал дальше. Весь его облик излучал молодость и силу характера. На ходу он посвистывал, напевал, выделывал сальто и крутился колесом, вдыхая свежий и прохладный горный воздух.
Воздух вокруг перегонного аппарата пьянил по-настоящему.
Джемина Тантрум провожала человека зачарованным взглядом. Такие, как он, в жизни ей еще не встречались.
Она села на траву и сосчитала пальцы на ногах. Всего оказалось одиннадцать. Арифметике она училась в горной школе.
Вражда на гореДесять лет тому назад одна дама из поселка открыла на горе школу. Денег у Джемины не было, но плату за обучение она вносила тем, что каждое утро ставила на стол мисс Лафарж полное ведерко виски. Мисс Лафарж скончалась от белой горячки спустя год после начала преподавательской деятельности, и образование Джемины на этом прервалось.
На другом берегу тихо плескавшегося ручья тихо плескался виски в другом перегонном аппарате — аппарате Долдрумов. Долдрумы и Тантрумы визитами не обменивались.