— Не совсем так.
— А как?
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он увидел, что глаза у нее зеленые, и удивился, что никогда этого не замечал. Заговорила она медленно, и голос был без обычной холодности и деловитости, что тоже удивило Блэкфорда:
— Мы всегда говорили только о вас, сэр. А сегодня вы, вдруг, увидели, что я тоже человек, а не робот, и к тому же женщина — это меня удивило.
Блэкфорду казалось, что ему заменили сиделку.
— Я думаю, сэр, что вы начали поправляться, слава Богу.
— Вы так думаете?
— Да. А то я думала…
Блэкфорд допил кофе и поставил чашечку на стол.
— Что же вы думали?
— Я думала, — она поерзала на скамейке, но все же решила сказать, — что добра у вас в душе уже нет.
Блэкфорд расширил глаза от удивления, взглянул на женщину, потом на кофейник и тихо спросил:
— А что же там?
Она подхватилась, налила ему еще кофе и тоже тихо ответила, как будто сказала сама себе:
— Озлобление, раздражение, обида и боль.
Чашечка кофе дрогнула в его руке, и кофе пролился на блюдце, но Блэкфорд не обратил на это внимания. Его лицо прояснилось, и он опять захотел увидеть зелено-серые глаза, устремленные на него.
Но сиделка уже взяла поднос и сделала шаг к отступлению — она сама испугалась своих слов — с больным так разговаривать не положено, и он может рассердиться.
— Мне надо уходить, сэр.
— Вы не можете еще побыть?
— Нет, сэр.
— Почему?
— Очень много работы, сэр.
Блэкфорд вдруг увидел ее всю, в форменном платье, в белом головном уборе, белые брюки и парусиновые туфли — все сидело на ней гладко, ровно и удобно. Он мягко попросил:
— Приходите, когда будет время.
Удивлению женщины не было предела — рот приоткрылся, глаза стали большими, а брови спрятались под белой шапочкой.
— Хо-ро-шо, — медленно сказала она и быстро ушла.
Блэкфорд достал портсигар, закурил сигарету. Ему очень хотелось спросить самого себя: «Что с тобой, Эндрюс?» Но ответить он себе ничего не мог, потому что до сих пор не знал, что сердце может сильно-сильно стучать не только от боли, удовольствия, собственных внутренних ощущений, а от вида серо-зеленых глаз, которые просто смотрят на тебя. Этот стук ни с чем не сравним. Его-то Эндрюс Блэкфорд еще никогда не знал. Ему показалось, что это, наверное, смерть, а она сказала — «вы поправляетесь, сэр».
Откинувшись в коляске, Блэкфорд курил уже вторую сигарету подряд — этого он себе никогда не позволял — когда на дорожке появился седой ухоженный старик, в котором он не сразу узнал отца — так занят был своими мыслями.
Старик довольно бодрой походкой приблизился к коляске и протянул руку:
— Здравствуй, Эндрюс!
— Здравствуй, папа! Присядь. Я очень рад тебя видеть. — Эндрюс вяло пожал руку отца и показал на скамейку, рядом с собой.
Блэкфорд-старший присел на скамейку, положил ногу на ногу и посмотрел на сына очень внимательно.
— Как ты себя чувствуешь, сын? — спросил он и достал золотой портсигар, но не открыл его.
— Не знаю, отец. Вот уже столько месяцев прошло, а все еще не могу ходить.
— Но хирург уверял, что ты будешь ходить и забудешь об этой коляске. — Он опять повертел портсигар — видно боролся с лишней сигаретой.
Эндрюс знал, что отец курит мало, но бросить окончательно не может.
— А как ты, отец? Как твои дела?
— Как всегда — много работы.
— Благодарю, что нашел время зайти ко мне. Я рад.
Эндрюс смотрел на отца с видом тревоги провинившегося мальчишки — это было трогательно и смешно: в его-то годы.
— Мне показалось, что выглядишь ты сегодня неплохо.
— Да?
— У тебя оживленное лицо, и в глазах живой блеск. — Меня это радует.
Эндрюс Блэкфорд с удивлением смотрел на отца: они давно были почти чужими. Отец не интересовался им. Выделял содержание, оплачивал счета и все. В больницу приходил очень редко, только платил по счетам.
— У тебя что-нибудь случилось, папа?
— Почему ты спрашиваешь, Эндрюс? — Старший Блэкфорд внимательно посмотрел на сына.
Эндрюс Блэкфорд опустил глаза, решая как это лучше объяснить отцу.
— Ты изменился, папа.
— В чем? — вяло спросил Блэкфорд старший и стал рассматривать свои туфли.
— Мне трудно объяснить, папа.
— А ты постарайся, сын.
Эндрюс Блэкфорд вздрогнул — сегодня отец уже в который раз сказал ему «сын», чего он не делал уже много лет. В лучшем случае он обращался к нему по имени, а в основном просто пренебрежительно — «ты».
— Это сложно, папа.
Блэкфорд-старший выпрямился, открыл портсигар и посмотрел на сына.
— А ты, как всегда, боишься сложных вопросов, даже когда разговариваешь со мной, — с грустью сказал он.
— Мне показалось, папа…
— Что?
— Прости меня, что ты нездоров.
— Ошибаешься, — резко сказал отец и достал сигарету, но не собирался прикуривать.
— Возможно, папа, но в тебе сегодня что-то необычное для меня.
— Что же?
Эндрюс Блэкфорд опять опустил глаза: он хотел сказать правду и боялся разрушить ту капельку близости, что возникла между ними. Он не знал отцовской ласки уже много лет, только молчаливое страдальческое презрение.
— Папа, — тихо, как сквозь сон, сказал или даже пробормотал он, — мне показалось, что ты меня жалеешь.
Старый Блэкфорд удивленно посмотрел на своего инвалида-сына и отвернулся. Эндрюсу показалось, что глаза у отца заблестели от влаги — этого он не видел никогда.
Эндрюс даже испугался.
Они молчали несколько мгновений. Потом отец достал зажигалку и прикурил сигарету, которую все время вертел в руках.
— Прости, папа, если я что-то не так сказал, — извинился сын.
Отец молчал. Сигаретный дым заклубился около его лица, и он взмахнул рукой, отгоняя его.
— Попроси, чтобы нам принесли кофе, если можно, — не отвечая на вопрос, попросил отец.
— Разумеется, можно, — поспешно сказал Эндрюс и взялся за колокольчик, который стоял тут же на столике.
— Ты лучше себя чувствуешь? — поспешно, чтобы сын опять не вернулся к взволновавшей его теме, спросил отец.
— Да, папа.
— Скоро будешь ходить?
— Надеюсь, папа.
— Может уже можно будет забрать тебя домой? — стряхивая пепел с сигареты за скамейку, спросил отец.
— Что?
— Может тебе уже лучше быть дома? — повторил отец, не глядя на сына.
— Что? — опять оторопело повторил Эндрюс.
Старик, не отвечая на удивление сына, смотрел, как к ним по дорожке поспешно приближалась сиделка.
— Здравствуйте, сэр! — поклонилась она в сторону старшего Блэкфорда и повернулась к Эндрюсу: — Слушаю вас, сэр.
— Папа, это Маргарет, моя сиделка и ангел-хранитель в этой больнице. Мой отец, — снизу вверх взглянул на сиделку Эндрюс Блэкфорд.
Отец кивком приветствовал женщину, даже не поднял глаз взглянуть на ее лицо, а повернулся почти всем корпусом к сыну: что-то в его голосе удивило отца. Снобизм, доходящий до абсурда, в его сыне, всегда раздражал его. Здесь было что-то не так.
— Прошу вас, Маргарет, принесите нам с отцом кофе, — услышал старый Блэкфорд. На слова: «Очень приятно, сэр», — что сказала женщина, он не обратил внимания.
— Сейчас принесу, сэр, — сказала она и быстро удалилась.
Отец докурил сигарету и поискал глазами, куда можно выбросить окурок. Он встал и прошелся по аллее сквера. Вернулся назад и присел на скамейку.
— У тебя все в порядке, папа?
— Разумеется.
— Ты уверен?
— Разумеется.
— Папа…
— Разумеется.
Эндрюс замолчал. Он смотрел на отца, который не слышал его вопросов — явно обдумывал что-то свое.
Они молчали некоторое время — сын не привык вторгаться в мысли отца, если он этого не хотел. Сегодня же это его почему-то беспокоило.
— Папа, — опять обратился он к отцу, — ты чем-то сильно обеспокоен?
Отец как бы очнулся от своих мыслей, взглянул на сына и тяжело вздохнул.
— Что ты сказал?
— Я беспокоюсь, папа, что тебе нездоровится, — тихо сказал он.
— Почему?
— Трудно сказать.
— Ну что ты, сын, — уже немножко с вызовом сказал Блэкфорд-старший, — говорить ты всегда умел, даже разумно и красиво.
— Ты рассердился, отец?
— Нет, прости.
В это время они оба, занятые этой тревогой, которая была только где-то внутри их, а не высказана словами, не заметили, что подошла сиделка и держала в руках поднос с кофе, накрытый салфеткой.
— Позвольте, господа, — вежливо сказала она, пытаясь одной рукой поставить столик удобнее.
Блэкфорд-старший посмотрел на женщину безучастно и вяло, как на привычный антураж его жизни. Потом он увидел руки сына, которые старались помочь сиделке так старательно и поспешно, что старый Блэкфорд очнулся окончательно. За свою долгую жизнь он не привык сильно чему-нибудь удивляться, а сына своего знал хорошо и давно привык к его снобизму, лени, вялости и бесплодию, как творческому, так и физическому. Теперь эти руки были живыми и трепетными, взволнованными и хотели для кого-то быть полезными. Это его потрясло.
Поднос с кофе уже стоял на столике, женщина разливала дымящийся кофе в чашки.
— Прошу вас, сэр, — она протянула несмело чашечку старшему Блэкфорду.
— Приятного аппетита, сэр, — сказала она, ставя чашку перед Эндрюсом.
— Благодарю, — буркнул отец.
— Я вам очень признателен, мадам, — сказал Эндрюс и посмотрел на женщину, пытаясь поймать ее зеленый взгляд, но она смотрела на столик.
— Простите, — сказала она, повернулась и быстро пошла по аллее к зданию больницы.
Мужчины молча наслаждались ароматным напитком. Отец поставил чашечку на стол и повернулся к сыну.
— Скажи, Эндрюс, — сказал он тихо, но продолжать почему-то не стал.
— Что, папа?
— Да, так.
— Что так?
— Не знаю, как тебя лучше спросить? — немного смущенно сказал отец и потянулся опять за чашечкой кофе.
— Ты раньше не выбирал выражения, папа, — Эндрюс решительно поставил чашечку на стол и посмотрел на отца.