Патриция не смогла ничего ответить на этот выпад и только обиженно посмотрела на Джона Фархшема, который тут же решил поддержать Патрицию.
— Полли говорит истинную правду. С тобой никто не в силах ужиться. — Почти мягко и с сочувствием сказал Фархшем, и еще сильнее прижал к себе Патрицию.
Стэфани остановилась около этой парочки и без раздражения, но довольно требовательно воскликнула:
— Но почему? Почему?
Сэдверборг заволновался и попытался отвлечь внимание Стэфани на себя:
— Будьте благоразумны, миссис Фархшем!
— Я совершенно благоразумна, но я хочу знать — почему со мной нельзя ужиться? — Она повернулась к Сэдверборгу, и вопрос уже относился к нему.
— Видите ли…
— Ничего не вижу!
— Объяснить вам?
— Разумеется.
— Если смогу.
— Постарайтесь!
— Я хочу сказать…
— Что же?
— Можно ли ужиться с ураганом, с землетрясением, вулканом, с лавиной?
— И это все я?
— Да.
— Колоссально!
— Без сомнения.
Стэфани отвернулась от Сэдверборга и решительно направилась к окну, но, видимо, вспомнив о видении, круто развернулась и пошла в другой угол холла, обдумывая услышанное. Платье на ней издавало легкий и какой-то неземной шорох, запах ее духов наполнял ветром и еле заметной свежестью весь холл, но никто этого не замечал, кроме Патриции. Женщины никогда не упускали этих прелестей, особенно на сопернице.
Немного успокоившись и обдумав услышанное, она остановилась напротив Сэдверборга, решив поставить его на соответствующее место.
— А вы знаете, Джулиус Сэдверборг, что ужиться можно. Тысячи людей живут на склонах вулканов, на пути лавин, на суше, которую землетрясение вчера подняло из воды.
— Несчастные!
— Они так не думают. Там много очень счастливых людей. Рождаются дети от любви.
— Это ужасно!
— Нет, мадемуазель Бесколготочек, они уживаются со стихией. А вот с миллионершей, которая способна возвыситься до назначенного ей удела и распорядиться той властью, какую дают ей деньги, почему-то жить нельзя.
— Дело не в этом.
— А в чем же, Донни? — Видишь ли…
— Не юли — отвечай.
— Не приказывай!
— Хорошо — я прошу.
— Во так бы всегда!
— Не поняла?
— А что тут понимать, Стэфи? Дело в характере, в потребности властвовать, а мужчины…
— Не продолжай — я это уже слышала. Что ж, путь так. Я останусь в своем одиноком доме, останусь сама собой и буду копить миллионы, пока не найду человека, достойного быть для меня тем же, чем Джон для Бесколготочек.
Патриция подняла глазки, пошевелила пальчиками на рукаве курточки гребца Фархшема и елейным голоском высказала свое «добро»:
— Надеюсь, вам не придется ждать долго.
Стэфани встряхнула хорошо организованной копной светлых волос, над которыми явно поработал настоящий мастер и ответила Патриции:
— Я никогда не жду!
— Не сомневаюсь.
— И правильно делаете. Я иду вперед, а когда натыкаюсь на то, что мне нужно в данную минуту, беру это. Так я захватила Джона. Теперь я нахожу, что он мне не подходит: он бьет меня… — Она с вызовом посмотрела на Фархшема уже с другого угла холла и направилась к камину.
— Только в порядке самозащиты.
— И ты, бедный, защищался от меня!
— Я никогда не нападал на тебя первым, Стэфи.
— Да, да!
— Вот, видишь, ты согласна.
— Да, Джонни, ты похож на великие державы: ты всегда дерешься только в целях самозащиты.
— Вот ты какая!
— Такая, Джонни, такая. Ты смотри на себя. Ты на шестнадцать килограммов тяжелее меня, и в ближнем бою мне против тебя не выстоять. Ты мне не подходишь. Я бросаю тебя. Можешь уходить к этой мелкой хищнице Бесколготочек и лупить ее сколько хочешь, сколько тебе надо.
Она прошлась еще немного, потом вернулась и остановилась напротив Сэдверборга, не обращая ни малейшего внимания на Блэкфорда, который сидел, опустив голову, и ни на что не реагировал.
— Мистер Сэдверборг, устройте нам развод — это мое решение. Повод — жестокое обращение со мной и супружеская измена.
Патриция встрепенулась, приосанилась и с уверенностью возразила:
— Мне это не нравится.
— Что это? Развод?
— Это нечестно по отношению к Джонни. Почему это вы разводитесь с Джонни, а не он с вами?
— Даже так?
— Именно!
Стэфани повернулась вокруг своей оси и опять стала удаляться в дальний угол, бросив через плечо:
— Мистер Сэдверборг, вчините Патриции Смат иск за похищение сердца моего мужа.
Сэдверборг выпрямился на кресле, как будто его кольнули шилом в неприличное место.
— Что-о?
— То что я сказала!
— И на сколько?
— Требуйте возмещения в двадцать тысяч!
— Сколько?
— Вы что, не слышите, господин Сэдверборг?!
Патриция, потрясенная, сначала взглянула на Фархшема, но тот только пожал плечами. Тогда она подступилась к Сэдверборгу с вопросом:
— Да разве такое возможно, мистер Сэдверборг? Это же, это же… — она не нашла нужного слова и махнула рукой.
Сэдверборг с сочувствием взглянул на Патрицию Смат и развел руками:
— Боюсь, что да, мисс Смат.
— Не может быть!
— Вполне возможно.
Патриция опустила голову, на минутку замерла, как бы собираясь с мыслями и высоко вскинула голову, готовая к отпору.
Стэфани вальяжно и спокойно уселась в отдалении, но совсем не сверкая огнями салюта победительницы.
— Ну что ж, — Патриция Смат на равных взглянула на Стэфани и собралась с духом. — Мой милый старый папа говаривал, что единственный способ выиграть в суде тяжбу с человеком у которого много денег…
— Какой же? — похоже, проснулся Эндрюс Блэкфорд.
— Ну?
— Говорите же!
— Не надо меня торопить — раз намерилась, то скажу. Это вовсе не иметь денег.
— И что?
— А ничего. Вам не получить с меня двадцати тысяч. Называйте это тщеславием, если угодно, но мне даже хочется, чтобы весь мир узнал, что я сумела отнять самого лучшего и самого прекрасного мужчину у самой богатой женщины нашей страны.
В этот раз Стэфани подхватилась с быстротой петарды, но с места не двинулась, а потихоньку опустилась обратно, проворчав:
— Будь он проклят, ваш отец.
— Один ноль в нашу пользу, Стэфи! — выкрикнул Джон Фархшем, как на стадионе, громко захохотал и стал целовать Патрицию Смат.
Развеселился и Сэдверборг, даже толкнул нечаянно Эндрюса Блэкфорда и радостно обратился к Стэфани:
— Боюсь, мисс Фархшем, что последним смеялся старый мистер Смат: где ничего нет, там ничего и не возьмешь.
Вся компания радостно зашевелилась. Даже Блэкфорд изобразил на своем некогда красивом лице подобие улыбки. Фархшем похлопывал по руке Патрицию, как победительницу-рекордсменку. Рука Патриции гладила колено Фархшема, обтянутое эластиком костюмных брюк гребца.
Стэфани откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и устало сказала:
— Нет, я больше так не могу. Я не дам извести себя в болото вульгарности, где я захлебнусь. Я буду жить в полном одиночестве и останусь целомудренна до тех пор, пока не найду подходящего мужчину, спутника жизни, созданного только для меня небом, человека, способного стоять рядом со мной на вершинах и не терять при этом голову. Где-то же должен быть такой.
Она замолчала, глядя всем поверх голов, видимо, унеслась на небеса, просить послать ей такого человека.
Патриция теснее прижалась к Джону Фархшему, уцепившись за рукав его спортивной курточки.
Мужчины униженно молчали. Очевидно все они в какой-то мере понимали, что неспособны подняться до нужных ей вершин, а тем более там удержаться. Мужчина переставал быть сильным полом рядом с этой женщиной, а это его унижало, и он растоптанный уползал к «ангелу-хранителю», где было спокойно и безопасно. Но скажи каждому из них это в открытую, как это сделала Стэфани, и они сразу становятся ей врагом.
Стэфани остановила взгляд на картине молодого художника, которую она приобрела на выставке только потому, что от нее исходило необычайное человеческое тепло и спокойствие, благостное влияние которого Стэфани испытывала всегда.
Глава 13
Все наслаждались минуткой тишины и покоя в этом холле. Каждому было над чем подумать. У всех были проблемы и они решались сегодня здесь.
Сэдверборг, самой большой проблемой которого было не потерять богатую, престижную и с очень сложным характером клиентку, знал, что если Стэфани Фархшем Харпер остается его клиенткой, то и другие богатые люди будут его клиентами. Он сидел и, довольный, поглаживал несуществующие усы.
Джон Фархшем и Патриция Смат молча наслаждались почти выигранной битвой, ощущая тепло друг друга. Патриция была на седьмом небе от счастья.
Только Блэкфорд, униженный и оскорбленный, усталый и больной, хотел побыстрее удалиться из этого места.
Никто не услышал, как тихо и бесшумно вошел врач. Он осмотрел присутствующих, каждый из которых был занят своими мыслями, и на его появление не отреагировали.
Врач сделал несколько шагов к камину и громко, отчетливо, как и положено иностранцу, хорошо овладевшему чужим языком, произнес:
— Управляющий сказал, что я здесь нужен. Кому именно нужен врач?
Стэфани поворачивается в его сторону и протягивает ему руку:
— Мне нужен доктор. Идите сюда.
Доктор мягко к ней приближается и изучающе смотрит ей в лицо, пытаясь поставить диагноз. Он берет ее руку и начинает слушать пульс.
— Что-нибудь не в порядке с кровяным давлением, а? — потом широко открывает темные глаза с восклицанием: — Ого! В жизни не слышал такого пульса.
— Какой же он, док?
— Как кузнечный молот.
— Это тоже моя вина? — Стэфани пытается вырвать руку, но доктор сильнее сжимает запястье.
— Нет, воля Аллаха.
— Чья?
— Аллаха. Наш пульс тоже в его воле.
Доктор отпустил руку Стэфани, предварительно незаметно погладив ладонь.
Джон Фархшем внимательно смотрел на манипуляции доктора и это, видимо, ему не понравилось.