— Я вся внимание.
— Однажды мне пришлось лечить премьер-министра, который возомнил, что он болен. И вот теперь я отправился к нему и объявил, что Аллаху угодно, чтобы вдове была назначена пенсия за счет цивильного листа. Она получила ее — это несколько тысяч в год. Затем я пошел в большой металлургический трест, эксплуатирующий изобретение моего учителя, и сказал директорам, что бедность его вдовы позорит их перед ликом Аллаха. Они были богаты и щедры: они выпустили для нее специальные учредительные акции, приносящие довольно большую сумму в год. Они полагали, что тем самым она вступает в дело на самых выгодных для нее условиях. Да внемлет ее молитвам и будет к ним милостив тот, в ком единый источник власти и силы. Но все это потребовало времени. На уход за мужем, сиделку, похороны, передачу лаборатории и переезд на более дешевую квартиру вдова истратила все, что у нее было, хотя ни врач, ни адвокат не взяли с нее ни копейки, а лавочники не торопили с уплатой долгов: воля Аллаха воздействовала на всех их сильнее, чем на государственное казначейство, взыскавшее с вдовы налог за ее крошечное наследство. Между кончиной моего учителя и назначением пенсии образовался как раз разрыв в полторы сотни. Но господь, который справедлив и точен, соизволил, чтобы руки вашего шофера и мои заполнили этот разрыв известной вам суммой.
— И вы все их отдали вдове?
— А вы как думаете?
— Но это же немалые деньги!
— Да, у меня таких никогда не было, и они преисполнили сердце мое такой радостью, какой никогда мне еще не доставляли деньги.
— Отдавая деньги вдове, вы испытывали такую радость? — с удивлением спросила Стэфани.
— Несравненную.
— О, Боже!
— И вот, вместо того, чтобы явиться к вам с пятьюдесятью тысячами, я задолжал за свое пропитание в вашем отеле и со дня на день жду, что ваш управляющий потеряет терпение и потребует немедленной уплаты.
Доктор, однако, не чувствовал себя угнетенным, а даже имел вид счастливого человека.
— Ничего, старина, — первым бросился с сочувствием к доктору Джон Фархшем. — Свои дела вы не устроили, зато чертовски благородно поступили с вдовой. А заодно, я вас поздравляю, вы ускользнули от Стэфи.
— Благодарю вас, сэр, — повернулся доктор в сторону Фархшема. — Но я не думал ускользать от нее.
— Она не выйдет за вас, пока у вас в кармане пусто, и гуляет ветер, — Фархшема обрадовало это обстоятельство, что не понравилось Патриции.
— Может, еще все образуется, — с надеждой сказала она и прижала к себе локоть Фархшема.
Но Стэфани пошевелила красивой туфелькой и оценивающе посмотрела на доктора. У нее перед глазами возник Амаль, грустно улыбнулся и исчез.
— А почему бы и не выйти мне замуж за доктора? — вдруг как бы сама себе сказала Стэфани.
Доктор сидел, занятый своими мыслями, как будто не его решалась сейчас судьба. Потом что-то сообразил и уставился на Стэфани:
— Вы что-то сказали, леди?
— Я решила выйти за вас замуж.
— Но я не выполнил ваши условия.
— Это не совсем так.
— А как?
— Из этого изобретения, вероятно, уже сделано десять раз по пятьдесят тысяч. Доктор, покрыв моими деньгами неотложные расходы вдовы, косвенным образом вложил их в изобретение. И проявил при этом исключительные деловые способности. Верно, мистер Сэдверборг? Стэфани улыбнулась Сэдверборгу.
— Безусловно, — быстро согласился Сэдверборг и с уважением посмотрел на доктора.
— Вы так считаете? — удивился доктор.
— Да.
— Объясните, почему?
— Вы выжали деньги из премьер-министра, а это ох как не просто, даже если вы ставили ему клистиры. Вы выжали деньги из императорского металлургического концерна. Вы устроили как нельзя лучше дела вдовы — разве этого мало, чтобы быть деловым человеком? Вы не согласны со мной?
— Это было непросто, но… — А что вас смущает?
— Я не устроил свои собственные дела.
— Что вы имеете в виду?
— Никому не секрет, уважаемый Сэдверборг, что я задолжал за стол, — грустно сказал доктор.
Стэфани улыбнулась, как улыбается мать, глядя на провинившегося ребенка.
— Что вы смеетесь, сударыня? Это очень грустно.
— А мне смешно.
— Над чем вы смеетесь?
— Над вашей проблемой.
— Разве долги это не проблема?
— Проблема, конечно, но не такая, чтобы опускать голову ниже плеч.
— Вы не знаете, что такое долги, вот вам и смешно, — доктор озабоченно почесал затылок.
— Ну, дружище, вы и насмешили меня, — громко захохотал и положил ногу на ногу вконец развеселившийся Фархшем, поправляя на себе курточку гребца.
— Не понимаю, чем я так вас насмешил?
— Пусть скажет Стэфи.
— Ладно, Джонни, я скажу, что задолжала своим поставщикам продуктов за два года.
— За сколько?
— За два года.
— И что?
— Поставщики меня уведомляют, что вынуждены прибегнуть к вмешательству властей, чтобы стребовать с меня деньги.
— И что будет?
— А ничего. Когда власти проверят все счета, и я удостоверюсь, что там нет ничего лишнего, вот тогда и разберемся.
— А почему вы не платите сразу?
— Потому, что когда деньги у меня на счету, то они приносят доход мне, а не кому-нибудь другому.
— Вот видите, — вдруг вмешался Блэкфорд, — это самая скаредная женщина в нашей стране.
— И потому, самая богатая, — весело добавила Стэфани. — Мистер Сэдверборг, я решила выйти замуж за этого врача, установите его имя и подготовьте все, что полагается.
Блэкфорд пошевелился в своем кресле и решил быть милосердным. Он обратился к доктору с сочувствием.
— Смотрите, доктор, — брюзгливо сказал он. — Выходя за вас замуж, она нарушает супружескую верность. До вас она флиртовала со мной, возила меня за город и подавала надежду, что я заменю ей Джона Фархшема.
— И что же?
— Посмотрите, что она со мной сделала! Она и с вами сделает то же самое, когда ей понравится очередной мужчина.
Врач в первый раз внимательно посмотрел на Эндрюса Блэкфорда и повернулся к Стэфани. Его карие глаза заблестели, в них хитринка мешалась с лукавинкой.
— Что вы на это скажете, мадам?
Стэфани уловила лукавый блеск в глазах доктора и ответила в том же духе:
— Что вы должны научиться не упускать удачу.
— А кто этому может обучить?
— Я.
— А как насчет измены?
— Я не позволю вам мне изменять. Я потерплю и, видимо, мне придется примириться, что у меня будет постоянная соперница, — весело журчал голос Стэфани.
— Боже, она уже предполагает соперницу, — с удивлением сказала Патриция, обращаясь к Фархшему.
— Хотел бы я на нее взглянуть, — тихо хихикнул Фархшем.
Стэфани оттолкнула ногой высокий стул, чтобы лучше видеть лицо Фархшема и спросила, взглянув через плечо доктора:
— Кого ты хочешь увидеть, Джон?
— Твою соперницу, когда ты выйдешь замуж за доктора.
— Вы ее предполагаете уже? — осмелев подала голос и Патриция.
— Она у меня уже есть, — весело подтвердила Стэфани и взглянула на доктора, который радостно прищурился на любопытных.
— Давайте им не скажем, — засмеялся и доктор, — пусть догадаются сами.
— Она все равно вас бросит, а тем более не потерпит никаких соперниц. Вы в ней жестоко разочаруетесь, доктор. Я вас предупреждаю. Блэкфорд приподнял свой безвольный подбородок и с вызовом посмотрел на доктора.
Стэфани с презрением взглянула на Эндрюса Блэкфорда, и в ее глазах мелькнуло неприкрытое отвращение, но, возможно, и не к нему, а к себе, что позволяла этому ничтожеству волочиться за собой.
— Этот разочарованный старый волокита пытается запугать вас моей неверностью. Но он никогда не был женат, а я была замужем и говорю вам: ни в одном, даже самом счастливом браке не бывает так, чтобы супруги не изменяли друг другу в мелочах тысячу раз на дню. Начинается с того, что вам, кажется, будто у вас всего один муж, а у вас, как выясняется, их целая дюжина, в одном лице. Рядом с вами оказывается человек, которого вы ненавидите и презираете, хотя связаны с ним на всю жизнь; однако, еще до конца завтрака этот дурак говорит вам что-нибудь приятное и снова становится мужчиной, которым вы восхищаетесь, которого вы любите. А между двумя этими полюсами, вы проходите тысячи этапов — с другим мужчиной или с другой женщиной на каждом из них.
— А вы философ!
— Это не философия, доктор, а жизнь.
— Жизненный опыт в семейной жизни не пригодится. Вы знаете женщин, а мужчина — это особое мышление и…
— Для мужчины все женщины воплощены в его жене: она дьявол во плоти, она заноза в его теле, ревнивое чудовище, нуда, неотступный сыщик, скандалистка, мучительница.
— О, ты так, оказывается, все правильно понимаешь, а я и не знал! — опять захохотал Джон Фархшем.
— Это было мое место в твоей жизни, и я его передаю той, которая станет твоей женой, а не любовницей.
— У него больше не будет любовниц! — привстала и опять села на то же место Патриция.
— Не будет, Поленька, не волнуйся.
— Я знаю, милый.
Стэфани прекратила перепалку взмахом руки и опять приступила к философствованию:
— Но жены так наивны. Стоит мужу сказать ей любую утешительную ложь, как она становится его отрадой, помощницей, бесценным сокровищем — в худшем случае его беспокойным, но любимым ребенком. В каждой из жен заключены все женщины сразу, а в каждом муже — все мужчины. Что знает холостяк об этой бесконечно опасной, надрывающей сердце, непременно изменчивой и полной приключений жизни, которую именуют браком? Дорогой доктор, смотрите на это, как на любую рискованную операцию, которых вы делали сотни.
Доктор, слушавший внимательно, каждое слово Стэфани, удовлетворенно поднял брови и махнул головой в знак согласия.
— Поистине, — медленно, даже немножко с акцентом, сказал он, — кто мудрей и лукавей женщины, когда она пытается уловить в свои сети мужчину, избранного для нее Аллахом.
— Так вы согласны?
— Нет.
— Как, нет?
— А мне хорошо и без жены.