– На меня с Олегом намекаешь?
– Ни на что я не намекаю. Чужая жизнь меня совершенно не интересует.
– И ты никого и никогда не любил? – упрямо спросила Рая.
– А при чем тут любовь? Что, в жизни все измеряется любовью? Ничего другого нет?
– Стоп. Мне кажется, я поняла твою проблему, – подняла ладонь Рая. – Ты маменькин сынок.
– Я маменькин сынок?!
– Да, и это твоя тайна, твоя главная проблема! – засмеялась Рая. – Ты даже после маминой смерти не можешь перерезать пуповину.
– Не смей плохо говорить о моей маме, – мрачно произнес Богдан. – И вообще… Я очень рад, что ты решила не ждать своего неверного супруга в засаде на кладбище. Я рад, что мы больше не увидимся с тобой.
– Взаимно, – равнодушно ответила Рая. Ей вдруг так скучно стало и тоскливо, словно она потеряла смысл жизни. Не знала теперь, чем еще ей заняться. Она достала из рюкзака визитку Богдана, покрутила визиткой перед его лицом, затем разорвала ее на мелкие кусочки и кинула их в урну.
– Разумно, – усмехнулся тот и достал из кармана бумажную салфетку, на которой Рая записала свой телефонный номер. Скомкал салфетку и тоже бросил ее в урну. Затем развернулся и ушел.
Рая осталась сидеть на скамейки одна. Откинулась назад, подняла лицо вверх, закрыла глаза. Солнечные блики, прорываясь сквозь зеленый занавес из ветвей ивы, скользили у нее по лицу, щекотали и заставляли жмуриться.
Сзади шумели голоса – это переговаривались люди, гуляющие по аллее, ведущей вдоль реки.
Рая обернулась назад, скрестила руки на спинке скамейки, уткнулась подбородком в локоть – солнце мешало ей – и увидела, что мимо по дорожке мчится на самокате мальчик лет пяти.
– Мама, подожди меня! – весело закричал он. Молодая женщина, шедшая впереди него, в отдалении, остановилась, обернулась, с улыбкой посмотрела на мальчика. Мальчик подъехал к ней, спрыгнул с самоката, и дальше они пошли уже рядом. Мать одной рукой везла самокат, а другой прижимала к себе сына.
Богдан был вне себя после разговора со своей новой знакомой. Она перешла все границы, эта Рая. Вообразила себя психотерапевтом, что ли?.. Зачем-то полезла копаться в его голове, выискивать какие-то тайны.
И, главное, она оскорбила его, назвав маменькиным сынком. Оскорбила и его, и тем самым маму тоже.
Почему люди называют мужчину, который помогает своей матери, который заботлив по отношению к ней, этим дурацким прозвищем? В чем стыд, объясните, любить родную маму? Если посмотреть вокруг, проанализировать то, что творится, – то можно понять, что чаще именно мамы – самые верные и преданные люди. Не все, не всегда, есть горе-родители, которые мучают своих детей, издеваются над ними, но это скорее исключение.
Гораздо чаще вонзают нож в спину мужья, жены, друзья, коллеги, выросшие дети… Да еще и не по одному разу. Но нет, почему-то стыдно оставаться всю жизнь преданным именно маме. Где логика-то?
Вот взять коллег Богдана, ну, тех, кто более-менее знал его близко… Тоже всегда тыкали в глаза тем, что: «Как это можно, взрослый человек, а до сих пор с мамой живет!» Или Людочка. Была уверена, что мать специально манипулирует им, своим сыном, чтобы рассорить того с Людочкой. Ага-ага, серьезно больная, умирающая женщина прямо мечтала об этом…
Кстати, до Людочки была Варвара, несколько лет даже. Богдану Варвара нравилась тем, что самоотверженно ухаживала за своим старшим братом с тяжелой умственной отсталостью. Сдать брата в интернат Варвара не могла – обещала покойным родителям.
Богдан поддерживал ее – деньгами, морально, порой требовалась какая-то физическая помощь по дому… Делал пару раз предложение руки и сердца, Варвара отказывала. Некогда и незачем, мол. Мама Богдана о Варваре знала и терпеть ее не могла, просила Богдана хорошенько подумать, прежде чем совершать серьезные поступки, поскольку брак – это дети, а у Варвары, возможно, плохая наследственность, как утверждала мама. И еще мама считала, что Варвара не любит Богдана. Просто использует его, поскольку других согласных на помощь ей нет. «Ты знаешь, если любишь, то можно на многое глаза закрыть, многое преодолеть, но она тебя не любит. Ты ей удобен в таком вот формате отношений! И она хорошая девушка, она честно несет свой крест… А ты ей просто помогаешь нести его».
Брат умер внезапно.
Богдан всей душой сочувствовал Варваре, но и испытывал определенные надежды в отношении этой девушки, красивой и сильной. И верной своему слову. То есть очень незаурядной… Он сделал ей очередное предложение, не особо думая о какой-то там наследственности, но тут случилось неожиданное. Варвара заявила, что отныне ее не интересует все мирское и теперь ей самое время отправиться в монастырь. Спасибо тебе, Богдан, ты поддержал меня в трудные времена, но у меня иные задачи…
И Варвара уехала, далеко, в один из монастырей на юге страны. Получается, мама была права, чувствуя, что эта история – вовсе не про любовь, а про помощь. (Кстати, именно после Варвары Богдан увлекся Людочкой, ибо та – настоящая махровая эгоистка, полная противоположность Варвары, разворот на 180 градусов, ни намека на жертвенность.)
Так вот, Варвара тоже иногда, полушутя, говорила, что Богдан – маменькин сынок. Не в упрек ему, а скорее оправдывая свое нежелание вступать с ним в серьезные отношения… «У тебя, Богдаша, мама, а у меня – брат… Наши сердца уже не свободны!»
Если же углубиться совсем уж в прошлое, то до всех этих Варвар и Людочек была Маша. Именно она, первая, и назвала Богдана маменькиным сынком.
Богдан в своих воспоминаниях о прошлом дошел до Маши уже к вечеру. Сидел дома, перед большим стационарным монитором, просматривал последние новости и вдруг вспомнил о своей первой любви – Маше Гречихиной. Сто лет не вспоминал, и вот…
«А Маша, наверное, где-то здесь, рядом. Наверняка зарегистрирована в какой-то из социальных сетей. Я просто не пробовал искать ее…»
Богдан набрал в поисковой строке – Мария Гречихина. Занес палец над клавишей «энтер», уже готовый нажать на нее, уже готовый к тому, что вот сейчас, после того как будет нажата клавиша, на него посыплются результаты этого поиска, и он начнет просматривать их, перебирать и, возможно, в какой-то момент на экране появится Машино лицо и он увидит ее спустя столько лет. Увидит ту, которую когда-то любил больше жизни. И прошлое обрушится на его голову… И он вновь почувствует себя виноватым перед ней.
И испытает к маме недобрые чувства. Ведь и правда, это мама тогда всерьез постаралась, разрушила отношения Богдана и Маши.
Получается, Богдан не вспоминал Машу именно потому, что ему тогда бы пришлось вновь задуматься о роли его мамы в тех отношениях. Богдан не думал о Маше столько лет, потому что ему не хотелось думать плохо о маме.
И он и есть самый настоящий маменькин сынок.
«Получается, Рая, почти не зная меня, поставила мне верный диагноз. Сразу увидела мою проблему. Это и есть моя тайна!»
Богдан вскочил, стул на крутящихся ножках отлетел в сторону. «Рая сказала, что не придет больше на кладбище, не видит в том смысла. И похоже, это правда. А номер ее телефона я выкинул в урну, в том парке. Я ее больше не увижу никогда. Где ее искать, как?»
Он кинул взгляд на настенные часы – кажется, еще не поздно?
Выскочил из дома, сел в машину, направил ее к парку. Там бросил на стоянке, побежал по аллее. Фонари, музыка, влюбленные парочками… Богдан кружил по лесенкам, спускам и мостикам старого парка, пока наконец не спустился к набережной. Побежал вдоль гранитных перил, ища ту самую иву, ту самую скамейку. Кажется, нашел! Она вон там, да, точно…
Подбегая, он увидел двух работников в оранжевой униформе. Они как раз собирали мешки с мусором.
– Стойте! Не трогайте. Отдайте мне, я сегодня там кое-что оставил, пожалуйста.
Богдан выхватил у них прямо из рук пластиковый черный пакет с мусором, только что вытащенный из урны, и принялся копаться в нем. Хорошо, что рядом светил фонарь.
Фантики, обертки от мороженого, кукурузные огрызки, опять обертки от мороженого… Комок белой бумаги. Богдан развернул комок – это оказалась салфетка и на ней – цифры. Та самая!
– Спасибо, братцы. Нашел что надо.
На радостях Богдан сунул работникам весьма немаленькие денежные купюры и побежал назад, к выходу. Остановился, сел на очередной скамейке, попавшейся ему на пути. То и дело заглядывая в бумажку, набрал номер. Нажал на «звонок». Гудки.
– Алло? – отозвался женский голос.
– Рая?
– Да, я. А кто это?
– Не узнаешь меня? – спросил он.
Пауза. Потом Рая произнесла насмешливо:
– А разве мы уже на «ты», Богдан?
– Почему нет. Столько времени знакомы. Уже пора на «ты».
– Ладно. Давай на «ты», – легко согласилась она. – Откуда мой номер? Я же помню, ты выбросил его в урну там, в парке.
– Ну что… Я оттуда и звоню. Только что рылся в мусоре. Откопал вот.
– Что на тебя вдруг нашло?
– Надо встретиться, – сказал он.
– Зачем?
– Надо. Прямо сейчас.
– Сейчас не могу, – вздохнула Рая. – Я переезжаю. Собрала сумки, уже вызвала такси. Переселяюсь от мужа.
– Отмени вызов. Я приеду, я помогу тебе.
– Зачем? – опять спросила она уже каким-то новым, грустным голосом.
– Хочу увидеть тебя.
– Ладно, сейчас отменю вызов и скину тебе свой адрес, в сообщении…
В трубке раздались короткие гудки. Через минуту телефон Богдана звякнул. Пришло сообщение с адресом.
Богдан вернулся к своему автомобилю, вырулил со стоянки. Пока ехал, улыбался.
… Оставил машину у подъезда, набрал номер квартиры на панели домофона.
– Кто там? – раздалось из переговорного устройства.
– Это я. Открывай.
На нужном этаже Богдан вышел из лифта – Рая уже стояла в открытых дверях. – Привет. Проходи.
В прихожей – несколько сумок на полу, еще большой чемодан.
– Так вот ты где живешь… – побормотал Богдан, оглядываясь. Заглянул в открытую дверь, ведущую в комнаты. Минимум мебели, все в японском стиле. – Очень красиво.