– Я здесь больше не живу, – засмеялась Рая. Тут только Богдан заметил, что на ней – рваные по моде джинсы и футболка с принтом в виде кошек. Раньше Рая одевалась иначе. А как? – попытался он вспомнить, но не смог. Что-то такое, классическое, кажется. А сейчас, в этих джинсах, этой футболке, она выглядит совсем юной. Девушка. Девочка…
– Это все? Можно нести? – Он указал на сумки.
– Да. Ты вот это бери, а я чемодан, он на колесиках.
Богдан подхватил разом несколько сумок, протиснулся через дверь на лестничную площадку. Следом вышла Рая с чемоданом, захлопнула входную дверь, защелкала ключами. Зачем-то прикоснулась к листьям большого растения, стоявшего на лестничной площадке, на высокой тумбе… Верно, простилась с этим цветком.
Они вошли в грузовой лифт, молча спустились.
– Погоди… Брошу ключи в почтовый ящик.
– Значит, все? Ты окончательно уходишь оттуда?
– Да, – удивленно ответила она. – Вот странно… Столько лет я прожила в этой квартире, в этом доме, а сейчас ничего не чувствую.
– Значит, «была без радости любовь, разлука будет без печали», – заметил Богдан.
– Вовсе нет… радости как раз очень много было! – невесело засмеялась она.
Погрузили вещи в багажник машины, часть затолкали на заднее сиденье.
– Куда сейчас?
Рая сказала адрес.
Ехали молча.
Богдан иногда косился на Раю: та сидела, опустив голову, задумчивая и спокойная. Один нос торчал, и по бокам лица – пряди волос.
Прибыли. Потащили вещи по новому адресу. Этот дом – обычная панельная многоэтажка. Консьержка на первом этаже, за стеклянной витриной, удивленно поздоровалась с Раей, проводила их любопытным взглядом.
Поднялись на лифте, втиснулись в прихожую.
Эта квартира была меньше и проще. Застоявшийся, пыльный запах.
– Тут никто не жил?
– Нет. Сдавать не хотели – только портить… А так тут мы с Олегом гостили иногда – во время ремонтов у нас, например. Иногда селили тут гостей, какой-то родственник мужа тут часто бывал. Коллеги из других городов. Что-то типа бесплатной гостиницы для своих, – пояснила Рая.
Прошла на кухню, открыла широко окно. Поставила чайник на плиту.
Богдан прошел следом за ней, встал у окна. На улице – уже глубокая ночь, светили фонари. И на удивление тепло, как летом. Хотя почему «как», ведь через пару дней – настоящее, календарное лето.
– Если можно, сделай кофе, пожалуйста, – попросил он.
– На ночь? Не уснешь ведь… Я вот точно от кофе не сплю.
– А я не хочу спать.
– А что ты будешь делать ночью?
– Не знаю. Еще не решил. – Он сел на стул напротив, положил ногу на ногу. – Я ведь думал сегодня целый день над твоими словами. Я понял, о чем ты меня спрашивала, какая моя главная проблема. У этой проблемы даже имя есть – Маша Гречихина.
– Да что ты! – удивилась Рая, заварила кофе, налила его в чашки.
– Спасибо.
– А кто она, эта Маша?
– Моя первая любовь. Наверное, мы с ней были, как ты и Олег. Знакомы с детства, юношеская страсть, мечты о будущем. Мама ее терпеть не могла.
– Почему?
– Мама так и не признала ни одну из моих подруг. А Маша… Маша вызывала у нее особую неприязнь. – Богдан отпил из чашки. – В сущности, именно мама нас и разлучила тогда с Машей.
– Ты жалеешь об этом? – осторожно спросила Рая.
– Теперь нет смысла жалеть. Прошлое не вернешь, – пожал плечами Богдан. – Но проблему ты верно угадала, я – маменькин сынок. Признаю.
– Да тут и угадывать было нечего! – засмеялась вдруг Рая. – Прямо на поверхности все лежало!
– Я понял, что я раньше сердился на маму за это. За Машу. Только не знал, что сержусь, боялся себе признаться и от этого испытывал перед мамой чувство вины. Но это глупо. Я простил маму. Да и вообще, при чем тут мама, это был мой выбор тогда – расстаться с Машей…
– Ну и славно, – усмехнулась Рая. – Вот какая я молодец. Помогла человеку. Ты теперь можешь не тратиться на психотерапевта…
– Спасибо, Раечка, – улыбнулся Богдан, любуясь ею. – Ты очень умна и иронична. И ты мне нравишься.
– О нет, я ему нравлюсь, оказывается… – расхохоталась Рая. – Какая честь для меня. Или ты из чувства сострадания пытаешься поднять мне самооценку?
– Само собой!
– Ой, нет… – Она опять засмеялась, затем вскочила, взъерошила себе волосы, потерла лицо ладонями. – Это не я. Я себя не узнаю. Я ведь, ты знаешь, трусиха и очень осторожная. Чтобы я, да с почти незнакомым человеком… Позвала к себе домой…
– Ты про меня? – Богдан встал, придержал мечущуюся по кухне Раю за плечи. Она подняла лицо, уставилась на него своими странными, болотного цвета глазами.
– А про кого еще…
– Значит, я тебе тоже нравлюсь, – заключил он и притянул Раю к себе. И поцеловал.
Они стояли, слившись в поцелуе, очень долго, пока у Раи, наверное, не закружилась голова и она не оттолкнула его.
– О чем ты мечтаешь? – вдруг спросил он. – Вот больше всего на свете?
– Я? – Рая чуть пошатывалась, затем замерла, прижав ладонь к губам. – Я мечтаю о ребенке. Да. Да, я мечтаю о ребенке. А ты о чем?
– Я мечтаю о том, чтобы мама ожила, – неожиданно вырвалось у Богдана.
– О господи… да ты точно сумасшедший, – горестно вздохнула она.
– Не более чем ты. Сидела больше месяца на кладбище, ждала мужа, чтобы он тебя убил, – напомнил Богдан.
– Ладно, мы квиты. Два психа. Теперь уходи.
– Я не хочу.
– А я хочу, чтобы ты ушел, – мрачно произнесла Рая. – Ты думаешь, если разгадал свою проблему, понял, наконец, в чем дело, ты перестанешь быть маменькиным сынком? О нет. Ты на всю жизнь теперь маменькин сынок. Твоей мамы нет, но она есть, она вечно рядом с тобой, и все твои подружки ей не понравятся. Уходи. Уходи, уходи, уходи…
Богдан не стал спорить, кивнул и вышел. Рая захлопнула за ним дверь.
Он вернулся домой, лег в кровать и попытался уснуть. Не спалось категорически, видно, кофе оказался слишком крепким.
Лишь под утро Богдан наконец задремал. И ему приснился сон. Приснилась мама.
Она ни разу ему не снилась после ее смерти, а тут вдруг бац – и явилась ему во сне.
Открыла дверь, зашла в комнату, села рядом на кровать (причем он во сне почувствовал, как матрас слегка опустился, прогнулся, словно под чьей-то тяжестью). Села и наклонила голову к плечу.
– Ты знаешь, Данечка, а она миленькая!
– Кто, мам?
– Да эта Рая. Вот первая нормальная и хорошая девушка рядом с тобой, я довольна… Не упусти ее.
– Ты меня, что ли, благословляешь, мам? – улыбнулся во сне Богдан.
– Типа того. Ведь так теперь говорят? И вот еще что… – Она нахмурилась. – Ну сколько можно? Займись уже своей жизнью. Я устала.
– От чего ты устала, мам?
– От тебя. Ты же меня вечно на привязи держишь, никуда не отпускаешь. Ты думал, это я тебя держу? О нет, это ты в меня буквально вцепился, мне и на том свете даже не вздохнуть!
– Мам, что ты такое говоришь?! Не ты ли всех подруг от меня отвадила? – попытался пошутить Богдан.
– Да какие это подруги… – наморщила нос мама. – Пиявки те еще. Паразитки. Лишь бы на шею мужику сесть. Это не любовь была, Данечка, а чистое вампирство с их стороны. Ведь все, все они от тебя чего-то хотели, чего-то тянули с тебя. Особенно Маша. Эта вечно унылая, трагическая Маша, у которой тридцать три несчастья… Ты бы всю жизнь ее спасал, и утешал, и помогал, и вытягивал бы, пока она не вытянула бы из тебя душу и не отправила бы на тот свет раньше времени!
– Мам, не говори ерунды. А я еще был уверен, что ты нормальная современная женщина!
– Нет, ты точно глупенький у меня, – всплеснула мама руками. – Ты что, не понял? Хватит спасать всех этих несчастненьких, спасай себя. Думай о себе, о своем счастье.
– Так ты сама себе противоречишь. Ведь я Раю спасаю тоже…
– Нет, тут вы с ней на равных, ваша помощь взаимна, вы… вы сколько берете друг у друга, столько и отдаете. Держись Раечки, ладно? Эта девушка мне очень, очень нравится! И у нее хорошая семейная история, у нее хороший род, ей не надо ни за какие грехи предков расплачиваться.
– Мам, ты извини, но я в этот бред про карму и грехи не верю, – с досадой произнес Богдан.
– Ну и зря. С ней бы ты прожил долго и ничем серьезным не болел бы. И деточки ваши были бы умные и здоровые. И счастливые.
Мама встала, матрас опять дрогнул, выгнулся.
– Я больше не приду к тебе, Данечка. Все, устала. Сегодня я сказала тебе все, что могла. Теперь прощай.
– Прощай, мама… – пробормотал Богдан. Сердце у него сжалось, и он проснулся. Медленно открыл глаза, зачем-то огляделся.
За окнами сияло солнце, в комнате никого не было.
– Я сошел с ума, – с тоской произнес Богдан, сел на кровати. – Хотя, наверное, это все игры подсознания. Я сказал вчера Рае, что хотел бы, чтобы мама ожила – ну и вот, сон этот. Про ожившую маму. И никакой мистики…
Еще он подумал о том, что Рая ему нравится даже и без маминого «благословения». Более того, даже если бы мама сейчас, в его сне, отозвалась о его новой знакомой нелестно, он все равно не отказался бы от Раи.
Рая открыла глаза и в первый момент даже испугалась. Где это она? Потом вспомнила, что она дома, у себя дома. И подумала еще: она, наверное, больше никогда не вернется в ту, прежнюю квартиру, в которой они столько прожили с Олегом.
А потом Рая вспомнила Богдана. Когда вчера раздался телефонный звонок с незнакомого номера, она ведь даже отвечать не хотела, потом передумала, решила ответить. И когда услышала в трубке знакомый голос, то в первый момент даже не поверила, что ей звонит Богдан.
Но это оказался именно он. Просил о встрече, сообщил, что ему надо увидеть ее…
Это было так приятно – его звонок, его просьба о встрече. Конечно, Рая согласилась. И позже, потом, когда они уже вот здесь, у нее, кофе пили, – она почувствовала, что готова на все.
Но он псих. Или нет, просто очень горюет о своей маме… ведь она умерла прошлой осенью, то есть чуть больше полугода прошло. То есть, в сущности, горевать столь сильно и не успокоиться за прошедшие п