Особые опасения, хотя на это и махнули рукой русские следователи, вызывала у Бэррона дата 7 апреля, которая быстро приближалась. Разве можно было быть уверенным в том, что это была запись личного характера, призванная напомнить ему о том, что на этот день у него была запланирована с кем-то встреча в Москве? А если это было указание на то, что в этот день в Москве должен свершиться очередной захват чеченскими боевиками заложников, подобный произошедшему на улице Мельникова, или прогремят взрывы шахидок, как это случилось во время московского рок-фестиваля. Или произойдет трагедия, сравнимая с мадридской или с событиями 11 сентября 2001 года, унесшими жизни тысяч людей в Нью-Йорке и Вашингтоне?
Если запись в ежедневнике Реймонда имела отношение к какому-либо запланированному террористическому акту, не означало ли это, что позиция, занятая властями, являлась не более чем дымовой завесой, предназначенной лишь для того, чтобы не допустить паники? Вдруг ФБР, ЦРУ, Интерпол и другие международные антитеррористические ведомства в сотрудничестве со службой госбезопасности России в тайне от общественности отслеживают развитие событий на всем земном шаре, надеясь раскрыть и таким образом расстроить планы Реймонда и людей, стоявших за его спиной?
Или… А вдруг никаких зловещих планов не было вовсе? Вдруг все случившееся лишено всякого смысла? Вдруг все, что было, ушло в небытие вместе с Реймондом?
И еще одна мысль неотступно преследовала Бэррона. Вполне можно было допустить, что ведомство Харвуда продолжает негласное расследование, пытаясь расшифровать заметки из ежедневника мертвого убийцы. Если это так и если Бэррон попытается вести собственное расследование, не исключено, что он нарвется на детективов из «родного» управления, а это может стоить ему жизни. Но он также знал, что не может стоять в стороне. На него огромным камнем давило чувство вины за гибель людей, которых Реймонд убил в Лос-Анджелесе, а мысль о том, что могут появиться новые жертвы, приводила в ужас. Поэтому, как бы ни был велик риск, Бэррон просто обязан продолжать расследование — до тех пор, пока не убедится в том, что затеянное Реймондом закончилось — полностью и бесповоротно. А сейчас он не был в этом уверен.
В его душе жил некий голос, поселившийся там в тот момент, когда он узнал о смерти Реймонда. Каждый раз, когда раздавался этот голос, Бэррону хотелось заткнуть уши, но голос продолжал звучать, требуя от него не сдаваться, найти чудовище и убедиться в том, что оно сдохло. Сейчас голос подсказывал ему, что если где-то он и сумеет вновь учуять запах твари, то это, конечно же, Лондон.
— Лондон, — твердо сказал он доктору Фланнери.
— Клиника «Бэлмор»?
— Не могли бы вы договориться с ними, чтобы они приняли Ребекку на лечение? И желательно поскорее.
— Сделаю все, что смогу.
Она сдержала слово и организовала все наилучшим образом.
3
Лондон, Йорк-хаус, клиника «Бэлмор», понедельник, 1 апреля, 13.45
Джон Бэррон… то есть Николас Мартен (ему стоило больших усилий постоянно помнить, кто он теперь) был озадачен первым впечатлением от Клементины Симпсон. Высокая, примерно его возраста, с темно-рыжими волосами до плеч, в мешковатом деловом костюме синего цвета, она выглядела как заведующая какого-нибудь медицинского учреждения. Он только потом узнал, что к медицине она имела лишь косвенное отношение, поскольку являлась членом Бэлморского фонда и дважды в год в течение недели работала в клинике в качестве добровольного помощника. И именно в таком качестве она сейчас сопровождала нового лечащего врача Ребекки — Энн Максвелл-Скот, невысокую толстушку лет пятидесяти, обладавшую, как показалось Мартену, исключительной проницательностью, а также двух ее ассистентов. Все они приехали в аэропорт Хитроу, чтобы встретить прибывший из Лос-Анджелеса рейс авиакомпании «Бритиш эруэйз», на котором прилетела Ребекка Мартен в сопровождении своего брата.
Ребекка проснулась примерно за час до посадки и, хотя все еще нетвердо держалась на ногах после приема лекарств, умылась и позавтракала. Она осознавала, где находится и почему они с братом летят в Лондон. Такое же спокойствие она сохраняла на протяжении поездки из аэропорта в Йорк-хаус, где на Белиз-лейн располагалась клиника «Бэлмор».
— Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, мистер Мартен, не стесняйтесь спрашивать, — сказала Клементина Симпсон перед тем, как выйти из маленькой, но светлой и уютной комнатки на третьем этаже, которую отвели Ребекке. — Я пробуду здесь до конца недели.
Затем она ушла, и Николас Мартен занялся обустройством Ребекки на новом месте, а закончив с этим, отправился поговорить с лечащим врачом.
— Вы наверняка понимаете, господин Мартен, что являетесь для Ребекки не только братом. Вы — ее единственная опора и защитник, поэтому очень важно, чтобы вы оставались рядом с ней хотя бы первые несколько дней. Скоро, может быть даже завтра, помимо двух ежедневных встреч со мной Ребекка начнет принимать участие в сеансах групповой психотерапии, в ходе которых она и другие пациенты будут работать над постановкой какой-нибудь театральной пьесы или придумывать дизайн нового здания нашей клиники. Смысл этого метода — ставить перед пациентами задачи, которые требуют коллективного мышления и работы, не позволить им создать внутри своей психики некие «потайные места», где они могли бы укрыться от окружающего мира и, как следствие, замкнуться в себе и деградировать. Наша конечная цель — превратить Ребекку в полноценного члена общества, позволить ей стать более или менее самодостаточной.
Мартен слушал очень внимательно. Он хотел убедиться в том, что здесь, в «Бэлморе», как и обещала доктор Фланнери, практикуются такие же методы, как и во всем мире психотерапии. История болезни каждого из пациентов и все связанные с ним записи являются конфиденциальными и доступны только лечащему врачу или ближайшим родственникам, каковыми для Ребекки — в единственном числе — являлся он. Доктор Фланнери заверила его, что, договариваясь о переводе Ребекки в «Бэлмор», предупредила своих английских коллег, что причины столь срочного решения не подлежат разглашению.
Для Мартена было очень важно увериться в том, что конфиденциальность действительно будет соблюдена, и пятнадцатиминутный разговор с доктором Максвелл-Скот убедил его в том, что так оно и есть. Врач рассказывала о реабилитационной программе, которую они с доктором Фланнери разработали для девушки, и о том, насколько значительными и успешными могут быть результаты ее применения.
В конце беседы его охватило чувство умиротворения. Он проникся глубочайшим доверием к этой женщине, чему способствовала ее теплая и сердечная манера общения. Кстати сказать, те же чувства Мартен испытывал, общаясь с мисс Симпсон и со всеми остальными, — с того самого момента, когда они встретили его в зале прилета аэропорта Хитроу, быстро провели через таможенный и пограничный контроль к машине «скорой помощи», и даже во время оформления Ребекки после их приезда в клинику.
— Вы выглядите очень уставшим после путешествия, и, конечно же, вы обеспокоены. Я уверена, что вам удастся найти гостиницу где-нибудь неподалеку.
— Да, я уже выбрал — отель «Хэмпстед холидей инн».
— Ну вот и замечательно, — улыбнулась она. — Поезжайте туда и отдохните. За Ребекку не волнуйтесь, ей у нас будет очень хорошо. А вы можете снова ненадолго навестить ее перед ужином, примерно в шесть часов вечера.
— Хорошо, — ответил Николас Мартен, а потом, не сдержавшись, эмоционально добавил: — Спасибо вам! Огромное спасибо!
4
Отель «Хэмпстед холидей инн» действительно находился всего в нескольких минутах езды от клиники «Бэлмор». Николас откинулся на спинку заднего сиденья, пытаясь почувствовать дух города, который до сегодняшнего дня он знал лишь по книгам, кинофильмам и оглушительной музыке британских рок-групп.
Такси свернуло на Хаверсток-Хилл, и Мартен вдруг вздрогнул, осознав, что поток встречных автомобилей едет не слева, как обычно, а справа от них. Во время поездки из Хитроу в машине «скорой помощи» он не обратил на это внимания и заметил только теперь. Данное обстоятельство заставило его окончательно поверить в то, что они с сестрой оказались совершенно в ином месте и что благодаря Дэну Форду и доктору Фланнери они не оставили за собой следы, а их тылы надежно защищены.
После выписки из больницы Дэн Форд сразу же отправил его в дом своего коллеги, расположенный среди апельсиновых плантаций к северо-западу от Лос-Анджелеса. Затем он расторг договор аренды с домовладельцем, у которого его друг снимал жилище, и распродал все его вещи, оставив лишь самые нужные и поместив их в платное хранилище, причем документы оформил на свое имя.
А доктор Фланнери со своей стороны не только договорилась о переводе Ребекки в «Бэлмор», но и уладила все формальности с пансионатом Святого Франциска. Буквально за несколько часов до их отлета в Лондон она сообщила сестре Рейносо, что по просьбе Джона Бэррона Ребекку переводят в медицинское учреждение, находящееся в другом штате. Меньше чем через полчаса после разговора с сестрой Рейносо врач уже везла Бэррона и Ребекку в своей собственной машине в аэропорт. Оказывается, она умудрилась договориться с начальством аэропорта о том, чтобы в связи с «тяжелым состоянием» пациентки ей и ее брату разрешили подняться на борт самолета задолго до объявления посадки. Таким образом, никто из публики, толпившейся в зале ожидания, их не видел.
Итак, основные шаги были сделаны, и они, проделав долгий перелет через Атлантический океан, оказались здесь — целые и невредимые. Поэтому теперь Николас Мартен мог позволить себе хотя бы на несколько минут расслабиться и заняться созерцанием улиц, по которым проезжало такси. И при этом не думать о том, почему он отдал предпочтение именно «Бэлмору», а не клиникам Рима и Женевы. Не думать о том, почему ему понадобилось приехать именно в Лондон.