Произнеся эти слова, Тремэн поклонился и направился к дому, где уже зажигали огни. Он уносил в памяти образы этих двух красивых юных существ, одетых в черное, словно они уже носили траур по своим неразумным надеждам.
— В любом случае, — признался Гийому Сент-Алин, поручая его заботам уже знакомого Тремэну выездного лакея, — мы здесь надолго не останемся. Место становится слишком людным.
Гийом направился к своему экипажу, но барон удержал его:
— Прошу вас, подождите! Вы забыли предметы, которые принесли. Вы же не собираетесь, полагаю, подарить их господину Кроуферду?
— Разумеется, нет. Хотя ему бы этого очень хотелось, но я не намерен доставлять ему удовольствие. Передайте господину Кроуферду, чтобы он отдал вещи их законному владельцу. Мне они более не нужны. И позвольте дать вам совет: уезжайте отсюда как можно быстрее! У меня есть все основания полагать, что домом господина Кроуферда интересуются…
— Спасибо, но не стоит волноваться! У нас есть и другие убежища.
Хлопнула дверца кареты, в ту же минуту ворота бесшумно отворились. Наступила ночь, и снова пошел дождь, мелкий и частый. Капли стекали по лакированным стенкам кареты. Миновав каменную арку, она погрузилась во влажную темноту, которую спешил разогнать припозднившийся фонарщик. Но два загоревшихся желтых фонаря совсем не изменили мрачную атмосферу. Еще более глухая холодная темнота царила в душе Гийома. А еще огромная усталость… Он даже не оглянулся, чтобы взглянуть еще раз на то место, где он оставил частицу своего сердца. Но мог ли он поступить иначе? Как бороться с этой двойной любовью, этой двойной волей, если на стороне этих детей сам Бог? Ничего с этим не поделаешь, можно только попытаться их защитить.
Если бы Гийом слушался только своего искреннего желания, он бы этим же вечером вернулся в дом «Тринадцать ветров», где его ждала Лорна, еще одна проблема, требовавшая немедленного решения. Какого именно решения, он и сам не знал, но об этом следовало серьезно подумать. «Тринадцать ветров» должны быть готовы принять Элизабет и ее мужа на тот случай, если им понадобится убежище. А в присутствии этой враждебно настроенной англичанки такое будет просто невозможно.
Но Тремэну нужно было задержаться в Париже: слишком поспешный отъезд мог стать сигналом для Фуше и его банды. Если он хотел их обмануть, то ему следовало остаться в столице и создавать видимость продолжения поисков, ходить на ужины к Талейрану, показываться в обществе с дю Моле, слушать парижские сплетни, собирать столичные слухи, а потом, может быть, отправиться в Овернь, чтобы полицейские последовали за ним. Завтра появится юный Гимар, чтобы услышать новости. Он их услышит, но в тщательно отредактированном виде.
На следующее утро Гийом спустился вниз около девяти часов и сразу увидел Гимара. Молодой полицейский с веточкой вереска в бутоньерке костюма для верховой езды — сюртук мышиного цвета, белые брюки в тонкую серую полоску и сапоги с желтыми отворотами — наслаждался чашечкой кофе в гостиной гостиницы «Курляндия».
Так как слуги гостиницы уже неоднократно видели их беседующими, Гийом направился прямо к молодому человеку, попросил принести ему кофе и устроился в маленьком кресле формы «кабриолет», сложив руки на животе.
— Итак, — спросил Гийом, — как ваша поездка?
— Удовлетворительно. Как у вас? Вы смогли довести до конца план, о котором вы мне говорили?
— Да, все получилось. Я дважды побывал на улице Варенн. Позавчера я нанес визит вежливости под предлогом того, что хотел узнать о самочувствии миссис Салливан, чье нездоровье на вечере у министра обеспокоило меня. Следует признать, что меня приняли… без особого энтузиазма. Эти люди показались мне домоседами. Они богаты, в этом я не сомневаюсь, но они слишком экономят на освещении, да к тому же не слишком разговорчивы. Но вчера я снова был там и уже по приглашению.
— Что вы сделали? Соблазнили даму? — поинтересовался Гимар, не поднимая глаз от чашки.
— Скорее мужа! Он оказал мне честь, приняв меня в комнате… в одной из комнат, в которой собрана его коллекция предметов, принадлежавших королеве. И мы говорили именно об этом. С помощью друга мне удалось приобрести гребень из дорожного несессера Марии-Антуанетты. Я сказал хозяину дома, что купил это для моей племянницы. Он, разумеется, захотел взглянуть на вещицу. Я доставил ему удовольствие, принес ее и даже продал ему гребешок. И мы сразу же стали лучшими друзьями. Хозяйка дома предложила мне чаю, я посмотрел гостиные, прошелся по парку…
— А летний домик в глубине парка вы тоже видели?
— Разумеется. Красивое маленькое строение, которое Кроуферд планирует превратить в музыкальный салон. Вы были правы, когда говорили мне о великолепном владении.
— Искренне рад за вас… Но вы больше ничего не хотите мне сказать?
Слуга нагнулся над круглым столиком, расставляя на нем чашку, кофейник и сахарницу.
— Оставьте, я сам налью себе кофе, — сказал Тремэн, отвечая своему визави искренней улыбкой. — К сожалению, мне больше нечего вам сообщить, — со вздохом добавил он. — Я видел индийских слуг, слуг-мулатов и многое другое. Но ничто не позволило мне предположить, что в этом доме кого-то прячут. Может быть, только в шкафах…
— Вам, я надеюсь, не показывали спальни?
— Отчего же нет? Мне продемонстрировали некоторые портреты, украшающие спальные помещения, и сердечно пригласили заходить в любое время, — на этом Гийом оставил легкомысленный тон и заговорил с тревогой: — Мне кажется, мы пошли по ложному пути, сосредоточившись на этой пожилой супружеской чете. Они живут прошлым.
— Есть ли лучший способ его воскресить, чем дать приют выжившему наследнику престола?
— Возможно, но не обязательно. Кроуферд влюблен в Марию-Антуанетту, а не в ее сына. У меня сложилось впечатление, что он его совершенно не интересует. Я сказал, что мне предложили перчатку, которая принадлежала принцу, но шотландец жестом отмел предложение, как ненужное. Я даже подумал: уж не верит ли он в ту сказку, согласно которой дофин вовсе не сын Людовика XVI?
— У него были на это веские основания, потому что он часто бывал у Ферзена.[16] Но это не значит, что он его любил. Что вы намерены предпринять теперь?
— Я провел часть ночи, размышляя над этим. Возможно, я вернусь на улицу Варенн завтра, перед тем как отправиться на ужин к господину Талейрану. С ним бы мне хотелось поговорить наедине. Может быть, если я ему кое в чем признаюсь…
— Будьте осторожны! Это очень ловкий и хитрый человек. Он с легкостью обведет вас вокруг пальца.
— Ну, знаете, я тоже не полный остолоп, — резко парировал Тремэн. — Если я не найду другой след, то, возможно, решусь поехать в Овернь. В конце концов, нет никаких оснований считать, что молодой человек и сопровождающие его люди все еще находятся в Париже.
— Господин Фуше в этом уверен. Впрочем, я тоже, но он редко ошибается, и самые сильные наши предчувствия связаны именно с шотландцем. Возможно, что ваш первый визит спугнул наших пташек, и они сменили гнездышко. Хотя бы для того, чтобы вы могли посещать этот дом…
Гимар на несколько мгновений задумался, допивая свой кофе, потом встал, взял шляпу, стек и перчатки, оставленные им на стуле.
— Действуйте так, как сочтете нужным, — посоветовал он. — Я отправляюсь на улицу Бак!
— В Министерство иностранных дел?
— Нет, но это рядом. Когда господин Фуше покинул полицию, он сначала жил на улице Бас-дю-Рампар, потом на улице Бак неподалеку от своего «друга» Талейрана. Господин Фуше покинул Ферьер и вернулся в Париж пять или шесть дней назад.
Оставшись один, Гийом долго смотрел вслед молодому человеку. Гимар машинально похлопывал хлыстом по голенищу сапога. Тремэн надеялся, что выглядел достаточно убедительно, но не был в этом уверен. Он плохо владел навыком сплетать правду с вымыслом, но надеялся, что ему это удалось.
Чтобы привести мысли в порядок, Гийом решил проехаться верхом. Он зашел к управляющему гостиницей, чтобы для него нашли верховую лошадь, и отправился переодеваться.
По широкому неровному проспекту, одна сторона которого еще оставалась нетронутой ремонтными работами и которую называли Елисейскими полями, Тремэн доехал до заставы Шайо, потом проехался по променаду Лоншан, снова вошедшему в моду, как только в страну вернулось процветание. Но в это утро там было немного народа: всего лишь несколько всадников, отважившихся бросить вызов непогоде, — всю ночь шел дождь, и временами снова начинался настоящий ливень — и редкие кареты. Гийом, как истинный нормандец, не обращал внимания на капризы погоды, когда ему хотелось сесть в седло и прокатиться верхом. Местность вокруг была, конечно, не такой красивой, как привычные для него пейзажи Котантена. И все-таки прогулка пошла ему на пользу, и, когда Гийом вернулся, промокший до нитки, но успокоившийся, он почувствовал, что разум его ясен. Увы, эта эйфория не продлилась долго, потому что в вестибюле его ждал Виктор Гимар с недовольным лицом.
— Я должен немедленно препроводить вас к господину Фуше, — объявил Гимар без всяких предисловий.
— Для чего?
— Он сам вам об этом скажет, но нам лучше не опаздывать. Я жду вас здесь уже некоторое время.
— Вам придется подождать еще. Возможно, вы этого не заметили, но я промок. И потом, я голоден.
— Вы поедите позже. Я дам вам несколько минут, чтобы вы переоделись, но при условии, что буду вас сопровождать.
— Что это значит? — взвился возмущенный Гийом. — Вы пришли меня арестовать?
— У меня нет на это полномочий. Мне приказано доставить вас как можно быстрее, и в ваших же интересах не доводить господина Фуше до крайностей, о которых потом придется пожалеть.
— Отлично. Идемте со мной, мне нужно буквально несколько минут.
Они оба поднялись в номер Гийома, но когда тот хотел оставить Гимара в маленькой гостиной, полицейский без приглашения проследовал за ним в спальню. Тремэн хотел было запротестовать, но юноша приложил палец к губам.