Агнес вошла в гостиную в тот самый момент, когда Адель, громко высморкавшись, вытирала глаза.
— Но… Вы плачете? — удивилась мадам Тремэн. — Что с вами случилось, кузина?
— Да так… ничего. Соринка, я думаю, — ответила та голосом, достаточно дрожащим для того, чтобы Агнес не поверила ни единому слову ее заверений. Агнес обняла ее и подвела к небольшому канапе, где усадила рядом с собой:
— Посмотрим. Скажите мне, что произошло. Вы же знаете, какое участие я принимаю в вашей судьбе…
— Да, я знаю… Вот поэтому-то я и чувствую себя такой несчастной. Я вас умоляю, кузина, не расспрашивайте меня больше ни о чем, лучше позвольте мне скорее уйти…
— Но почему, наконец?
— Я… я не могу свыкнуться с мыслью, что что-то может доставить вам страдания… Поэтому очень прошу вас, отпустите меня.
Вскочив, Адель быстрыми шагами направилась к двери. Впрочем, она не очень торопилась: так, чтобы дать возможность Агнес себя опередить…
— Вы и так уже слишком много сказали… но недостаточно. И постольку, поскольку я являюсь причиной ваших слез, я хочу знать. Смею заверить вас, Адель, вы не выйдете отсюда, пока не расскажете мне все.
Кузина подняла на нее глаза, напоминающие глаза несчастного спаниеля, в которых отражалась напряженная внутренняя борьба. Наконец она бессильно опустилась на пуфик у камина и, тяжело вздохнув, прошептала:
— Боюсь, что вы меня возненавидите. Вы так болезненно переживаете все, что касается моего кузена…
Агнес как-то сразу потускнела:
— А… мой супруг? Вы что-то знаете о нем?
— Да… — ответила она, затем в диком приступе ярости и злобы выкрикнула: — Он плохой, мерзкий человек! Человек без чести и без совести! Я уверена, он совершенно не стоит вас…
Оставшись бесчувственной к этой лести, молодая женщина возмущенно воскликнула:
— С какой стати вы пересказываете мне всякие сплетни… и тем более в доме, где вас пока еще принимают? Я никогда не думала, что вы способны на такую низость!
— Если бы речь шла о каких-нибудь пустяках, я бы и сама никогда не обратила на это внимания. Сколько было и клеветы, и пустых разговоров, — я всегда была к ним равнодушна. Этот человек очень уж безразличен ко всем, чтобы давать повод недоброжелательным слухам. Или по крайней мере я считала…
— Что вы считали?
— Что он безразличен. К сожалению, оказалось, что это не так. Он просто мужчина, вот и все!
— Но объяснитесь же, наконец! — вскричала мадам Тремэн, выходя из себя. — Если вы можете сформулировать обвинение против него — так давайте! И обязательно с доказательствами! Или же — убирайтесь! Если учесть все, что вы сейчас наговорили, мне кажется, это будет наилучшим решением. Я сожалею, что принимала вас у себя!
Внутренне ликуя, Адель вытащила из кармана, спрятанного в складках своей юбки, тот самый предмет женского нижнего белья. Если семья Гийома не распадется после этакой аферы, она бы хотела быть изгнанной навсегда из этого дома, в который доныне так страстно стремилась!
— Вам нужны были доказательства? Вот это вас устроит?
— А что это? — прошептала едва слышно Агнес; гнев ее утих под влиянием внезапного беспокойства.
— Рубашечка! Я обнаружила ее в кармане одной из курток моего кузена, когда гладила белье. И я не думаю, что она принадлежит вам.
Руки молодой женщины дрожали, когда она осторожно прикоснулась пальцами к тонкой материи. И потом, разглядев монограмму, вышитую среди цветов, она словно оцепенела, все еще не веря своим глазам.
— Это невозможно! — сказала она сдавленным голосом… — В его кармане, вы говорите?.. Но, проверяя белье перед стиркой, Жервеза Морэн должна была бы заметить наличие этой… этого предмета?
Адель пожала плечами. Выражение ее лица стало еще более серьезным.
— Возможно, она и не обратила на это внимания. Да и не удивительно: у куртки толстая жесткая ткань, а эта штучка такая легонькая, такая тонкая!.. Нужно все видеть насквозь! — добавила она с тонко рассчитанной жестокостью, которая достигла цели: Агнес побледнела еще сильнее.
Заметив ее состояние, гадюка испугалась: если мадам Тремэн лишится чувств, придется звать на помощь, а в ее планы никак не входило, чтобы Лизетта и тем более Клеманс Белек своим приходом нарушили это действие, так прекрасно подготовленное и сыгранное ею…
— Вам нехорошо? — обеспокоенно спросила она с напускным участием. — Боже мой, могла ли я подумать, что вы придадите столько значения этой тряпке…
— Кто вам сказал, что я придаю этому значение? — холодно спросила Агнес с таким презрением, что другой бы расценил это как пощечину. — И потом, почему вы сами не положили это… белье обратно в карман куртки? Я же знаю, что вы ненавидите моего мужа…
В тот же момент Адель разразилась рыданиями: она была из тех женщин, которые могут заставить себя плакать по команде:
— Это правда, я ненавижу его… но только потому, что он недостаточно вас любит… А вы… вы подозреваете меня? Но где, скажите… и как я могла бы достать такое белье, такое тонкое… такое дорогое? Я ведь… я всего лишь бедная девушка, единственной виной которой является то, что я так к вам привязана!
И она заломила руки с таким чувством безнадежности и так убедительно, что Агнес почувствовала, что жалость к ней возвращается.
— Ладно!.. Слова опережают мои мысли… Прошу вас меня простить. Но допустим, что все это можно просто себе вообразить…
— Все, кроме правды, не так ли? И потом, — добавила девушка с горечью, — что удивительного может быть в том, что очаровательный месье Тремэн имеет любовницу… или двух… или десяток? Разве все мужчины не занимаются тем же самым, пока их верные супруги вынашивают их детей?
— Замолчите, — приказала Агнес, — это еще ничего не доказывает. Возможно, это просто скверная шутка, сыгранная с моим мужем. У некоторых людей мысли могут принимать совершенно неожиданный поворот!
— И я бы думала, как и вы, если бы в этом… увы… не было бы ни капли правды…
Она встала на колени перед молодой женщиной и схватила ее за руки:
— О, моя дорогая, моя милая кузина, такая прекрасная и такая нежная! Ну как же можно относиться к вам таким образом? Ведь я давно уже заподозрила нечто странное в отношении долгих вояжей моего кузена…
Агнес хотела выдернуть руки, но та держала ее крепко.
— Каких вояжей? Вы имеете в виду Гранвиль? У него там друг, которого я недолюбливаю…
— Нет, я имею в виду Картрэ. Там, представьте себе, такой нарыв, который давно пора вскрыть. У нас там есть друзья, вполне надежные люди. Они полагают, впрочем, и я тоже, что надо заставить эту женщину… эту англичанку поскорее убраться к себе домой. Со своим ребенком, разумеется…
Мадам Тремэн поднялась так стремительно, что осведомительница чуть не упала вверх тормашками и была вынуждена опереться на стоящую рядом кушетку, чтобы встать на ноги. И вдруг ею овладел страх, впрочем, этого слова недостаточно, чтобы описать тот панический ужас, который охватил ее хитрый и изворотливый ум и сердце, полное ненависти: подобно фурии Агнес бросилась на нее, готовая вцепиться когтями и разорвать. Губы ее были мертвенно бледны, в глазах бушевало пламя исступления, она теперь никак не была похожа на ту гордую и элегантную молодую даму, которой была всего лишь мгновение тому назад. В ней не осталось больше ничего, кроме самки, яростно защищающей свою территорию и своего самца. Со стоном и трепеща от ужаса, Адель упала на пол, стремясь избежать объятий и думая только о том, чтобы нападавшей на нее женщине не попалось под руку ничего тяжелого. Вывернувшись на ковре, она вскочила и бросилась бежать к двери. Перед уходом она все-таки обернулась, чтобы закончить свое злое дело и окончательно уничтожить ту, которую только что так жестоко ранила:
— Если ты все еще мне не веришь, кузина, иди и сама посмотри, что происходит на окраине Порт-Бая, в доме, который называют «Ле Овеньер», расположенном на берегу Олонды, недалеко от замка с тем же именем…
Не потрудившись даже закрыть за собой дверь, она вышла с высоко поднятой головой и походкой победителя, поправляя на ходу сдвинутый набок чепчик и взлохмаченные волосы. Второпях она не заметила маленькой Элизабет, которая, моментально освободившись от опеки Белины, подобрала с пола и кинула ей вслед камушек, покатившийся по плиткам вестибюля.
Девочка очень не любила Адель, но ей не часто удавалось проявить свои чувства. В этот раз она показала ей в спину язык и скорчила ужасную гримасу, потом направилась в гостиную. Спустя минуту оттуда послышались ее душераздирающие крики, которые привлекли внимание Потантена. Вбежав в комнату, он увидел Агнес, лежащую навзничь на ковре в сильнейшем нервном припадке. Девочка стояла рядом с ней на коленях и, жалобно плача и стеная, прилагала все усилия, чтобы приподнять ее.
— Моя мамочка умерла! — повторяла она сквозь рыдания. — Моя мамочка умерла!..
Потантен взял ее на руки, с трудом оторвав от матери, в платье которой она вцепилась с такой силой, какую трудно было ожидать от ее маленьких ручек.
— Нет, она не умерла, — утешал он девочку, — просто она заболела, и вы поможете мне, если сбегаете и найдете Лизетту.
Внезапно успокоившись, Элизабет серьезно посмотрела на него своими проницательными глазами, соскользнула на пол и выбежала из гостиной на лестницу, изо всех сил зовя Лизетту. Спустя мгновение Лизетта появилась. К этому времени Потантен уже положил под голову Агнес диванную подушечку и пытался прослушать биение сердца.
— Боже правый! — охнула горничная. — Что же случилось с мадам? Она…
Лизетта не закончила фразу, ее взгляд упал на маленький белый комочек батистовой ткани, который был зажат в руках Агнес конвульсивно сведенными пальцами и который она тут же узнала: «Ах, Бог мой!.. Зачем же она отдала ей это? Я думала, это должно было остаться только между нами!..»
Прежде всего она попыталась забрать из рук хозяйки эту вещь, которая, как справедливо полагала Лизетта, и была причиной ее нервного припадка. Но Агнес держала ее так крепко, как тонущий мог бы держаться за протянутую ему для спасения палку.