Пока моряк-пуританин делился своими воспоминаниями, глаза его то и дело перебегали с неба на хлопавшие паруса. Ветер налетал перемежающимися короткими порывами, и паруса то надувались, то болтались как тряпки. Однако белые барашки облаков проносились по небу довольно быстро. Капитан внимательно следил за их движением. Корабль проходил мимо Гонфлера на расстоянии полумили от города. Там у берега толпилась масса барок и бригов, а целая флотилия рыбачьих лодок с темными парусами входила в гавань. Но все было тихо на извилистой набережной и в расположенном в виде полумесяца укреплении, над которым развевался белый флаг с золотыми лилиями. По мере того как ветер свежел, корабль удалялся все быстрее и быстрее, и де Катина склонен был считать свои подозрения неосновательными, когда вдруг в одно мгновение они снова назойливо обступили его с еще большей силой.
Из-за мола вылетела большая темная лодка, с десятью парами весел, поднимавшихся с бортов. Корма пенила воду, а нос рассекал воду. Изящный белый флаг спускался с кормы, и солнце играло на тяжелой медной каронаде. Лодка была набита людьми, вооруженными с ног до головы. Капитан взглянул в подзорную трубу и свистнул. Потом он снова посмотрел на облака.
— Тридцать человек, — проговорил он, — и делают по три узла на наши два. Отправляйтесь-ка вниз, сударь, а не то ваш голубой мундир навлечет на вас беду. Господь воззрит на сынов своих, если только они воздержатся от безумия. Откройте-ка люк, Томлинсон. Так. Где Джим Стерт и Гирам Джефферсон? Пусть они станут у люка и по моему свистку захлопнут его, Бакборд! Бакборд! Держи сильнее. А вы, Амос и Томлинсон, идите-ка сюда, на пару слов.
Все трое стали совещаться, стоя на юте и наблюдая за погоней. Без сомнения, ветер крепчал, он с силой дул им в спину, но все же корабль не мог уйти от преследовавшей его лодки. Они уже различали лица сидевших на корме солдат и огонь зажженного фитиля каронады в руке пушкаря.
— Эй! — властно окликнул офицер на превосходном английском языке. — Поверните, или мы откроем огонь.
— Кто вы и чего вам нужно? — спросил Эфраим Савэдж зычным голосом, докатившимся, вероятно, до самого берега.
— Мы посланы от имени короля за некими гугенотами из Парижа, севшими на ваш корабль в Руане.
— Бросай рею назад и стоп, — скомандовал капитан. — Опусти фалрен и гляди в оба. Так! Вот мы и готовы для встречи.
Рея описала полукруг, и корабль остановился, покачиваясь на волнах. Лодка пролетела вдоль него с медной каронадой, наведенной на бригантину. Отряд солдат держал ружья наготове, собираясь открыть огонь по первой команде. Они усмехнулись и пожали в недоумении плечами, увидя на корме своих неприятелей — трех безоружных людей. Офицер, молодой, энергичный человек, с усами, торчавшими по-кошачьи, в одно мгновение очутился на палубе корабля со шпагою наголо.
— Идите сюда, вы двое, — скомандовал он. — Сержант, стойте здесь, у фалрена. Бросьте веревку вверх, ее можно привязать к этой стойке. Не дремать там внизу и быть готовыми открыть огонь. Вы пойдете со мной, капрал Лемуан. Кто капитан этого корабля?
— Я, сударь, — смиренно ответил Эфраим Савэдж.
— Трое гугенотов у вас?
— Эге. Да разве они заражены ересью? Я видел, что голубчикам очень-таки хотелось уехать, но раз они заплатили за проезд, какое мне дело до их веры. Старик, его дочь и молодой человек ваших лет, в какой-то ливрее.
— В мундире, сударь. В мундире королевской гвардии. Это те самые, которых я разыскиваю.
— Вы хотите забрать их?
— Непременно.
— Бедные люди. Жалковато.
— Мне самому жаль, но раз отдан приказ, нечего разговаривать.
— Совершенно верно. Ну, старик спит на своей койке. Девушка внизу в каюте; а тот дрыхнет в трюме, куда нам пришлось поместить его, за неимением больше свободного места.
— Спит, говорите вы? Нам лучше всего накрыть их врасплох.
— А вы не побоитесь сделать это один? Правда, он безоружен, но рослый малый. Не крикнуть ли вам с лодки человек двадцать?
Офицер и сам подумывал об этом, но замечание капитана ударило по его самолюбию.
— Пойдемте со мной, капрал, — проговорил он. — По вашим словам, надо спуститься по этой лестнице?
— Да, здесь, а потом прямо. Он лежит между двух тюков сукна.
Эфраим Савэдж взглянул вверх, и улыбка подернула уголки его строгого рта. Теперь ветер свистел в снастях, и мачтовые штанги гудели, как струны арфы. Амос Грин стоял в небрежной позе рядом с французским сержантом у конца веревочной лестницы, а шкипер Томлинсон — у борта, держа в руках шайку воды и обмениваясь замечаниями на плохом французском языке с командой лодки.
Офицер медленно спустился по лестнице в трюм, капрал последовал за ним, его грудь была наравне с палубой, когда офицер находился уже внизу. Может быть, что-нибудь в выражении лица Эфраима Савэджа надоумило молодого офицера или на него повлияла темнота трюма, как бы то ни было, внезапное подозрение промелькнуло в его голове.
— Назад, капрал! — крикнул он. — Я думаю, вам лучше находиться на палубе!
— А по-моему, в трюме, друг мой! — воскликнул пуританин, по жесту офицера поняв смысл его слов. Нацелив подошвой сапога в грудь капрала, Эфраим толкнул его так, что тот полетел вместе с лестницей вниз на офицера. Капитан свистнул, и в тот же миг люк захлопнулся, и его поспешно закрепили по обе стороны железными болтами.
На этот шум обернулся сержант, но Амос Грин, карауливший это движение, обхватил солдата руками и выбросил за борт в море. В одно мгновение перерубили соединительную веревку, передняя рея со скрипом заняла свое прежнее положение, а вылитая из шайки соленая вода окатила пушкаря с каронадой, затушив фитиль и подмочив порох. Град пуль засвистел в воздухе, забарабанил по обшивке, но корабль уже качался на волнах, представляя неустойчивую мишень, а растерявшийся пушкарь, словно безумный, возился с подмоченным фитилем и зарядом. Лодка замешкалась, бригантина же полетела на всех парусах. Паф! — раздался наконец выстрел канонады, и пять маленьких дырочек в гроте показали, что заряд попал слишком высоко. Второй выстрел не оставил никаких следов, а при третьем корабль был уже вне досягаемости пушки. Через полчаса гонфлерская сторожевая лодка превратилась всего лишь в темное пятно на горизонте с золотой искоркой на одном конце. Низкие берега все более расступались, синяя полоса воды впереди расширялась, дым, подымавшийся над Гавром, казался небольшим облаком на северном горизонте, а капитан Эфраим Савэдж расхаживал по палубе корабля со своим обычно суровым выражением лица, но в его серых глазах сверкали насмешливые огоньки.
Глава XXV. ЛОДКА МЕРТВЕЦОВ
Два дня «Золотой Жезл» простоял вблизи мыса Ла-Хаг, в виду бретонского берега — на море был полнейший штиль. Но вот на третье утро поднялся сильный ветер, и корабль начал быстро удаляться от земли, которая очень скоро превратилась в неясную полоску, слившуюся на горизонте с облаками. В океанском просторе, чувствуя на щеках дыхание ветра, а на губах вкус соленых брызг, беглецы могли бы забыть все свои невзгоды и поверить в возможность навсегда избавиться от усердия людей, чье строгое благочестие причинило стране вреда больше, чем любое легкомыслие и злоба. Но тревога ползла следом.
— Я боюсь за отца, Амори, — промолвила однажды Адель, когда они оба, стоя у вант, глядели на туманное облачко там, далеко позади, где была Франция, которую им не суждено уже было более увидеть.
— Но ведь он вне всякой опасности.
— Да, отец избегнул жестокости закона, но все же я боюсь, что он не увидит земли обетованной.
— Что вы этим хотите сказать, Адель? Дядя бодр и здоров.
— Ах, Амори, его сердце приросло к улице Св. Мартина, и когда отца вырвали оттуда, то вместе с тем вырвали и смысл его жизни. Париж и его дело были для него всем на свете.
— Но он привыкнет к новой обстановке.
— О, если бы так случилось! Но я боюсь, страшно боюсь, не слишком ли он стар для такой встряски. Он ни звуком не выказывает жалобы. Но по его лицу я замечаю, как поражен он в самое сердце. Целыми часами старик смотрит назад, туда, где осталась милая Франция, и по щекам его катятся тихие слезы. А как он похудел за эту неделю!
Де Катина тоже обратил внимание, что старый гугенот, и прежде не отличавшийся полнотой, просто таял на глазах, превращаясь в скелет, обтянутый кожей. Морщины на его суровом лице углубились, голова старчески поникла. Все же де Катина хотел было ободрить кузину, сказав о возможном благотворном влиянии морского воздуха на здоровье дяди, как вдруг Адель удивленно вскрикнула, указывая на что-то в море. В этот миг, с иссиня-черными волосами, развевающимися на ветру, с легким румянцем на побледневших щеках, с полуоткрытым от волнения пурпуровым ротиком, она была так прекрасна, что, стоя рядом с девушкой, де Катина забыл все на свете, кроме ее очарования и грации.
— Смотрите, — говорила она, — там что-то плывет по морю. Я сейчас видела, на гребне волны…
Де Катина взглянул туда, куда указывала кузина, но ничего не смог разобрать. Ветер по-прежнему дул им в спину, и на море ходили крупные волны, темно-зеленые с белыми гребнями. По временам ветер подхватывал их пенистые вершины и сильным взмахом под рокочущие всплески бросал на палубу. Внезапно на глазах де Катина что-то черное на миг взлетело из глуби вод на вершину пенистого вала, снова низринулось в бездну. Неопределенный предмет был так далеко, что де Катина не мог ничего разглядеть, но более зоркие глаза другого человека успели рассмотреть это нечто.
— Капитан Эфраим! — крикнул Амос Грин. — За бортом лодка.
Моряк из Новой Англии протер стекла подзорной трубы и установил ее на поручни.
— Да, это лодка, — промолвил он, — но пустая. Может быть, ее сорвало с корабля или оттащило от берега. Держите-ка прямо на нее, м-р Томлинсон: мне теперь как раз нужна лодка.
Менее чем через минуту «Золотой Жезл», сделав поворот, уже несся по направлению к черному пятну, скакавшему и плясавшему по волнам. Когда моряки приблизились к лодке, они увидели в ней что-то, свесившееся через борт.