Потом мальчик пошел забрать у Тео мустангов – своего и Мудрого Змея. Поскольку ворота частокола стояли открытыми, оба тут же сели верхом и тронулись в путь. Выехав за ворота, они пустили коней в галоп. Оставшиеся смотрели им вслед, но всадники больше не оглядывались.
Топот копыт стих, и всадники скрылись в холмистой степи.
Оставшиеся обернулись друг к другу, чтобы обговорить дальнейшее. Маттотаупа встал в круг последним; он дольше всех провожал взглядом уехавших и, несмотря на присутствие других людей, чувствовал вокруг себя щемящую пустоту. В это мгновение он ощутил, что Харка был единственным и последним человеком, неразрывно связанным с ним. Маттотаупа хотел подавить в себе это чувство резким рывком, но это удалось ему только внешне. Он лишь теперь вникал в то, о чем шла речь.
– …то есть надо уладить дело с капканами и пушниной, Томас! – настойчиво требовал обычно бессловесный Тео. – Абрахам чинит нам препятствия.
– Да он душа-человек, но с тех пор, как завладел факторией, стал на старости лет настоящим разбойником. Но я ему все растолкую! Идем, сделаем это прямо сейчас. Куда ты выгрузил все барахло?
– Все еще там, в лавке, в углу.
– Пошли!
Томас и Тео отправились в первый блокгауз, а Маттотаупа с Адамсоном остались снаружи. Индеец пытался разобраться во впечатлении, произведенном на него этим фермером. Человек ему нравился. Он был еще не старый, но уже изработанный и много повидавший. Мускулистые худые руки, всепогодная коричневая шляпа. Видно, что у него с детства не было случая накопить жирок. Борода и волосы пронизаны сединой, хотя Маттотаупа – по осанке, по взгляду и по голосу – не дал бы ему больше тридцати пяти лет. То есть мужчины были примерно одного возраста, но и Адамсон со своей стороны отметил, что черная косичка Маттотаупы черная лишь наполовину.
Индеец возвышался на целую голову над вполне рослым бледнолицым.
Оба молчали, стоя рядом и прислушиваясь к спору, разгоревшемуся в лавке и набирающему силу. Старина Абрахам объявил плохой пушнину, привезенную Томасом и Тео; близнецы же на все лады костерили бесстыжий грабеж, какой Абрахам проводил по поручению меховой компании.
– Грех и позор на твою седую голову! – срамил его Томас. – И не стыдно тебе пить нашу кровь, как ростовщик какой-нибудь? Эх, Абрахам, Абрахам! В аду гореть будешь, а молитвы твои ветер развеет! А еще хочет называться христианином, сам уже одной ногой в могиле, а все норовит свернуть шею своим лучшим друзьям! Абрахам, я так и знал, что с тобой это случится, как только ты взял на себя факторию! Но то, что испытанный, честный зверолов, каким ты когда-то был, настолько погрязнет в болоте подлости и лжи, нет, такого я от тебя…
– Ой, не смешите меня! – ревел в ответ Абрахам. – «Испытанный, честный зверолов»! Знаю я все ваши трюки! Оттягивались там, в прерии, ленились – как бизоны на солнышке, жрали филе да между делом прикончили пару бобрят! Вот и вся ваша жизнь! И сдаете назад капканы, которые только что взяли напрокат! Да это безумие, в сумасшедший дом вас самих надо сдать. Ада на вас жалко, на таких работничков! Только чертям работы прибавите! Им и без вас там хватает в наше время! Куда только катится мир!
– Да кто этот мир делает хуже, ты, закоренелый ростовщик, или мы? Мы-то живем невинно, как ангелы, и индейцы, которые не облагают нас данью и не затягивают у нас на шее удавку податей, по-царски угощают нас бизоньим филе. Да лучше бы мы не брали у тебя эти капканы и не приносили тебе пушнину! Лучше было б нам держаться от тебя подальше.
Адамсон, слышавший все это вместе с Маттотаупой, пренебрежительно махнул рукой.
– Эта перебранка продлится еще часа два, не меньше, – сказал он, – потом они помирятся. Я не хочу терять время. Крестьянин не может обходиться со временем так, как торговец или охотник. У меня всё на счету. И у меня к тебе просьба, вождь.
– Пусть мой белый брат говорит.
– Я здесь для того, чтобы заключить договор купли-продажи на ту землю, которую я уже обрабатываю. Обо всем уже договорились. Они оба здесь, расположились вон там, на нижнем конце озера. И я должен получить от них тотем, или как это называется. Мне бы хотелось, чтобы ты взглянул на этот документ. Ты лучше меня разбираешься в делах индейцев.
– Я посмотрю на этот тотем. Как называются люди, с которыми мой брат здесь должен встретиться, и к какому костру совета дакота они принадлежат?
– Это тетон-дакота, а их точное название я опять забыл. Но они мне обещали принести тотем верховного вождя. За это я им обещал, что буду за них, если на их земле покажутся непрошеные гости.
– Хорошо. Но у тебя на руках еще нет тотема?
– Нет, я должен получить его сегодня утром. Сейчас я как раз и иду к ним. Пойдешь со мной?
– Нет. Я останусь с нашими лошадьми. А ты принесешь мне тотем, чтобы я на него посмотрел?
– Да, можно и так. Тогда жди меня здесь, я скоро вернусь.
Адамсон вышел за ворота и направился вдоль озера к его южному концу, где из него вытекал ручей. Маттотаупа проследил его путь. Кажется, Адамсон быстро получил желаемое, потому что уже через несколько минут шел назад к фактории.
Дойдя до Маттотаупы, он развернул принесенную кожу, свернутую рулоном, и протянул индейцу.
Маттотаупа изучал рисованные знаки. Кожа у него на лбу вздрагивала, будто он хотел ее наморщить. Наконец он сказал:
– Хорошо.
– То есть ты считаешь, что документ годный?
– Хау. В глазах дакота это верная охранная грамота для тебя, твоей жены, детей, земли и скота, с которого вы живете. Ты считаешься дакота, и они берут тебя под свою защиту.
– Правильно. Но они сказали мне на озере, что письмо подкреплено тотемом одного из уважаемых вождей. Его имя я не совсем понял, но мне бы надо его запомнить. Та… Та… А можно узнать имя из тотема?
– Хау. Тачунка-Витко.
– Да-да, так они и сказали. Он правда влиятельный?
– Хау.
– Значит, все в полном порядке. На слово индейцев пока что можно положиться, на мое тоже! – Адамсон был глубоко удовлетворен. – Наконец-то снова земля под ногами, по-настоящему моя земля! На ней не обидно и вдвое, и втрое работать. У меня тоже есть сын, как у тебя, вождь, на пару лет младше Харри, но он уже может помогать отцу. И если теперь все заверено, он может с бабушкой к нам приехать. Зовут его так же, как меня, Адам Адамсон. Так звали и моего отца, и деда, и прадеда, и, может быть, мы так зовемся с тех пор, как старого Адама изгнали из рая, чтобы он начал пахать землю. Работа всегда тяжела, но сыновья Адама – Адамсоны – всегда были работящими. И жена у меня хорошая, работает не хуже любого мужика. – Адамсон глубоко вздохнул. – Да, снова собственная земля!
– А прежнюю землю ты потерял?
– Из-за ростовщика треклятого, на родине. Но здесь совсем другая земля! Девственная, нетронутая! Здесь труды окупятся, и мы снова окажемся на зеленой ветке. А что ты, кстати, скажешь про Томаса и Тео?
– Честные.
– Да, открытые. Но Томас слишком много говорит, надо бы его отучить. Вечером за стаканом пива я тоже не прочь поболтать, но работать надо молча.
Оба мужчины невольно начали прислушиваться к тому, что происходило в блокгаузе, а ссора там все продолжалась.
– Идем, – позвал Адамсон Маттотаупу. – Посидим при лошадях и позавтракаем. Мне так и так придется ждать, когда они закончат эту торговлю мехом. Только тогда мы пустимся в путь. Торговля – это пустая трата времени и обман, для моих крестьян это не годится.
Индеец присел с Адамсоном во дворе фактории. Фермер развернул ветчину, отрезал себе большой ломоть и принялся за еду. Он предложил и Маттотаупе, но тот не любил ни свинину, ни копчености, поблагодарил и отказался.
– Ты поедешь с нами на нашу ферму? – спросил Адамсон, дожевывая последний кусок. – Томас мне сказал.
– Я не поеду с вами.
– Нет? Я думал, тебе тоже надо на ту сторону Миссури.
– Хау. Но я поскачу один.
– Ну как знаешь. Но мужчина один в этой глуши – это нехорошо. Поехали с нами! Я буду рад.
– Я не хотел бы обидеть моего бледнолицего брата, но я не могу поехать с ним на его ферму. Я объясню. У меня с Тачункой-Витко личная вражда. Тачунка-Витко взял тебя под защиту, Адам Адамсон, тебя и твою жену, твоих детей и твою землю. Тебе не подобает принимать тотем Тачунки-Витко и вместе с тем приглашать к себе в гости его заклятого врага.
– Ах ты, незадача, и впрямь неудобно. А что, вражда такая сильная?
– Хау.
– Жаль. Тогда ты прав. Спасибо, что честно мне все сказал. Тем более жаль, что не поскачешь с нами.
Адамсон позавтракал, а из лавки вышли Томас и Тео. Мины у них были довольные, а старина Абрахам ругался им вслед:
– Вот негодники! Вернуть мне капканы! И тюк вшивых шкурок, и я сиди теперь со всем этим. Никогда с вами больше не буду иметь дела, никогда! До свидания!
– До свидания, старый родоначальник! До свидания!
Они подошли к Маттотаупе и Адамсону:
– Ну, что вы скажете? Не проговорили и часа, а дело уже сделано. Но пушнина, которую мы привезли, первоклассная.
– Тогда можем выезжать? – буркнул Адамсон.
– Как скажешь! Но Топ не переоделся.
– Он с нами не поедет.
– Почему это?
Маттотаупа заговорил сам.
– Наши пути расходятся, но мы остаемся друзьями, – сказал он с такой определенностью, что следующий вопрос застрял у Томаса в глотке. – Прощайте!
Адамсон и близнецы встали. Томас сокрушенно качал головой. Фермер еще раз кивнул индейцу с признательным, благодарным взглядом.
Маттотаупа остался рядом со своим Пегим и смотрел вслед троим через открытые ворота, пока они не объехали озеро и не скрылись в утренней дымке прерии.
Теперь он был совсем один.
Поначалу он ничего не планировал, а просто поскакал к тому холму, где провел ночь с Мудрым Змеем и Харкой. Там он стреножил Пегого и лег в траву на склоне, чтобы спокойно наблюдать за факторией и индейцами на озере. Он хотел прежде всего дождаться, когда уедут четверо дакота, с которыми имел дело Адамсон. Пока он лежал под солнцем на холме, уже густо покрытом весенней травой, и поглядывал во все стороны, мысли работали помимо его воли, а то и против воли, как основной поток, который сопротивляется волнам, гонимым встречным ветром. Он не хотел подвергать сомнению собственные решения, но с