– Эти белые люди уже давно ушли. Я им показался. Они ждут, что мы их догоним.
– Вперед!
Джо пришпорил своего коня, так что тот резко перешел в галоп. Маттотаупа и Харка снова взяли его в середину между собой. Трое всадников миновали место ночной стоянки отряда и под вечер доскакали до той местности, которую пересекал Конский ручей. Маттотаупа велел остановиться, передал Харке трех коней, а сам с Джо взбежал на холм, чтобы осмотреть прерию.
Харка ждал и прислушивался. Он знал, что Маттотаупа и Джо могут с возвышенности видеть ту излучину Конского ручья, внутри которой располагалось стойбище – или уже не располагалось. Не слышно было ни выстрелов, ни криков. Стояла полная тишина. Харка думал о том, что ночью в милицейском лагере состоялась короткая перестрелка и что не напрасно Шонка провел разведку. Воины рода Медведицы, таким образом, не были застигнуты врасплох и своевременно заметили приближение карателей. Может быть, теперешний военный вождь успел скомандовать войску собрать вигвамы и увести детей и женщин в окрестные леса; возможно, и сами воины после того короткого набега на лагерь успели ускользнуть; но, может быть, сражение и состоялось. Этого Харка не знал, но Маттотаупа и Джо, должно быть, уже что-то знали, ведь им с холма все было видно.
Наконец те спустились.
– Скачем туда, – сказал Джо, чтобы хоть что-то сказать.
Все трое снова выстроились друг за другом, и впереди поскакал Маттотаупа. Харка вскоре почуял дым, хотя они скакали по ветру. Когда они обогнули последний пригорок, заслонявший видимость, Маттотаупа перевел своего коня на шаг. Харка окинул взглядом место бывшего стойбища.
– Итак, мы опоздали, но мои товарищи отомщены! – громко воскликнул Джо.
Казалось, вигвамы еще стояли на месте, когда отряд карателей нагрянул в стойбище. На земле валялись полотнища и сломанные несущие шесты; целыми оставались только четыре вигвама. Священного вигвама как не бывало, равно как и вигвама Большого Совета, и вигвама вождя. Наверное, самые ценные вигвамы были вовремя разобраны и перенесены в безопасное место. Вся земля вокруг была вытоптана. Харка увидел мертвых на деревенской площади. Издали нельзя было их опознать, но ему показалось, что трупы были сильно изувечены.
На другом берегу Конского ручья, к западу от бывшего стойбища, расположились каратели в кожаной одежде ковбоев и жителей пограничья. У каждого в руках было ружье или винтовка. Лошади были привязаны и охранялись. Мустангов рода Медведицы нигде не было видно; подстреленных трупов животных Харка тоже не обнаружил. Из своры собак по стойбищу бегали только трое пятнистых псов, принюхиваясь к покалеченным трупам.
Трое всадников проскакали мимо места разрушений к лагерю милиции и спешились там. Харка стреножил коней, но не вблизи коней карателей, а в сторонке. Сам хотел остаться при мустангах, но отец повелел ему взглядом подойти к расположению белых. Маттотаупа подошел к их командиру, с которым, как видно, уже успел познакомиться на исходе ночи. Он назвал имя Джо Брауна, и все вокруг уважительно закивали. От нескольких групп подошли люди и сели в кружок вместе с новоприбывшими. Все хотели своими ушами услышать от Джо об отравлении экспедиции речной водой.
Джо рассказал, но скупо и неохотно, почти с ненавистью к любопытствующим узнать жуткие подробности. И под конец спросил:
– А что произошло здесь?
– Э… да-да, – смущенно ответил командир. – Ваш разведчик Топ нас предостерег и внес несколько очень разумных предложений. Но мои люди так раздухарились, что их было не удержать; едва рассвело, они на меня насели. А поскольку Топ видел тут шпионов, а ночью состоялась перестрелка, мы и сами поняли, что в деревне нас уже ждут. Ну, мы и понеслись, разъяренные, как стадо бизонов! Когда мы сюда прискакали, тут царила тишина. Вигвамы стояли на солнышке, у реки две или три женщины черпали воду. Но когда мы подошли, эти женщины как сквозь землю провалились. А из одного вигвама нас обстреляли. Мы потеряли четверых. А сами достали троих лучников. От них мало чего осталось. А двое их прихвостней сбежали. Может, те женщины, что брали воду у реки, были вовсе не женщины, а переодетые мужчины, они вернулись в вигвам, чтобы нас оттуда обстрелять.
– А где мустанги рода Медведицы?
– Их нигде не было, когда мы прискакали. Можете сами посмотреть на следы: все стойбище разбежалось с лошадями, женщинами и детьми. Все одеяла и часть вигвамов они прихватили с собой. Должно быть, в точности знали наши намерения.
– У рода Медведицы, – заметил на это Маттотаупа, – живет один беглый раб по прозванию Чужая Раковина, со своим сыном Черной Кожей, Курчавыми Волосами. Оба они понимают язык белых, и, если один из них был в разведке, нет ничего удивительного, что вожди и старейшины рода Медведицы знали, что предстоит, и приняли свои меры.
– Проклятый ниггер! Он и был одним из трех, что напали на нас из засады. Их всех убить мало. Они годятся только в рабы.
– А вы что, из конфедератов? – спросил Джо.
– Да, из них, не отрицаю этого! – с вызовом воскликнул командир.
– Выходит, у рода Медведицы трое убитых, а у вас четверо, – подвел итог инженер. – Вот и весь баланс карательной экспедиции.
– Но не забывайте, что несколько вигвамов разрушено.
– И сломано несколько шестов, – добавил Маттотаупа.
– Что ж, ты был прав в своих предостережениях, Топ, я уже говорил это. Однако наша миссия все равно выполнена.
– Я пойду посмотрю на следы.
Маттотаупа поднялся и кивнул Харке идти с ним.
Он пошел с сыном на площадку, где прежде стояло стойбище. Сперва Маттотаупа осмотрел останки троих убитых. Охотники-погранчане от злости за неожиданное нападение так разделались с трупами, что Маттотаупа не мог узнать ни одного из них.
Харке уже приходилось видеть растерзанные трупы. Несколько лет назад Солнечного Дождя, отца Четана, во время охоты на бизонов буйволы поддели на рога и растоптали. А дядю Харки, брата Маттотаупы, задрал гризли, но Харка не видел его мертвым, потому что охотники принесли его в стойбище уже завернутым в шкуру. Но Харка слышал, что осталось от этого несчастного охотника. Однако эти воспоминания не походили на то, что Харка видел перед собой сейчас. Звери есть звери, они действовали в слепой ярости против своих человеческих врагов. Но белые люди сознавали, что делают. Они отняли у убитых не только оружие, не только одежду, но и их тотемные подвески, священные амулеты, а после этого обезобразили их трупы. И эти белые люди называют индейцев дикарями. Харка, как и Маттотаупа, тоже не мог опознать растерзанные и обесчещенные трупы. Но он верил – в соответствии с представлениями своего народа, – что духи таких мертвых не находят себе успокоения и продолжают преследовать убийц. Может быть, здесь лежал Шонка, может быть, Четан, а может, и младший брат Харки Харпстенна, ведь один из трупов был заметно меньше других.
Харке хотелось убрать окровавленные останки в кожаные полотнища, как того требовал погребальный обычай его племени; его страшило, что за мертвых примутся собаки. Но он не посмел заговорить об этом с отцом. Он отогнал собак, но один из пятнистых псов подбежал к нему, как только услышал голос Харки, гневный и прерывистый. Харке стало не по себе, что эта собака его опозорит, и он швырнул в нее камень. Но пес увернулся и побежал за ним, держась на расстоянии. Видимо, был из тех, что кормились у вигвама Маттотаупы остатками добычи.
Обход стойбища показал, что перед прибытием белых были собраны не только Священный вигвам, вигвамы Большого Совета и Маттотаупы, но и жилище погибшего на охоте Солнечного Дождя, отца Четана.
Следы говорили о том, что жители стойбища ускакали не все в одну сторону, а с самого начала разбрелись по разным направлениям, так что было бы слишком хлопотно и долго гоняться за ними по отдельности до самого предгорья, где у них наверняка есть условное место сбора в лесу.
Когда Маттотаупа и Харка шли от стойбища к ручью, возвращаясь к инженеру Джо и к белым, они снова проходили мимо трупов, и Харка опять подумал о Харпстенне. Раньше он не очень обращал внимание на младшего брата, который после детской болезни всегда оставался слабее сверстников. Не было никакой надежды, что он когда-нибудь вырастет в настоящего воина и охотника, к чему честолюбиво стремились все мальчики племени, принадлежащие к народу, живущему только охотой на бизонов; только так они могли отличиться и достигнуть благополучия. Единственным преимуществом Харпстенны над всеми остальными было то, что он стрелял из лука так же метко, как Харка, и потому был принят в отряд Молодых Собак.
Оба индейца перешли через ручей. Маттотаупа направился к белым, с которыми сидел Джо. А Харка снова попытался ускользнуть к лошадям, стреноженным в сторонке, но Маттотаупа – опять же одним лишь взглядом – приказал ему идти с ним. И Харка сел вместе с отцом и Джо среди белых вокруг костра, на котором они разогревали себе еду. Они болтали, но Маттотаупа был молчалив и мрачен, и Джо тоже не участвовал в общей беседе. Инженер немного отодвинулся от огня, чтобы поговорить с Маттотаупой с глазу на глаз, и тихо спросил:
– Ну, что скажешь?
– Белые люди поступили неправильно.
– Я тоже считаю, что они совершили тут большую глупость. Чего мы этим добились? Отряд вооруженных погранчан бесчинствует в прерии, попусту изводит патроны, поедает консервы, убивает троих индейцев, ломает пару шестов от вигвамов и празднует победу. А род Медведицы с минимальными потерями скрывается в лесах и, разумеется, разрабатывает планы мести, потому что над их мертвыми надругались.
– Что ты теперь будешь делать, Джо?
– Я? А что я могу сделать, разве что наверстаю бессонную прошлую ночь, а потом поскачу с вами обоими к своим. Я работаю по контракту с железнодорожной компанией и потратил уже и без того много времени на эти скорее приватные дела.
Маттотаупа вновь погрузился в мрачное молчание.
Уже наступил вечер. Харка знал эти вечера, простирающие свою завесу над прерией у Конского ручья; знал, как солнце опускается к вершинам Скалистых гор, поблескивающим снежной белизной; как вершины заслоняют вечернюю зарю и лишь их края горят огнем от солнечных лучей; и как, наконец, опускаются сиреневые сумерки, вода ручья темно мерцает, а вдали воют волки перед тем, как выйти на ночную охоту.