Маттотаупа выбрался из своего молчания.
– И что, белые люди собираются остаться здесь на ночь? – спросил он у Джо.
– А что, нельзя? – удивился инженер, немного обескураженный бесцеремонным тоном индейца.
– Да. Будь я вождем белых людей, я бы приказал сниматься.
– Но ты же не думаешь, что ночью нагрянут эти кустарные лучники?
– А почему нет? Но если мы решим остаться здесь, нам надо выставить хорошие посты. Тот, кто лишь обороняется, всегда терпит поражение.
– На дальнейшее наступление, да еще ночью, да еще в сторону леса ты наших людей уже не подвигнешь. Они выполнили свою задачу, могут теперь похваляться, что разрушили стойбище и пережили опасности, к тому же они хотят вернуться к своей работе, как и я. Новый поход против рода Медведицы может нам стоить еще одной ночи.
– Нет! Это стоило бы нам недель и еще нескольких убитых.
– Вот видишь. Такие затраты для нас невозможны. Ты организуешь нам ночные дозорные посты?
– Но я не командир этим белым мужчинам. Говори с ними сам.
– Я им скажу, чтобы подчинялись тебе, потому что ты знаешь местность.
– Прежде всего они должны прикрыть костры.
Джо пошел на другую сторону большого круга, в котором собралось не меньше пятнадцати мужчин, и снова поговорил с их командиром. После этого Маттотаупу позвали, чтобы он подсказал, как выставить посты.
Он распорядился занять высоты западнее и восточнее излучины ручья и предложил белым разместиться внутри излучины на тех местах, где стояли вигвамы. Перебраться через ручей незаметно нападающим будет не так просто. Лошадей внутри излучины он распорядился отогнать туда, где и индейцы держали своих мустангов. Когда Маттотаупа увидел, что его распоряжения получили одобрение командира, он передал через него полный запрет разводить огонь. Если белые мужчины замерзнут холодной весенней ночью, пусть завернутся в шкуры от разрушенных вигвамов. Некоторые бойцы сразу заняли для ночлега те четыре вигвама, что еще оставались целыми.
Опустилась ночь.
Изувеченные трупы белые мужчины выбросили на берег ручья. Собаки лаяли, почуяв подкравшихся койотов.
Маттотаупа вместе с командиром милиции подыскивал людей, готовых нести вахту, и при этом выяснил, что среди них есть и опытные воины, которые просто не были заметны на фоне хвастливых крикунов. Они сразу вызвались нести ночное дежурство, как только услышали слова понимающего человека. По совету индейца они не только распределились по холмам, но и выставили посты вокруг лагеря, особенно на юге, где не было защищавшего их ручья и где весенняя трава могла обеспечить противнику хорошее укрытие.
Сам Маттотаупа не собирался оставаться на одном месте, а постоянно ходил вокруг. Он обучал этому и Джо и хотел взять с собой Харку. Джо посмотрел на Маттотаупу; индеец и в темноте увидел, как тот помотал головой, и почувствовал направление его взгляда. Но поскольку Джо ничего не сказал, Маттотаупа спросил:
– Что-то еще?
– Да. Тебе непременно нужен мальчик? Отпусти его поспать. Он на пределе сил и со вчерашнего вечера на ногах.
Маттотаупа окинул Харку взглядом – с головы до ног, так что у того кровь закипела от злости. И потом спокойно повернулся к Джо:
– Он жаловался? Конечно, пусть останется с тобой и спит. Хау.
Маттотаупа на последних словах резко развернулся и начал свой первый контрольный обход.
Харка чуть не вцепился в горло Джо. Он действительно уже еле стоял на ногах, но причина была не только в недосыпе, и отец был последним, кому полагалось об этом что-нибудь знать.
Но инженер обрадовался, полагая, что добился разумного решения. Из-за своей первопроходческой работы он не был счастлив вдали от дома и семьи, к которой возвращался лишь изредка. Жена его стала требовательной, жесткой и властной, а дети отдалились от него. Он всем сердцем привязался к Генри, но в настоящий момент Генри здесь не было, и привычка Джо о ком-нибудь заботиться осталась – как зонтик, под которым никто не прятался; и он быстро раскрыл этот зонтик над Харкой.
Молодой индеец сделал то, чему отец уже не мог помешать, а Джо, как он думал, не стал бы мешать. Он направился к трем мустангам, которых стреножил среди остальных коней на восточной стороне стойбища, и лег там спать неподалеку от своего Чалого. Но Джо повел себя не так, как рассчитывал Харка. Джо Брауну тоже были в тягость пятьдесят мужчин, которых он не знал и которые лишь кое-как отомстили за его отравленных и застреленных товарищей. Поэтому он предпочел пойти вслед за Харкой и, прихватив с площади шкуру от вигвама, умостился рядом с юношей и неподалеку от собственной лошади. Харка закрыл глаза; он не хотел, чтобы Джо заговорил с ним.
Но заснуть он не мог. Усталость была предельной, нервы взвинчены, и с закрытыми глазами и в темноте он все еще видел тот небольшой изувеченный труп. Он часто думал об Унчиде и об Уиноне, а в решающий момент даже больше, чем следовало. Теперь же он впервые чутко подумал о своем младшем брате, который, возможно, был мертв. Что пришлось пережить Харпстенне в стойбище за последние два года, когда Маттотаупа и Харка скитались в изгнании? Харпстенна остался без отца, хуже того, гораздо хуже: он считался сыном предателя и братом беглого. Харпстенна не обладал ни силой мускулов, ни выносливостью, чтобы завоевать себе уважение в дикой мальчишеской стае, и у него больше не было старшего брата, авторитет которого защищал бы его. Как часто тот же Шонка поднимал мальчика на смех! Может быть, теперь он был одним из лучников, которые спрятались в вигваме, чтобы отличиться в бою. Он был очень метким стрелком и с близкого расстояния мог пустить стрелу с убийственной силой. Чем больше Харка расписывал себе эту фантастическую картину, тем больше принимал ее за действительность. Конечно же, Харпстенне постоянно давали почувствовать, что он ни на что не годится, и тем самым в итоге загнали его в битву и в смерть, а белые мужчины жестоко покалечили его останки. Еще никогда в жизни Харка не чувствовал себя так близко связанным с младшим и более слабым братом, как в этот час, после того как ему самому, всегда победительному, впервые в жизни было сказано, что он лишен качеств будущего воина.
Джо издал какое-то восклицание, и Харка вздрогнул, потому что так глубоко погрузился в мир своих фантазий – и его оттуда вырвали. Но он не показал своего испуга, а лишь полуоткрыл глаза, чтобы посмотреть, что происходит.
– Привет! – сказал Джо. – Ты кто такой?
Тот, к кому он обращался, был мальчик лет десяти-одиннадцати, худенький, слабогрудый. Он стоял, видимый по очертаниям тени, в пяти шагах от Джо и Харки. Он был в мокасинах, кожаных штанах и куртке, прикрывающей пояс. Волосы, разделенные на пробор, были распущены, их удерживала только повязка на лбу. Одежда его была необычной; в это время года индейские мальчики уже не носили куртки. Он обрядился в праздничную одежду, украшенную вышивкой; это Харка мог различить и при свете луны и звезд. Харка узнал своего брата, о котором только что думал. Но не назвал его по имени, потому что не знал, хочет ли тот быть названным.
Харпстенна подошел к Харке.
– Это ты? – спросил он на языке дакота.
– Да, я.
– Я пришел сюда, – продолжал Харпстенна своим детским голосом, – потому что узнал, что вы здесь.
– Наш отец тебя уже видел?
– Да. Я спросил у него, где ты, и он ответил: «Иди к спящим. Там найдешь его». И вот я тебя нашел.
– Чего ты хочешь от меня? – В тоне Харки можно было уловить обиду.
– Харка Твердый Камень! Мы оба с тобой сыновья предателя…
– Молчи, если тебе дорога жизнь.
– Она мне уже не дорога.
И эти слова Харпстенна произнес своим высоким голосом, но детским было лишь их звучание, но не смысл.
У Харки было такое чувство, будто из него вытягивают внутренности.
– Есть много способов умереть, если хочешь это сделать, – ответил он горько и поэтому жестко.
– Я выбрал свой способ, Харка. Воины всегда могут сказать, что я сын предателя, который в нашем вигваме дал себя связать Тачунке-Витко как мальчишка и потом дал себя тайком освободить маленькой девочке Уиноне. Но впредь уже ни один мужчина не сможет сказать, что сам я не обладал ни большой силой, ни большим мужеством.
– И ты доказываешь это мужество тем, что приходишь ко мне?
Как раз в тот момент, когда Харка задавал этот вопрос, к ним подошел Маттотаупа, которого Харка заметил еще издали.
– Нет, – ответил Харпстенна в присутствии отца. – Я хочу доказать свое мужество не этим. Ведь я пришел сюда открыто; я назвал свое имя, и никто не помешал мне прийти к тебе.
До этого момента Харка оставался лежать подле своего Чалого и только поднял голову. Теперь же он встал. Он чувствовал, как отец ждал, что произойдет дальше, и где-то отдаленно, словно в тумане, в его сознании проступило, что Джо Браун наблюдает эту сцену, не понимая в ней ни единого слова.
– Как ты хочешь теперь доказать свое мужество, Харпстенна? – спокойно спросил Харка, ему было очень жаль брата, но его сотрясало скрытое волнение, ведь он только что узнал от Харпстенны о том, что пережил Маттотаупа в стойбище рода Медведицы.
– Как я хочу доказать мое мужество? Сейчас вы узнаете. Он, стоящий здесь мой отец, и ты, мой старший брат. Вы это узнаете. Я надел свою праздничную одежду, чтобы умереть храбрым, после того как…
При последних словах Харпстенна сунул руку под полу куртки, выхватил нож и бросился с ним на Джо, который не понимал их речи и потому никак не ожидал такого оборота. Но острие кинжала еще не успело проткнуть куртку инженера, как пальцы Харпстенны разжались, и он беззвучно осел на землю.
Джо Браун вскочил и с ужасом переводил взгляд с одного на другого. Маттотаупа стоял, не шелохнувшись. Харка воткнул лезвие своего кинжала в землю, чтобы очистить его, и потом снова сунул в ножны.
– Ради всего святого, что это было? – прошептал Джо. – Вы же говорили с мальчиком! Я и не подозревал, что даже такой ребенок способен на убийство. Харри, ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду.