Поблизости от молчаливого пассажира разместилась семья из трех человек и еще два господина, один из которых был лет на десять-пятнадцать моложе другого. Несмотря на то что все они провели вместе уже много часов, общей беседы не получалось, и причина тому заключалась, по мнению членов упомянутого семейства, в нелюдимости двух господ – седовласого джентльмена у окна и одного из двух других пассажиров, того, что постарше. Последний был коренаст, широкоплеч и отличался здоровым цветом лица, прорезанного от носа к подбородку двумя глубокими морщинами.
Время было за полдень. Ветер за окном реял над землей, гнул траву, и прерия казалась морем, подернутым рябью. По небу плыли на запад облака.
– Па! – крикнул вдруг мальчик, сын и средоточие семейства. – Антилопы!
Вскочив, он встал к окну.
– Ма! – снова крикнул он. – Индеец! Индеец!
– «Индеец, индеец»! – передразнил его отец. – Сядь, пожалуйста, на место.
Дуглас послушно сел. Тем более что индейский всадник уже исчез из его поля зрения.
Молчаливый пассажир у окна пошевелился. Лицо его заметно оживилось, словно он мысленно заговорил сам с собой. Коренастый господин тоже как будто мгновенно оттаял под действием невидимого теплого влажного ветра. Складки у его рта пришли в движение и обозначились еще резче.
Взгляды седовласого и коренастого встретились, и оба сразу же почувствовали расположение друг к другу.
– Вам тоже довелось побывать в этом не самом безопасном уголке земли? – спросил коренастый.
– Да, было дело, – уклончиво ответил седой.
– Решили проведать знакомые места?
– Да.
– Я тоже. Эта земля – как магнит.
– Вы правы.
На этом интерес собеседников друг к другу как будто иссяк.
Зато отец мальчика счел своим долгом высказать более пространные комментарии к затронутой теме:
– Вы говорите, не самый безопасный уголок земли? Это лишь переходный период! Через пару месяцев этих краснокожих наконец приведут в чувство и погонят в резервацию. Туда им и дорога! Пора как следует объяснить этим вшивым пьяным бандитам, что такое цивилизация.
Дуглас посмотрел на коренастого. «Ну, что ты на это скажешь?» – говорил его взгляд. Но за того ответил седой.
– Свободные индейцы – не бандиты… – произнес он тихо, но уверенно. – И уж тем более не вшивые. Я нашел среди них много хороших и искренних друзей. И для успешного развития их способностей им нужна вовсе не цивилизация, а время, покой и свобода. Их судьба – это трагедия.
– Позвольте… Трагедия?.. Мы не в театре, мы делаем Америку! Вот эта железная дорога, например, была построена даже раньше назначенного срока. У нас нет лишнего времени, чтобы разбрасываться им и дарить его кому бы то ни было. Кто не способен быстро приспосабливаться к новым условиям, должен уступить место другим. Таков закон жизни.
– Такой подход к решению проблемы, мистер…
– Финли.
– …мистер Финли, может в конце концов привести к последствиям, весьма неприятным даже для тех, кто не имеет никакого отношения к этой борьбе.
– Пожалуйста, не пугайте мою жену!
– Это совсем не входило в мои намерения. – Седой пассажир откинулся на спинку сиденья. – Индейцы тоже не горят желанием досаждать вашей супруге.
Раздался свисток паровоза.
За окном простиралась пустынная бескрайняя прерия. Медленно надвигающиеся весенние сумерки приглушили краски дня. Небо и земля сливались на горизонте.
Седовласый джентльмен, судя по всему, не желал продолжать разговор.
Мать предложила Дугласу плитку шоколада, но тот отказался. Мистер Финли же взял кусок шоколада и вновь оживленно заговорил.
– Что касается меня, то я – республиканец, – с готовностью сообщил он, хотя никто его об этом не спрашивал. – Я всегда был республиканцем, железным, непоколебимым республиканцем и всегда выступал за свободу и даже за равные права для краснокожих или негров. Но здесь речь идет не о белых, черных или краснокожих, а об убийцах или о гражданах. Иными словами, о том, быть железной дороге или не быть. Ответ ясен и не требует комментариев.
– Эта земля была отдана индейцам в вечное пользование.
– Какое это имеет отношение к железной дороге?
– Обычно вопрос о строительстве железной дороги решает владелец земли.
– Мы едем по территории одного из соединенных штатов!
Седоволосый джентльмен не ответил и вновь устремил взгляд в окно.
– Па, ты помнишь цирк в Миннеаполисе? – воспользовавшись паузой вмешался Дуглас. – Там один индейский вождь тоже дерзнул на манеже произносить подобные речи!
– Да-да. И представление кончилось убийством инспектора манежа и расследованием ограбления кассы.
Седоволосый вздрогнул:
– Простите, вы не помните названия цирка и год, когда это произошло?
– Это случилось весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, – ответил Дуглас. – А цирк назывался «Майерс».
– Мое имя Моррис. Осенью тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, в Омахе, я стал свидетелем этого ограбления кассы. Вам известно, чем закончилось следствие?
– Арестовали некоего ковбоя по имени Джим, – сообщил мистер Финли. – Но он в ту же ночь сбежал и бесследно исчез.
– А кто и почему убил инспектора манежа?
– Индеец по имени Топ, выступавший в цирке, застрелил инспектора и тоже сбежал. Тогда из цирка сбежала вся конная группа, состоявшая из индейцев племени дакота.
– Вот как…
– Прошу извинить мое любопытство… – Миссис Финли подалась немного вперед, чтобы обратиться к седоволосому джентльмену. – Но… вы сказали, ваше имя – Моррис? Вы, случайно, не тот самый Моррис, знаменитый художник, который изображает преимущественно индейцев?
– Что касается индейцев, вы не ошиблись, мадам.
– Ну, тогда… тогда ваша симпатия к ним вполне понятна! Лицом к лицу в каждом человеке можно открыть… что-то… что-то человеческое. Я очень хорошо помню это великолепное и в то же время ужасное представление в Миннеаполисе. Вождь дакота, который потом совершил убийство, был необычным явлением, внушающим симпатию… – Мистер Финли, который отнюдь не был явлением, внушающим симпатию, недовольно покосился на жену, но та не обратила на его взгляд внимания. – В этой труппе выступал также индейский мальчик, показавший себя искуснейшим наездником…
– Да! – воскликнул Дуглас. – Он изображал сына лорда!
– Что-то с ними стало? – задумчиво произнес седоволосый художник, лицо которого приняло еще более серьезное и печальное выражение, и сделал движение рукой, словно желая стереть произнесенные им слова, слишком явно обнаружившие его чувства.
Дуглас удивленно уставился на него:
– Я даже помню, как звали этих двух индейцев, – Топ и Харри.
– Что?! – вдруг изумленно воскликнул все это время молчавший коренастый господин. – Топ и Харри?..
– Да, – довольно ответил Дуглас, почувствовав себя главным объектом внимания.
– Вы тоже знаете этих индейцев? – спросил художник.
– Да… Позвольте представиться: Браун. Джо Браун.
– Не могу не спросить: тот самый, знаменитый Джо Браун? Инженер, с самого начала работавший на строительстве этого отрезка железной дороги?
– Что инженер, это точно.
Дуглас смотрел на него во все глаза.
– Тот, что был в том самом экспедиционном отряде? Который тогда отравили?
Джо Браун загадочно улыбнулся:
– Верно. Кстати, как раз недалеко отсюда – поезд идет по тому самому перегону.
– И вы знаете Топа и Харри? – спросил художник. – Когда же вы видели их в последний раз, если это не секрет?
– Топа полтора года назад, а Харри – только что. Это был тот самый всадник, которого несколько минут назад видел Дуглас.
Поезд мчался дальше.
Когда вдали показалась промежуточная станция, был уже вечер. Дуглас стоял у окна. Поскольку железнодорожные пути описывали здесь дугу, мальчик еще издалека увидел огромные палатки, деревянные строения, штабеля тюков и бочек. В лагере, оставшемся здесь после окончания строительства и превращенного в перевалочную базу, царила деловитая суета.
Паровоз остановился на станции. Захлопали открывающиеся двери и окна. Но из поезда вышли всего три человека: Моррис, Браун и его молодой спутник, которого он называл Генри.
Поезд через несколько минут снова тронулся и, быстро уменьшаясь в размерах, превратился сначала в маленькую змейку, затем в гусеницу, ползущую по прерии, и наконец растворился в вечерних сумерках.
У Морриса, Брауна и Генри почти не было багажа. Ветер, дувший им в лицо, раздувал в лагере палатки и гнал вдоль рельсов пыль. Доносившиеся из лагеря голоса и топот копыт не нарушали, а лишь подчеркивали великую тишину этих пустынных мест.
На западе темнели очертания Скалистых гор. В небе загорались первые звезды.
– Меня должны были встречать, – сказал Моррис и, посмотрев по сторонам, первым заметил того, о ком говорил.
Это был индеец в аккуратной чистой одежде. На шее у него поблескивало драгоценное ожерелье. Глаза Морриса радостно загорелись.
– Длинное Копье! Вот мы и встретились! – воскликнул он.
– Мой бледнолицый брат Далеко Летающая Птица, Священный Жезл просил меня ждать его сегодня вечером с двумя лошадьми и двумя мулами. Я выполнил его просьбу.
– Ты ждал меня, мой верный друг! Ты уже нашел для нас пристанище?
– Да.
– Могу ли я взять с собой своих знакомых, мистера Брауна…
– Просто Джо, – прервал его Браун.
– …Джо и… кажется, Генри? Могу я взять их с собой?
– Думаю, это возможно.
Все четверо пошли в лагерь. Индеец привел их к бараку, который казался на вид более комфортабельным, чем другие, но внутри которого, как выяснилось, гулял ветер, проникавший в помещения сквозь многочисленные щели. Моррис поежился.
– Я, вообще-то, не пью, – сказал он. – Но после долгого путешествия, после воинственных речей мистера Финли и этого жуткого сквозняка, которым прерия приветствует новых обитателей барака, одного из сомнительных достижений упомянутой цивилизации, бутылка виски пришлась бы сейчас весьма кстати – как согревающее и профилактическое лекарственное средство.