олову не приходило вечерами играть для нее на флейте. Однако за этими, казалось бы простыми, отношениями скрывалась сложная подоплека: речи и поступки Рогатого Камня нисколько не отличались от его чувств; что касается Ситопанаки, непринужденность и самообладание стоили ей невероятных усилий.
Гуляющий по Ночам, сын Мудрого Змея, не докучал ей больше своими ухаживаниями. Но Сойка Пересмешница часто перехватывала его взгляд, издали устремленный на Ситопанаки, и улыбалась, поражаясь этой неисцелимой и безнадежной привязанности.
Мустанг в болоте
Охота на бизонов закончилась, и Рогатому Камню больше ничто не мешало приступить к осуществлению собственных желаний. Время между Большой Охотой и началом зимы индейские воины обычно посвящали любимым увлечениям. Однако Рогатый Камень не торопился сделать то, о чем много думал и чего с нетерпением ждал от него Горный Гром. Горящая Вода тоже успел обратить внимание на эту странную медлительность и однажды вечером, у очага, спросил его:
– Что ты намерен делать до зимы?
– Я ожидаю решения шамана о том, будет ли одному из нас двоих – и кому именно – оказана честь принести жертву Солнцу.
– А если шаман не заговорит об этом до следующего лета?
– Мне надо еще найти своего отца и сообщить ему о том, что я стал воином, а еще что белые люди не искали нас у сиксиков и что Шарлемань сказал неправду.
– У тебя есть еще какие-нибудь важные дела?
– Когда я сделаю все, чего от меня ждут другие, я займусь охотой на буланого жеребца.
– Два первых дела очень важны. Я поговорю об этом с шаманом.
На следующий день вечером Рогатого Камня позвали в Священный вигвам. Он отправился туда не без волнения, так как чаще всего именно шаман принимал окончательное решение, а он не знал, будут ли учтены его собственные пожелания и к чему его обяжет совет старейшин.
В Священном вигваме в очаге горел огонь. Шаман предложил молодому воину сесть и долго пристально смотрел на него, не говоря ни слова. Дольше и пристальней, чем хотелось бы юноше.
– Рогатый Камень, ты многое скрываешь от нас, – произнес он наконец. – Я не спрашиваю тебя об этом. Но я должен сказать тебе, что Великое Солнце ждет твоей жертвы. Это лето уже прошло, но придет следующее, и мы отпразднуем жертву Солнцу. Топор войны зарыт. Не думаю, что мы поднимем его до следующего лета. Напротив, мы дадим знать шаманам и верховным вождям ассинибойнов и дакота, что хотим принести жертву Солнцу, и я думаю, они придут к нам, чтобы принять участие в нашем празднике.
Кровь прилила к лицу молодого воина. Вожди и шаманы обоих племен, к которым он принадлежал по воле судьбы – по рождению и выбору, – соберутся на праздник, и главным моментом этого общего праздника станет жертва, которую он, Рогатый Камень, принесет Великому Солнцу!
– Ты готов? – спросил шаман.
– Я готов.
– Ты останешься у нас до того дня, когда мы соберемся на Танец Солнца. Я не возражаю против участия в нем твоего брата Горного Грома. Но это его дело, пусть решит сам. Я сообщу ему об этом.
– Я понял тебя.
Шаман отпустил молодого воина, и Рогатый Камень вернулся в вигвам вождя, где коротко рассказал Горящей Воде о принятом решении. Вождь, судя по его лицу, остался очень доволен известием.
Ночью произошло событие, которого никто не мог предвидеть.
В вигваме вождя все уже легли спать. Женщины – бабушка, мать и дочь – спали рядом. У них под боком уснул и малыш. Вождь и два юных воина расположились на своих привычных местах. Рогатый Камень еще мальчиком любил спать у входа и остался верен своей привычке. Разговоры у костра в тот вечер затянулись, потому что после Рогатого Камня шаман вызвал к себе и Горного Грома, и тот, возвратившись, сообщил, что тоже вместе с братом будет участвовать в Танце Солнца. Решение шамана произвело на всех сильное впечатление. Ситопанаки, чтобы скрыть волнение и казаться спокойной, веселой и приветливой, сжала ладони, вонзив ногти в кожу, так что даже мать ничего не заметила и не догадалась о ее внутренних переживаниях.
Наконец все крепко уснули, даже Рогатый Камень, который еще долго думал о том, что теперь не сможет вернуться к отцу ни до наступления зимы, ни следующим летом. Он, конечно, мог бы воспротивиться воле шамана и уехать, но ему и самому не очень хотелось делать это. В вигвамах черноногих все было просто и ясно, и его охватывал ужас при одной мысли о возвращении к отцу и к белым людям, где его ждали недоверие и ненависть, где постоянно лилась кровь и где ему пришлось бы снова заниматься тем, чем он больше не желал заниматься. Шаману явно хотелось, чтобы Рогатый Камень остался у сиксиков и влился в их большую дружную семью, и молодой воин отчасти уже свыкся с этой мыслью.
Часа в три пополуночи Рогатый Камень проснулся, потому что черная собака, спавшая со своими щенками перед входом в вигвам, вдруг забеспокоилась. Он по привычке схватился за нож и вскочил на ноги. Снаружи донесся крик часового. Рогатый Камень помчался к табуну, откуда кричал часовой. За спиной он слышал топот ног и множество мужских голосов. Но то, что он увидел, заставило его действовать быстро и самостоятельно.
В табун ворвался буланый мустанг-призрак. Возможно, он почуял запах тех самых мустангов, вожаком которых был когда-то и которые теперь стали частью табуна сиксиков. Когда Рогатый Камень увидел жеребца, тот как раз пытался напасть на его сивую кобылу, отчаянно защищавшую своего жеребенка; она не была стреножена. Гнедой жеребец, пришедший на помощь кобыле, чудом увернулся от смертоносных зубов буланого. Каждая секунда промедления могла обернуться гибелью одного или нескольких мустангов. У Рогатого Камня не было с собой ни лассо, ни другого оружия, кроме ножа. Да он и не хотел убивать жеребца. Но нужно было как-то защитить табун. Часовые смотрели на происходящее как парализованные.
Молодой воин вскочил на гнедого и показал буланому нож. Тот, очевидно приняв его за острый рог, инстинктивно отшатнулся. Когда, выкатив безумные глаза и словно взбесившись, он снова ринулся в атаку, Харка перепрыгнул на спину сивой кобылы. Навыки акробата оказались для него теперь как нельзя кстати. С кобылы он прыгнул прямо на спину буланому. Жеребец, до этого момента не знавший седока, очевидно, решил, что это какой-то хищный зверь, и начал метаться из стороны в сторону, пытаясь скинуть его с себя.
Горный Гром бросился к табуну вслед за другом. Первой его мыслью было не допустить, чтобы лошади разбежались. Вместе с другими он старался всеми средствами успокоить животных. Одновременно краем глаза он следил за буланым и за оседлавшим его братом. Жеребец галопом поскакал вместе с седоком к ближайшему холму. Харка, не имея ни седла, ни уздечки, должен был не просто удержаться на спине беснующегося мустанга – ему нужно было беречься его страшных укусов.
Буланый уже мчался в прерию. Потом резко остановился и, встав на дыбы, сбросил всадника. Тот мгновенно вскочил на ноги, изо всех сил побежал прочь, преследуемый разъяренным жеребцом, резко метнулся в сторону, снова запрыгнул буланому на спину… и снова полетел на землю…
Горный Гром, одолжив у кого-то лук, зарядил его и прицелился. Рогатый Камень успел заметить это.
– Не стреляй! – крикнул он.
В следующее мгновение он уже снова сидел верхом на мустанге, и тот понес его куда-то, пустившись в бешеный галоп.
Горный Гром бросился на своем гнедом вслед, но его конь был испуган и не мог скакать в полную силу, а если бы даже и мог, за буланым ему было не угнаться. Мустанг-призрак скрылся за холмами. Вскоре стих и топот его копыт.
Никто в стойбище не ложился спать, все ждали возвращения Рогатого Камня. Но он не вернулся ни ночью, ни утром. Оставалось лишь гадать, что с ним мог сделать бешеный мустанг.
Наступил вечер. Все с тревогой и ожиданием поглядывали вдаль. Но тщетно. Ночью в вигваме вождя не спал никто, кроме малыша. Горный Гром стоял на вершине ближайшего холма и всматривался во тьму. Наконец в предрассветной мгле он заметил приближающуюся фигуру, похожую на человека. Он вскочил на коня и поскакал навстречу. Вскоре он убедился, что это и в самом деле человек, направлявшийся к стойбищу, но не бегом, а медленным шагом. Это был Рогатый Камень. Он хромал.
Приблизившись к нему, Горный Гром начал понимать, что произошло. Рогатый Камень был весь в крови, в синяках и ссадинах. Часть волос была вырвана, плечи и бедра распухли, из раны на бедре сочилась кровь.
Горный Гром предложил раненому другу своего коня, но тот отмахнулся и, превозмогая боль, пошел дальше. Дойдя до вигвамов, он сначала направился к источнику, чтобы смыть с себя пыль и кровь. Горный Гром отправился вместе с ним. Вымывшись и напившись, Рогатый Камень с досадой посмотрел на рану, которая снова начала кровоточить, и сказал:
– Нет, так ничего не выйдет. Я должен быть сильней его. И я должен добиться его дружбы.
– Ты хочешь очень многого. Идем сначала в вигвам!
Они позвали шамана, чтобы тот вправил бедро. Раны оказались не опасными, но вывих и растяжения быстро не лечатся, и Рогатому Камню пришлось смириться с тем, что до зимы он не сможет заниматься ничем серьезным.
– Ты спас наш табун, – сказал Горный Гром своему другу, который, стиснув зубы, терпел боль. – Наши стрелы и копья могли сделать то же, но ты спас жизнь и буланому. Мы бы его убили.
– Вы все считаете, что этого жеребца лучше убить, чем укротить?..
– Возможно, мы все так думаем, Рогатый Камень, но ты думаешь иначе и попытаешься добиться дружбы мустанга, которого преследуют духи. Это трудное дело. Желаю тебе удачи!
Рогатый Камень был гибок и живуч, как дикая кошка: когда дни стали холодными и Горящая Вода отдал приказ разбирать вигвамы и отправляться на привычное зимнее стойбище в лесах предгорья, молодой воин ехал верхом так же легко и бодро, как другие мужчины. Рядом с его сивой кобылой весело бежал буланый жеребенок. Черная собака облаивала своих щенят: они убежали слишком далеко, гоняясь за тетеревами, которых все равно никогда не смогли бы поймать. Один из них, когда не был занят игрой или охотой, держался ближе к сивой кобыле и ее всаднику.