ой конец поля. Сын Антилопы воспользовался этим и забил мяч в чужие ворота. Зрители откликнулись восторженным ревом. Через несколько минут ассинибойн овладел мячом и первым же ударом сравнял счет! С этого момента борьба стала еще более напряженной, потому что игра шла до третьего гола, который и должен был определить победителя. Игроки толкались, падали на землю, сбивались в кучу; распорядителям приходилось останавливать игру. Пыль стояла столбом, и зрителям было все труднее следить за мячом. Темп игры нарастал.
Когда опустились сумерки, третий гол еще не был забит, и игроки решили прервать игру. Этот исход всех удовлетворил.
Хотя игра в мяч стала самым ярким сиюминутным зрелищем для участников праздника, скачки и «выстрел в солнце» еще долго занимали их мысли и чувства. Все разговоры вертелись вокруг этих двух событий. Не обошлось и без домыслов: откуда-то появились слухи, что Рогатый Камень прибегал к помощи духов и к колдовству. Он и сам заметил, что многие стали смотреть на него с робостью, чуть ли не с благоговейным страхом. «Кто знает, какие духи ему помогали – добрые или злые!» – бормотали некоторые. Однако таких было не много, большинство же открыто, весело, без зависти, вслух выражали Рогатому Камню свое восхищение. Он оказался в центре внимания, чего как раз хотел избежать, но не смог.
На следующий день состоялись игры девушек. Они начались поздним утром. В небе сияло солнце, на западе темнели очертания Скалистых гор. На праздничном поле уже собрались матери, бабушки, сестры, молодые воины и отцы семейств – полюбоваться на красивых девушек из разных племен и послушать рассказы об их целомудрии и трудолюбии.
Похищенная в свое время у сиксиков девушка Уинона из вигвамов Тачунки-Витко не принимала участия в празднике, потому что она давно вышла замуж за молодого воина, которого любила, была матерью пятилетнего мальчика, уже умевшего ездить верхом и мечтавшего стать вождем. Девушки – в лучших своих, расшитых узорами нарядах из тончайшей кожи, с бусами из ракушек, а дакотские девушки к тому же, согласно традиции их племени, с пробором, окрашенным в красный цвет, – вышли на праздничное поле. Во главе процессии шествовали племянница вождя Махпии-Луты и Ситопанаки. Девушки шли, опустив глаза, так как знали, что на них все смотрят. Длинная череда сомкнулась в круг. В центре поля был установлен окрашенный в красный цвет камень, перед которым торчали из земли две стрелы. Каждая девушка, прежде чем занять свое место в кругу, коснулась камня и стрел.
Рогатый Камень и Горный Гром, как и другие воины, стояли в задних рядах и смотрели на девушек поверх голов матерей и бабушек. Рогатый Камень узнал свою сестру. Она шла последней и теперь стояла рядом с племянницей Махпии-Луты и Ситопанаки. Среди зрителей показался Шонка. Маттотаупы не было видно. Из верховных вождей трех племен тоже пришли лишь немногие. Возможно, остальные были на совете.
Племянница Махпии-Луты говорила просто и внятно. Она назвала имя своего отца и собственное имя, рассказала, как трудится в родительском вигваме, как выделывает шкуры, шьет платья и украшает их вышивкой, рассказала, как однажды зимней ночью в отсутствие отца ножом защищала вигвам от голодной пумы, и показала шрам на руке – след от удара лапы хищника. Ее рассказ всем понравился. Два молодых воина и две пожилые женщины вышли вперед, чтобы похвалить девушку за ее добродетель и трудолюбие, достойные дочери вождя.
Потом говорила Ситопанаки. Речь ее, по обыкновению, была очень краткой, и она тоже говорила очень отчетливо, сопровождая слова жестами, понятными и для индейцев других племен – для дакота и ассинибойнов. Она рассказала между прочим, как две зимы назад ее маленький брат ушел слишком далеко от стойбища, на горные склоны, и был засыпан снежной лавиной. Никто не знал, куда он пропал, и Ситопанаки вместе с большой черной собакой искала его, рискуя сама погибнуть под снежной лавиной, пока не нашла. Шаман вернул его к жизни. Горящая Вода подтвердил слова дочери. Потом вперед вышел Гуляющий по Ночам, сын Мудрого Змея, и стал громко хвалить отважную и трудолюбивую Ситопанаки, ее тихую походку, ее проворные ловкие руки. Ни один молодой воин, говорил он, не может похвастаться, что она уделила ему больше внимания, чем другим, и тот, кто когда-нибудь приведет ее в свой вигвам, сможет гордиться своим выбором. Сойка Пересмешница выскочила вперед и горячо поддержала его мнение. На этом выступление Ситопанаки закончилось. Рогатый Камень не сдвинулся с места и не произнес ни слова, и Горный Гром заметил, что его мать это обидело. Какая честь была бы для его сестры, если бы ее похвалил и Рогатый Камень, победитель всех состязаний!
Девушки продолжили свои рассказы.
Время шло. Миновал полдень, солнце стало клониться к горизонту. Но никто не терял терпения, ни девушки, ни слушатели. Даже дети вели себя тихо и проявляли спокойствие, которому учились с первых дней жизни, еще в мешке на спине матери. После полудня слушателей прибавилось: пришли верховные вожди сиксиков, а вместе с ними и Маттотаупа. Он встал в стороне от Рогатого Камня и Горного Грома.
Уинона говорила последней. Поскольку Шонка стоял неподалеку от нее, Рогатый Камень почуял неладное и взглядом попросил Горного Грома вместе с ним подойти ближе к девушкам.
Уинона, в своем дорогом и необыкновенно красивом платье, без вышивки, но сшитом из шкуры белого бизона, которая считалась большой редкостью, была нарядней всех девушек. Маттотаупа, еще молодым воином убивший этого бизона копьем, подарил драгоценную шкуру своей матери Унчиде, бабушке Харки, и та надевала сшитое из нее платье только в самых торжественных случаях. Когда Маттотаупа привел в свой вигвам жену, Унчида подарила ей свое праздничное платье. Жена Маттотаупы погибла, сраженная пулей вождя пауни, и Унчида сберегла платье для внучки. В этот день Уинона впервые надела бабушкино платье. Рогатому Камню на мгновение показалось, будто он видит свою мать.
Печальная красота Уиноны, ее молчаливость, мужество, с которым она несла свое горе, словно окружали ее безвоздушным пространством.
– Меня зовут Уинона, – сказала она, когда до нее дошла очередь. – Мой отец – Маттотаупа. Я живу в вигвамах Сыновей Большой Медведицы, племени тетон-дакота из группы оглала. Моя мать умерла. Меня воспитала Унчида, которая научила меня всему, что должна уметь девушка.
Наступила тишина. Зрители, возможно, думали, что Уинона продолжит и расскажет о каком-нибудь своем славном поступке. Но она молчала.
И тут вперед выступил Чотанка, с вигвамом которого Уинона приехала на праздник, и сказал:
– Унчида научила Уинону не только выделывать кожи, готовить мясо, шить платья, украшать их вышивкой и устанавливать вигвам. Уинона знает все целебные травы и умеет их находить. Она искусно лечит легкие и тяжелые раны и может исцелить даже тех, кто кажется обреченным. Она спасла двух наших воинов – Старого Ворона и меня самого – от смерти, когда нас ранили своими пулями белые люди. Шаману Хавандшите не удалось закрыть наши раны и остановить кровь, а Уинона сделала это, как ее научила Унчида. Унчида – великая целительница, и Уинона овладела ее искусством врачевания. Хау. Я все сказал.
Его слова вызвали бурный восторг слушателей, ибо искусство врачевания высоко ценилось в народе охотников и воинов, а Чотанка говорил не с чужих слов, а на собственном опыте убедился в умении Уиноны лечить раны. На тихую девушку в платье из шкуры белого бизона устремилось множество приветливых и восторженных взглядов.
Не стали исключением и ее отец Маттотаупа, и брат Рогатый Камень. Впервые за последние годы они думали и чувствовали одно и то же. К тому же они вдруг поняли, что Уинона, хотя и была дочерью изгнанника, все же смогла добиться в своем племени незыблемого авторитета. Ее глубоко уважали видные воины.
Слова попросил Шонка. Перед этим он коротко переговорил с каким-то дакотским воином среднего возраста. Рогатый Камень внимательно следил за ним. Уинона стояла спиной к говорившим и не видела этого.
– Чотанка! – начал Шонка, которому его жена Белая Роза, пожалуй, чересчур пышно украсила праздничную одежду вышивкой, ведь он был пока всего лишь молодым воином. – Чотанка! Ты говорил о девушке Уиноне как добрый отец и все же кое-что забыл упомянуть. Я начну с хорошего. Две дочери вождя, держали речь в начале, рассказали о своих храбрых поступках. Уиноне тоже не занимать храбрости. Ей не было еще и десяти лет, когда она отважилась тайком развязать путы, которыми Тачунка-Витко связал ее отца.
Все взгляды обратились на Тачунку-Витко и Маттотаупу. Только Рогатый Камень не решался посмотреть на отца. Но прежде чем кто-то успел что-либо сказать или сделать, Уинона громко и отчетливо воскликнула:
– То, что ты говоришь, Шонка, известно нашим старейшинам. Но они не наказали меня. Потому что Маттотаупа – мой отец, а я была еще ребенком. Этим ты никого не сможешь осрамить.
– Я вовсе не хотел тебя осрамить. Я хотел похвалить тебя!
– Ты лжешь! В расшитую ткань своих красивых слов ты завернул кинжал.
Зрители, судя по всему, были на стороне Уиноны.
– Девушка! Придержи свой язык! – гневно ответил Шонка. – Я еще не все сказал, и сейчас все увидят, кто из нас лжет! Чотанка относится к тебе как добрый отец, а Унчида заботится о тебе как о своей дочери. Но в тебе поселился злой дух! – Он повернулся к Чотанке. – Чотанка! Где была Уинона ночью перед началом праздника?
Толпа затаила дыхание. Многие негодовали, возмущенные выдвинутым против Уиноны подозрением. Кое-кто сгорал от любопытства – не совершила ли эта девушка, в платье из шкуры белого бизона, и в самом деле какого-нибудь предосудительного поступка?
– Спала в моем вигваме, гадюка! – возмущенно крикнул в ответ Чотанка.
Рогатый Камень посмотрел на сестру. Она казалась совершенно спокойной, совсем не такой, как во время ночной встречи с братом.
Шонка подозвал какого-то дакотского воина свирепого вида, с мощным носом и низким лбом, не из рода Сыновей Большой Медведицы, – и назвал его имя: