Рогатого Камня бросили на землю, сорвали с головы покрывало, вырвали изо рта кляп, и он закричал, так же как кричал тогда.
Маттотаупа в несколько прыжков, как пума, преодолел расстояние, отделявшее его от сына. Они с Тачункой-Витко одновременно прыгнули друг на друга и столкнулись в воздухе.
Зрители с бурным восторгом следили за схваткой двух вождей, в которой оба не жалели себя, как много лет назад. Маттотаупа тяжело дышал. Ему этот поединок-игра стоил гораздо больше усилий, чем та, настоящая схватка, когда речь шла о жизни и смерти, и, если бы Тачунка-Витко сейчас боролся с ним всерьез, он, вполне возможно, победил бы его, прежде чем подоспели пятеро сиксиков. После схватки у Маттотаупы был изнуренный вид.
Тем временем представление продолжалось. Смена волнующих и разнообразных сцен настолько захватила зрителей, что казалось, они воспринимают все происходящее как реальные события. У многих от возбуждения пылали щеки. А некоторые из «актеров», воспроизводивших то, что они когда-то сами пережили, в определенные моменты испытывали чувства, которые зрителям было трудно понять.
Тачунка-Витко лежал связанным. Рогатый Камень сидел рядом с ним и чистил винтовку, хотя она и без того была начищена до зеркального блеска. Пленник смотрел то на молодого воина, то на его оружие, так же как смотрел много лет назад, и так же серьезно и проникновенно, как тогда, сказал:
– Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей! Ты храбр и отважен. Тебе не стыдно предавать своих братьев и вместе с этими грязными койотами бороться против воинов твоего племени?
Харка не ответил. Он только отодвинулся подальше от пленника. Так же поступил и Маттотаупа. Он посмотрел на Тачунку-Витко таким же враждебным взглядом, почувствовал тот же стыд перед черноногими, как и тогда.
«Живые картины» одна за другой разворачивались перед восхищенными зрителями. Была показана перебранка у пыточного столба, вокруг которого был разведен огонь, участники сцены повторили свои глумливо-оскорбительные речи, обращенные друг к другу. Тачунка-Витко дали в руки раскаленный ствол винтовки. Он выхватил двустволку из рук Харки, так же обжег себе руки, на которых видны были старые шрамы от ожогов, и убежал вместе с винтовкой.
Завершал представление совет вождей о заключении мира.
– Чтобы между нами все было ясно, – повторил Тачунка-Витко свои тогдашние слова, – я хочу сказать, что мы заключаем мир с воинами сиксиков, но не с предателями, изгнанными из вигвамов дакота.
И вождь Горящая Вода повторил свой ответ:
– Не забудь, что ты говоришь о нашем госте. Пока Маттотаупа и его сын живут в наших вигвамах, мы будем считать каждое оскорбительное слово в их адрес оскорблением нас самих!
– Пусть будет так, как ты говоришь, – сказал Тачунка-Витко.
На этом «живые картины» закончились.
Маттотаупа сразу же удалился. Рогатый Камень взглянул на лицо отца, когда тот проходил мимо и думал, что на него никто не смотрит. Но сын не мог понять, что происходит с отцом. К выражению ненависти прибавилось еще что-то непонятное ему, что-то зловещее. Возможно, Маттотаупа вспомнил тот второй поединок, который он позорно проиграл Тачунке-Витко. Этот поединок не был показан зрителям.
Наступил вечер. Поднялся ветер и остудил мокрые от пота лица. Но покой еще не скоро вернулся к участникам праздника. Мужчины обсуждали увиденное, пока не зажглись первые звезды.
Горный Гром проводил своего брата в вигвам. Рогатому Камню надоело ощущать на себе любопытные взгляды. Кроме того, он боялся, что с ним заговорит Тачунка-Витко.
В вигваме были лишь мать и Ситопанаки. Они готовили пищу. Вскоре пришел и Горящая Вода и поужинал вместе с молодыми воинами. Вождь был в этот вечер очень серьезен и молчалив.
Следующий день вожди отвели для отдыха. Потом должна была состояться жертва Солнцу. Горный Гром непрестанно с волнением думал о предстоящем великом празднике, каким всегда был для сиксиков Танец Солнца. С детства, сколько он себя помнил, это празднество, во время которого в его племени обычно проходило посвящение в воины, считалось самым важным и радостным из всех торжеств, было связано со множеством древних обычаев и окружено тайнами. Сколько раз он видел, как молодые мужчины стойко переносят сопряженные с жертвой Солнцу муки, и его всегда охватывало это предшествовавшее празднику благоговейное настроение, когда мужчины невольно начинали говорить приглушенным голосом, на детей нападала робость, а женщин переполняла тихая радость. Ожидание праздника висело в воздухе, словно некое незримое благовоние. Таким знал Танец Солнца каждый молодой воин. И вот пришел день – единственный, неповторимый, – когда они с братом сами окажутся в центре внимания на этом празднике. На этот раз праздник был особенно радостный и торжественный, потому что на него собрались представители нескольких племен, а Танец Солнца должен был состояться в очень необычной, очень суровой форме. Горный Гром не боялся за себя, за свои силы. Он был уверен, что способен выдержать это особое испытание. Но в его сильном, ловком теле вместе с мужеством и выносливостью жила великая нежность скрытых чувств. Он ждал и с радостью предвкушал возможность, по обычаю их племени, последние дни и ночи перед Танцем Солнца провести наедине с братом, молча думать об одном и том же, испытывать одни и те же чувства, ходить вдвоем по прерии под ярким солнцем и под желтой луной и знать, что каждый из них готов отдать за другого жизнь.
В прошедшие дни Горный Гром несколько раз замечал, что больше не понимает брата. Ему хотелось вернуть прежнее единодушие и единомыслие их суровой дружбы.
Настал вечер. Рогатый Камень упал на свое ложе в вигваме и, судя по всему, мгновенно уснул. Горному Грому пришлось отложить осуществление своих желаний. Он решил, что завтра, как только взойдет солнце, они с Рогатым Камнем поскачут в прерию, а после заката в ночном безмолвии вместе начнут готовиться к великой жертве, которая стоила жизни не одному воину.
Горный Гром заснул поздно, позже обычного, и проснулся не так рано, как привык. Рогатого Камня в вигваме уже не было. Никто не знал, куда он исчез.
Горный Гром поборол свое разочарование и отправился на поиски брата. Он бродил по игровому полю, мимо вигвамов. Большинство жилищ были раскрыты, и свежий утренний воздух свободно лился внутрь. Но ни в одном из них Рогатого Камня не было. Не нашел он его и у табуна.
Он обратил внимание на то, что нигде не видно было ни одного мальчишки. Он не придал этому значения, но потом все же остановил одного мальчика, стремглав бежавшего через игровое поле.
– Куда вы все пропали? Ты не видел Рогатого Камня?
– Он с нами, там, у ручья! – крикнул тот в ответ и побежал дальше, на запад, вверх по течению ручья.
Горный Гром торопливыми шагами последовал за ним и вскоре увидел на высоком берегу среди кустарников ватагу мальчиков – сиксиков, дакота, ассинибойнов. Они сидели в кругу, как воины, и, насколько понял Горный Гром, обсуждали какой-то сложный план нападения на белых людей. Рогатый Камень руководил этим совещанием.
Горный Гром сел рядом с другом и сразу же включился в игру, как будто только за этим и пришел. У него потеплело на сердце при виде усердия детей и той серьезности, с которой Рогатый Камень относился к высказываниям будущих воинов. После окончания совета началась игра. Мальчики, разделившись на группы, подкрадывались к «врагу», стреляли тупыми стрелами, а Рогатый Камень наблюдал за «военными действиями» и строго критиковал юных ратников. Получить от него похвалу было нелегко; тем ценнее она была для того, кому все же удавалось услышать ее из его уст. Объяснялись игроки как на языке сиксиков, так и на языке дакота, а знаки без труда понимали и ассинибойны. Рогатый Камень принял игру настолько всерьез, что посвятил этому занятию весь день, и мальчики не отставали от него даже вечером, засыпая его вопросами. Ведь перед ними был воин, который знал белых людей, как никто другой, и мог рассказать о них много такого, чего никто из них никогда не слышал. И они говорили с победителем всех состязаний, попавшим в «солнце» и носившим на шее ожерелье из медвежьих когтей, который завтра принесет жертву Солнцу, как со старшим братом.
Наконец, отправив сияющих детей по вигвамам и задумчиво глядя им вслед, Рогатый Камень заметил Горного Грома, стоявшего рядом, и тихо сказал своему брату:
– Разве не лучше было бы, если бы эти мальчики и в будущем, став мужчинами, стреляли не друг в друга, а сообща боролись с белыми захватчиками?
Горный Гром помедлил с ответом.
– Вот, значит, о чем ты уже думаешь…
Братья не спеша обошли игровое поле. Из многих вигвамов звучали священные песни, которые мужчины и вожди пели в эту ночь, чтобы достойно встретить главное торжество. Звуки были тихими, приглушенными, как вечерние краски, в которые окрасилась прерия. Притихли даже мальчики, весь день игравшие в войну, – не от усталости, а от благоговейного страха перед готовившейся тайной. Они разошлись по вигвамам, чтобы слушать пение своих отцов. Своры сытых собак валялись на траве. Вокруг лагеря паслись лошади.
Возле Священного вигвама сиксиков, предводительствуемых Горящей Водой, лежало длинное еловое бревно. Рогатый Камень и Горный Гром знали, что это жертвенный столб, предназначенный для жертвы Солнцу.
Послышался топот копыт. К Священному вигваму подскакала группа юных всадников. Они привезли еловые и сосновые ветви, чтобы ограничить ими место жертвоприношения. Ветви сложили у жертвенного столба, и женщины, пользовавшиеся особым почетом, тут же начали сооружать зеленую изгородь. Вскоре они закончили работу и удалились.
Из Священного вигвама вышел шаман. Он простился со своими гостями, двумя другими шаманами, которые, по-видимому, участвовали в совете. Гости – один ассинибойн, другой дакота – медленно пошли вместе дальше. Рогатый Камень узнал Татанку-Йотанку и хотел пройти мимо, не глядя тому в глаза, но ему не удалось избежать взгляда дакота, и в этом мимолетном взгляде он прочел глубокую и нескрываемую печаль.