– Угу.
У Лиса отлегло:
– Тогда ладно. Пойдешь с другими. Вас человек пять набралось.
Глеб отмахнулся: легко говорить. Это не с Лисом произошло, а Глеб растоптан. И не решением комиссии, а Авророй. Она осталась безучастной. Подписала отчет и не проронила ни слова.
– А Аврора что? – осторожно поинтересовался Лис, будто прочел мысли друга.
Лицо Глеба перекосилось, точно от зубной боли.
– А-а, – протянул Лис, – ясно.
Он помолчал, затем добавил:
– Ребята сказали, она в столицу перебирается. В литературный институт. А еще говорят, что замуж выходит. За какого-то книгоиздателя. Так что наплюй.
Шах и мат. Лис, конечно же, думал, что его слова – волшебное средство, помогающее излечиться от любви. А сам незаметно добавил еще пару увесистых камней на шею друга. Чтобы уж наверняка. У Глеба возникло ощущение, что ему врезали под дых со всей силы, и нечем дышать.
Он заперся в квартире. Меньше всего хотелось кого-либо видеть. Смог только позвонить родителям и сообщить, что всё в порядке. Те охотно поверили. Даже мама ничего не заподозрила. Начала рассказывать, что УЗИ показало девочку. И что срок ставят на середину февраля. Глеб выслушал ее отстраненно, его мало заботила грядущее пополнение в семье. Джейн и Скарлетт еще в среду уехали на море, так что были не в курсе. Лис звонил, но Глеб отделывался кратким сообщением, что занят. Он никого не желал видеть. Лежал целыми днями в кровати, лишь изредка вставая поесть и в туалет.
Накануне пересдачи заявился Лис. Звонил в дверь полчаса, пришлось открыть.
– Ты готов? – Лис с подозрением уставился на неубранную постель.
– Тебе какая печаль? – Глеб ответил резко.
– Вообще-то, я твой друг, если ты до сих пор не в курсе.
Глеб опустился на диван и сжал голову руками:
– Я ничего не хочу.
Лис испугался:
– Ты что?! Давай вместе. Отберем стихотворение, из старых, над рифмой поработаем. Завтра сделаешь вид, что вошел в измененное состояние, попаришь немного. Ну?
Глеб согласно кивнул, чтобы Лис отстал.
Лис развил бурную деятельность. Откопал в записях стих, написанный год назад, в почти классической манере. Кое-где внес правки и прочитал.
– Сойдет, – Глеб забрал листок.
– Тогда готовься, – Лис мялся у порога. – Я за тобой зайду.
– Не надо, – ответил Глеб, – не потеряюсь.
На пересдачу заявились все. Вместо Авроры в комиссии был препод с параллельного курса. Неудачники по одному заходили в аудиторию, Глеб не спешил. Лис теребил его вопросами:
– Ну ты как? Успокоился?
– Не суетись, – отмахнулся Глеб, – всё нормально.
Он зашел в кабинет последним. Вогон Джельц выглядел доброжелательно, да и Стило улыбалась.
– Вы готовы, молодой человек? – спросил председатель.
– Нет, – коротко ответил Глеб, – я не буду сдавать.
В аудитории повисла тишина. Вогон Джельц неуверенно кашлянул:
– Вы уверены? Вы знаете, что вам придется покинуть школу?
– Уверен. Я не хочу больше писать стихов, отказываюсь.
Снова молчание, а потом заговорили все разом.
– Вы с ума сошли?!
– Вы знаете, что вам будет за это?!
– Тысячи людей мечтают о крыльях, а вы…
В окно билась толстая зеленая муха. Никак не могла сообразить, что рядом открытая форточка.
Глеб смотрел на нее и думал, что он – как эта осенняя муха. Только он бьется, чтобы причинить себе физическую боль и забыть о душевной. Глеб бросил:
– Да, знаю. Мне уже семнадцать, если вы не в курсе. Так что соображаю, что делаю.
Муха наконец вылетела, и Глеб перевел взгляд на комиссию. Все смотрели на него с непонятным выражением: смеси жалости и чего-то еще, понимание ускользало. И тут Вогон Джельц уронил короткое:
– Дурак!
Глеб расписался под отказом и вышел. Лис бросился к нему:
– Сдал?
– Да, – сказал Глеб. – Пойду домой, отдохну.
На следующее утро за ним явились двое. Глеб знал, что этого следует ждать, но всё равно – было страшно. Лишь мрачная уверенность, что вот она, Аврора, узнает и будет переживать, поддерживала его. Его привезли в больницу, где люди в белых халатах еще раз спросили, точно ли он решил. Глеб подтвердил. Тогда его отвели в операционную и вкололи наркоз. Очнулся Глеб уже без крыльев. На руках у него было предписание покинуть школу в течение трех дней.
Глава двадцать первая. Безделица
Вчера весь день шел дождь, холодный и противный. Сначала думали, что ненадолго, потом оказалось, что с утра и до позднего вечера. Путники пережидали его в палатке, которую разбили под деревьями в роще. Похолодало, и Мёнгере утеплилась. Хорошо, что догадалась взять шерстяные носки в магазине. Интересно, как Мёнгере зимой будет? Хотя… Радуги зимой не бывает. А они обязательно до нее доберутся!
Сперва было весело. Глеб травил анекдоты, рассказывал смешные случаи из жизни. Мёнгере тоже немного оттаяла, поделилась дворцовыми историями. А потом – раз, и все замолчали, словно каждый о чем-то вспомнил, таком, что только для себя, а другим не скажешь. И стало неуютно. И серый день, и дождь, после которого не будет радуги.
Даже Хухэ передалось настроение остальных. Лёг в углу и уткнул мордочку в лапы, так и провел весь вечер. Приш осторожно погладил фенека: какой же он милый. Вот бы взять его домой в Яблоневую долину, только Мёнгере, наверное, не согласится отдать. Он же с ней пришел.
К утру дождь все-таки прекратился, и путники отправились дальше. Картинку бескрайнего луга разбавили очертания кустов, затем появились редкие деревья. А после обеда тропинка сменилась мощеной дорогой, Приш и остальные вступили в аллею из странных деревьев.
Светло-серые стволы причудливо изгибались, ветви тянулись навстречу друг к другу, так что вверху кроны деревьев соприкасались, образуя над дорогой шатер. Солнечные лучи проникали сквозь листву и окрашивали листья и камни мостовой в празднично-желтый цвет. Всё это придавало аллее сказочный вид, так что хотелось не смотреть под ноги, а любоваться чудесной картиной. Поэтому путники и проглядели Хранителя пути, сидевшего на валуне сбоку от дороги.
– Опаздываете, – он достал из кармана часы на цепочке и выразительно постучал по циферблату. – Радуга никого ждать не станет. Скоро сезон дождей закончится, и вы не успеете.
– Нам что, под дождем надо было топать? – вскинулся Глеб.
Хранитель пути усмехнулся:
– А я ведь никого!.. Заметьте, никого не принуждал. Сами согласились.
И холодно добавил:
– Никто не обещал легкого пути. Да, вы не сбежали из дома, вас выгнали. Но ведь заслуженно!
Хранитель пути выставил вперед указательный палец, поочередно тыча им в каждого из путников.
– Одного за драку. Второго – за то, что отрекся от крыльев. Третью – за утрату красоты. И лишь четвертый, – Хранитель перевел палец на Хухэ, – сам увязался за вами. Но и ему никаких поблажек не будет.
Приш поразился: ничего себе! Выходит, поэт сам отказался? Никто насильно ему крыльев не вырывал? Почему-то Приш думал, что дело именно так обстояло.
– Я дал вам шанс. Между прочим, спас этим кое-кого от верной смерти. И что? Никакой благодарности! Вы пытаетесь обойти препятствия. Не знал, что вы струсите.
Приш хотел возразить, что это не так, но промолчал – вспомнил, как мялся перед пустотой. И если бы был намек, что она где-то кончается, путники бы не полезли в нее. Но это всего лишь предосторожность!
Хранитель пути зашелся в смехе.
– Предосторожность?! Удобное оправдание. Где же она была, когда вы остановились на ночлег у сумасшедшего старика? Вы хоть знаете, сколько прохожих он уже убил? И что бы с вами было, если бы кое-кому не повезло проснуться?
Все угрюмо уставились в землю – Хранитель был прав.
Тот поднялся, плащ змеей скользнул по камню. Приш обратил внимание, что на Хранителе что-то вроде выкованной из черного металла короны с причудливо извитыми зубьями. А сверху – дохлый ворон. Но смешным Хранитель пути не казался. Наоборот, это придавало ему мрачности.
– Запомните, – подытожил он, – назад пути нет. Или вы дойдете до радуги, или сдохнете. Выбора тоже больше нет. Вы его уже сделали, когда согласились на мои условия.
Хранитель взмахнул плащом, точно крыльями, и на его месте очутился ворон. Птица каркнула и поднялась в небо. Путники проводили ее взглядом.
Говорить расхотелось. Странники медленно брели по аллее, каждый обдумывал слова Хранителя. Даже фенек не убежал вперед, как обычно, а плелся позади.
– Слушай, – не выдержал Приш, – так ты сам отказался от крыльев?
– Отвали, – огрызнулся Глеб. – И без тебя тошно.
Приш смешался: не ожидал, что его вопрос вызовет такую реакцию. А Глеб сообразил, что не то ответил:
– Извини, сорвался. Просто не надо сейчас об этом.
Приш согласно кивнул.
Заметно потеплело, даже Мёнгере расстегнула куртку. А в конце бесконечной аллеи показался просвет – вышли. И оказались в саду. У Приша открылся рот: таких деревьев он сроду не видел. Огромные, с листьями, похожими на страусовые перья, усыпанные пушистыми желтыми горошинами. На других цвели нежно-сиреневые цветы, точь-в-точь как тюльпаны. Розовое облако, фиолетовое, ярко-красное – у Приша кружилась голова от красок. И запах… Благоухали кусты роз. Их лепестки лежали на дорожках, и путники шли прямо по ним.
– Вам нравится? – прозвучал вопрос.
Они обернулись и увидели женщину средних лет, очень милую.
Весь ее вид располагал к доверию: казалось, они с ней давно знакомы. И женщина что-то вроде доброй тетушки.
– Меня Дели зовут, – представилась она, – я живу здесь.
Путники сообщили свои имена.
– Это ваш сад? – поинтересовалась Мёнгере, она тоже, как Приш, была очарована.
– Да, – подтвердила Дели. – Вот это дерево – мимоза, а то – тюльпановое. Здесь растет будлея Давида, а вот эти кусты – рододендроны.
Приш слушал вполуха: названия сплошь незнакомые. А Дели перечисляла: кольквиция, вейгела, дейция, гибискусы, керрия – это про кусты, усыпанные золотыми шарами. Похоже, что своим садом она гордилась.