Вообще, когда смотришь в туман, мерещатся разные ужасы. Потому что оттуда может вынырнуть что угодно. А ты до последнего будешь слеп и глух. Но зато можно представить и другое: воздушные замки, на ступенях которых сидит белокурая фея. Хм… Снова сбился на штамп. Хотя и ведьма-брюнетка – тоже избито. А вот если… Глеб вообразил: Мёнгере стоит на фоне Алтанхота, Золотого города. За нею высится дворец из розового мрамора, чуть поодаль – черный Храм. Все улицы и площади засыпаны песком, ветер гоняет его туда-обратно. И ослепительно-белое солнце. Да, эта картина будоражит.
Глеб заглянул в палатку: Мёнгере и Приш спали. Ну и пусть отдыхают, он пока посторожит. Тем более, Хухэ вернулся – с ним веселее. Глеб погладил фенека, тот положил ему голову на колени, да так и остался лежать. Во сне хорошо, не думаешь о многих вещах: о доме, родителях, друзьях. Не мучаешься: дойдут ли путники до радуги или застрянут в междумирье навсегда? Раньше было проще: Глеб мог выплеснуть страхи в стихи. А теперь… Лучше об этом не размышлять.
Из палатки вылез Приш и сменил Глеба. Поэт забрался на его место и постарался заснуть, но сон не шел. Почему-то разболелась спина, заныли ноги. Глеб повернулся набок, нос к носу с Мёнгере. Ее волосы разметались, укрыв девушку, точно покрывалом. Длинные ресницы слегка вздрагивали, шрам на щеке казался инородным штрихом, так не вяжущимся с красотой попутчицы. Глебу хотелось стереть его. Он невольно протянул руку и провел по щеке. Мёнгере не проснулась, лишь беспокойно пошевельнулась. Вот что, спрашивается, на него нашло?
Глеб закрыл глаза и вскоре отрубился. Он не проснулся, когда Приша возле костра сменила Мёнгере. Лишь ранним утром его разбудил горячий шепот:
– Быстрее вставайте!
Сердце ушло в пятки: что случилось? Глеб с Пришем вывалились из палатки и увидели: в рассеивающемся тумане брело существо, похожее на огромного медведя. Его туловище закрывало горизонт. Существо казалось немыслимым: разве может его вынести земля? От одной его поступи должна стоять неимоверная дрожь. Свет померкнуть из-за поднявшейся в воздух пыли. А они все – оглохнуть. Но оно словно плыло в надвигающемся рассвете: невозможное и реальное, подсвеченное лучами восходящего солнца.
Тело существа поросло густыми лесами, хребет ощетинился горами. Местами блестели голубые кляксы – шкура зверя, как ожерельем, была усыпана озерами.
– Хозяин, – прошептал Приш.
– Что? – не понял Глеб.
– Хозяин всего, – повторил Приш.
Он замер, вглядываясь вдаль. Мёнгере застыла рядом. Лишь Хухэ спал, беспокойно шевеля ушами. А потом солнце взошло, и видение растаяло.
Приш опустился на траву:
– Точно, это хозяин всего. У нас есть одна легенда про него. Что раньше он бродил по свету, а потом свернулся в клубок и уснул. Из этого существа и появилось Темногорье.
Приш вытер со лба пот – похоже, переволновался.
– Надо же! Повезло нам его увидеть.
Глеб сел рядом.
– Странно. Кому бы рассказать, так не поверят. Подумают, что крыша съехала.
– Это очень… – Мёнгере не могла подобрать слова. – Величественно. Глядя на такое, понимаешь, что мы – песчинка. Раз, и нас нет. А это всё было, есть и будет. И грустно, что уже без нас.
Глеб согласно кивнул: да, немного подавляет. Ощущение, что соприкоснулся с беспредельным. Дали подглядеть одним глазком. А дальше живите как раньше. Только не получится как раньше. Хочется и после себя оставить след в вечности. А не быть муравьишкой на травинке, растущей на шкуре загадочного существа. Впервые в жизни Глеб ощутил собственную малость.
Они долго сидели возле костра, не проронив ни слова. А потом солнце поднялось, и путники стали готовить завтрак. В воздух взметались искры, оставляя после себя росчерки пламени. Мёнгере помешивала ложкой кашу а потом заговорила:
– У нас есть история одна. О драконах. Мне кажется, эта сказка попала в Алтанхот с торговцами с севера. Потому что в Золотом городе гроз не бывает.
Мёнгере сняла котелок с огня, разложила кашу по тарелкам, а после поведала.
У Солнца народились дети – огненнокрылые драконы. Ярко-красные, с длинными узкими мордами, с острыми клыками. Больше всего на свете любило Солнце своих детей. Но дети вырастают и покидают родителей. Однажды разлетелись драконы по миру. Кто куда. Напрасно Солнце искало их. Напрасно ждало. Ни в какую не желали драконы возвращаться.
Соскучилось Солнце и стало посылать лучи на поиски. Летели лучи, превращались в острые копья, били молниями. Тянуло их к огненнокрылым драконам. А те больше всего на свете любили летать во время грозы, под проливным дождем, в борьбе с ветром. И молнии разили драконов, ломали их крылья.
Вскоре погибли все дети Солнца. А оно не знает об их смерти. И продолжает ждать и звать, посылая молнии на землю.
История была из тех, после которых не хотелось ни о чем говорить. Лишь убежать в дальний угол и побыть одному. Об убийственной родительской любви. Жадной и эгоистичной. Которая калечит детей, держит их возле родителей всю жизнь. Мёнгере добавила:
– У нас не бывает ни дождя, ни гроз. Это очень старинная легенда. А тут я своими глазами увидела льющуюся с неба воду.
И больше не проронила ни звука.
Глава тридцать пятая. Башня тысячи вокзалов
Приш спустился к реке и увидел Хранителя пути, тот сидел на большом камне. Он был одет в обычную стеганую куртку и плотные штаны. Без дурацкой короны на голове и мертвых животных. Менее всего Хранитель пути походил сейчас на демона. Обычный парень, немногим старше Глеба. Хранитель пути приветственно кивнул, а затем произнес:
– Спрашивай.
– О чем? – спросил Приш.
– Ты сам знаешь. Иначе бы меня здесь не было.
Хранитель пути грустно улыбнулся, точно ему заранее не нравился ответ, который он собирался дать Пришу. Приш откашлялся:
– Вы говорили, что если мы дойдем до радуги, то сможем загадать любое желание.
– Да, – согласился демон, – подтверждаю.
Приш закусил губу: слишком важным был вопрос. И слишком пугал ответ. Наконец он решился:
– Значит, я могу попросить, чтобы Харма осталась живой.
– Да, – ответил Хранитель пути, – только проклятие вернется. А ты никогда не попадешь в Яблоневую долину.
– Останусь здесь?
– Почему же? – удивился Хранитель. – Возвратишься в гостиницу. И получится, что всё зря.
Приш растерялся: как же так?
– Проклятие было снято, потому что нашелся человек, сохранивший самое лучшее в себе даже в облике чудовища. И пожертвовавший собой ради вас, – пояснил Хранитель. – А раз Харма не погибнет, значит, для жителей деревни ничего не изменится.
Приш задумался: что же делать?
– А если я загадаю, чтобы проклятия вообще не было? – поинтересовался он.
Демон зааплодировал:
– Молодец! Очень хороший вопрос. Да, можно откатить историю до того момента, как деревенские заработали проклятье. Только! – Хранитель усмехнулся. – Всё пойдет по другому пути. И Харма просто не родится.
Хранитель пути подвинулся, освободив для Приша место на камне. Тот сел рядом.
– Значит, ничего нельзя исправить? – на Приша накатила безнадежность.
Демон ответил не сразу и невпопад:
– Я ведь выбрал вас, потому что вы нарушили правила.
– Что? – не понял Приш.
Тот повторил:
– Нарушили правила. Ты подрался, хотя это и было запрещено. Поэт отказался от крыльев, а Красавица решила выжить. Подумай об этом.
Пришу хотелось кричать, что ничего хорошего в том, что он подрался, не было – могла погибнуть Яблоневая долина. А Глеб дурак, что отказался от крыльев. И лишь Красавица поступила верно – сражалась за себя с пустыней. Но не смог – рот словно заклеили. И тогда Приш проснулся.
Он долго пялился в провисший полог палатки. Приш был готов пожертвовать заветным желанием ради Хармы. Только бы она жила. Но Хранитель пути дал понять, что ничего не получится. Ведь это был не совсем сон. Приш сжал и разжал кулак. Ну почему так? Раньше бы он заплакал, а сейчас и на это не способен – устал. От дороги, от холода, от страха.
Приш вылез наружу, стараясь не задеть Мёнгере. Возле костра уже дежурил Глеб, Хухэ убежал куда-то. Приш предложил последить за огнем, а поэт отправился досыпать. Приш запек в костре найденные корни лопуха. Приготовил скромный завтрак – кашу на воде. Ни масла, ни сахара – ничего. Если бы мама его сейчас увидела, всплакнула – Приш вытянулся и похудел. Из-под штанин торчали голые щиколотки, свитер болтался.
По утрам уже подмораживало – скоро наступит зима. А до радуги они не дошли. Придется, видимо, искать, где остановиться до весны. Приш старательно отгонял мысли: что, если они здесь застряли навсегда? Об этом думать не хотелось. Путники обязательно продолжат дорогу потом, если сейчас не выйдет отыскать начало радуги.
Всходило солнце. День обещал быть ясным. С пронзительно синим небом, золотом деревьев, жухнущей травой. В Яблоневой долине в эти дни снимали последний урожай яблок – зимних. Их убирали на чердак в ящики, переложив сеном. И они хранились там до весны. Приш сглотнул: он бы не отказался от яблока, и от шарлотки, и от… Вернулся Хухэ с пойманной мышью. Он положил добычу рядом с Пришем, предлагая. Но Приш замотал головой: еще не хватало, мышей есть! Он помешал кашу и пошел будить друзей.
Они уже позавтракали, как Глеб прищурился и неуверенно произнес:
– Вроде как блестит что-то.
Приш тоже вгляделся: показалось, что так и есть. Словно гигантская игла сияет в лучах. А вокруг за многие километры ничего, голое пространство. Они проверили направление по стеклышкам – да, им туда. Путники собрали вещи и отправились к непонятному предмету.
Дорога выдалась странной. Пришу казалось, что они передвигаются рывками. Сначала ничего не происходило, и они находились от непонятного сооружения на том же расстоянии, что и в начале пути. А потом словно перепрыгнули часть дороги. Преодолели сопротивление. При приближении к «игле» стало понятным, что это гигантская башня. Ее макушка терялась высоко в лазури.