И Мёнгере ощутила замешательство: он назвал ее симпатичной. Значит, его не смущают шрамы?
Она расправила крылья и взлетела. От взмахов поднялся ветер. Волосы Приша и Глеба растрепались. Они, запрокинув головы, смотрели на нее. А Мёнгере взмывала всё выше и вскоре потерялась в сером небе. Куда она стремилась, Мёнгере и сама не знала. Она наслаждалась полетом, ощущением радости и свободы. Мощь, восторг переполняли ее. Но что-то тянуло назад. Точнее кто-то. И она спикировала вниз, стремительно приближаясь к земле. Лишь в самом конце вышла из крутого пике и захлопала крыльями, чтобы затормозить.
Приша и Глеба чуть ветром не сдуло.
– Это было круто, – сказал Глеб.
Мёнгере послышалась нотка горечи и сожаления. Ну да, когда-то он был крылатым. А Приш вообще не мог говорить, лишь восхищенно взирал на дракона. Мёнгере легла на землю. Хухэ с подозрением обнюхал ее. Приш с Глебом закинули на дракона поклажу, Приш запихнул фенека в сумку и забрался сам.
«С ними, конечно, не полетаешь – свалятся. А вот плыть – запросто», – решила Мёнгере и соскользнула в воду.
Дракон мчался по водной глади, извиваясь как змея. Волны с плеском разбегались в стороны.
– Не так быстро! – смеялся на спине дракона Глеб. – Меня укачивает.
Мёнгере испытала искушение нырнуть, чтобы его окатило водой. Шутник какой! Но намокнут вещи, да и Хухэ испугается.
Море трансформировалось. Оно приобрело насыщенный аквамариновый цвет. Под брюхом дракона проплыла стайка разноцветных рыб. Словно само присутствие путников наделило край жизнью. Но Мёнгере понимала – они проходят сквозь миры. И это море – лишь отражение первоначального. Небо посветлело, разбавилось перьями облаков. Высоко в лазури кружил фрегат.
Драконье зрение острее человеческого, поэтому темную полосу побережья Мёнгере заметила первой. Она устремилась туда. С шумом выплеснулась с водой на берег и отряхнулась.
– Мы так не договаривались, – запротестовал Глеб, которого окатили брызги, а Приш засмеялся.
Хухэ сразу же унесся изучать местность. Мёнгере издала кхекающий звук и вернулась в воду. Больше всего хотелось утолить терзающий ее голод. А здешние воды богаты на добычу.
Акула метнулась в сторону, испугавшись огромной тени, нависшей над ней. Но дракон оказался проворнее. Огромные челюсти сомкнулись на рыбине, окрасив воды в красный цвет. Дракон рвал плоть, заглатывая акулу большими кусками. Совсем близко подплыла еще одна, желавшая урвать свою долю, и поплатилась. Дракон совершил молниеносный рывок и впился в новую добычу. Но есть не стал. Эту рыбину Мёнгере вытащила на берег.
Приш и Глеб уже разожгли костер. Дракон выронил акулу к ногам Глеба. Тот обрадовался:
– И на завтра хватит!
Потом обратился к Мёнгере:
– А ты так и останешься драконом? Девушкой ты мне больше нравилась. Да и дракона сложнее прокормить.
Будто она сама не в состоянии добыть пропитание. Но надо выбирать: человеческий облик или драконий. В этом мире не получится быть сразу в двух, он уже заполнен историей. И дальше тянуть нельзя: иначе она навсегда застрянет в драконьем теле.
Огонь дергался под порывами ветра, море неспокойно набегало на сушу. Глеб уже разделал акулу, нарезал на небольшие куски и вместе с Пришем запекал их на костре. Воздух наполнялся запахами. Рядом переругивались чайки: они не поделили рыбьи внутренности. Всё двигалось, дышало, спорило, существовало. Не застывшее нечто, а вполне обычная, но такая любимая жизнь.
Мёнгере мысленно закончила сказку: «И, когда дракон доставил всех в новую страну, он вновь стал девушкой». Ее затрясло, точно от озноба. Стало крутить, выворачивать суставы. Обратное изменение далось болезненно. После превращения она рухнула без сил.
– Ты как? – Глеб взволнованно склонился над ней.
– Полежать бы, всё тело ноет, – призналась Мёнгере.
Глеб подхватил ее на руки и отнес в палатку. Приш свернул джемпер и подложил его под голову.
– Сейчас рыбу зажарим, принесу, – сказал Глеб.
– Я сыта, – ответила девушка.
– А как… – начал Приш и умолк, сообразил, что акула была не одна.
Мёнгере ничего не ответила. Закрыла глаза и задремала. Весь вечер и ночь ей снилось, что она дракон. И это было прекрасно.
Глава тридцать седьмая. Последний грифон
Второй день шел проливной дождь. Ноги вязли в глине. Приходилось останавливаться и соскребать грязь. Мёнгере несколько раз поскользнулась, хорошо, что Глеб успел ее подхватить, а то бы перепачкалась. Ветер проникал под одежду, выдувая последнее тепло. Больше всего Глеб мечтал о доме, где можно отдохнуть, согреться и перекусить. Рыбу доели еще вчера утром, теперь из припасов ничего не осталось. Скоро придется есть мышей, которых ловит Хухэ. Экологически чистый продукт, в общем-то. Возможно, что и на вкус ничего. Особенно если поджарить до золотистой корочки.
Глеб сплюнул: докатился, уже о мышах мечтает. Но от голода покачивает, да и голова болит неимоверно. И начинает потряхивать. Стараешься отвлечься, но мысли всё равно на еду соскакивают. Хорошо, что с водой проблем нет – она повсюду. В ботинках, и по спине стекает, даже дождевик не спасает. Умрут они не от обезвоживания, это точно.
Хотя и от Хухэ помощи ждать не приходится – фенек заболел. Стал как тряпочка. Приш нес его в сумке и постоянно проверял, всё ли в порядке. Никто не знал, как лечить и от чего: может, отравился, может, простыл. Непонятно. Глеб давал ему антибиотики, кроша таблетку на маленькие части. Поскорее бы Хухэ поправился, а то сердце не на месте. Чувствуешь себя беспомощным.
Впереди виднелся лес. Выстроился темными рядами наперерез путникам. Хорошо бы пройти без приключений. И чтобы был сосновым. В бору видно далеко вперед, да и поваленные деревья редко встречаются, а вот в лиственном ноги переломать можно. Хотя это не важно. В лесу грибы есть и орешник, и это главное. Потому что есть хочется до невозможности. Глеб всегда плохо переносил чувство голода – становился раздраженным. А тут который день воздухом сыт.
Ближе к лесу стало заметно, что деревья отличаются от тех, к которым Глеб привык с детства. Эти были с прозрачными стволами, с темно-бронзовыми ветвями и изумрудными листьями, потрясающие. Глеб замер, не веря собственным глазам: бывает же такая красота! Лес словно сошел с картины, нарисованной волшебником. Глеб подошел к дереву и провел рукой по стволу: показалось, что дерево вздрогнуло. Но ведь такого быть не может.
Даже Хухэ вылез из сумки и с любопытством обнюхал деревья, он казался озадаченным. Приш улыбнулся, наверное, решил, что фенеку полегчало. Мёнгере указала вверх: крона дерева была облеплена золотистыми бабочками. Приш покачал ветку, они не шевельнулись.
– Надо же, как сделано, – произнес Приш. – Как настоящие!
Путники двинулись дальше. Казалось, что трава раздвигается в стороны, давая им пройти. На белоснежном кусте виднелись красные ягоды размером с крупную клубнику. Глеб не удержался и сорвал одну.
– Ты что! – предупредил Приш. – Нельзя пробовать – отравиться можешь.
Но Глеб уже надкусил: ягода оказалась вкусной – что-то среднее между земляникой и манго. Он поднял большой палец – супер, и Приш с Мёнгере последовали его примеру.
Как ни странно, одной ягоды хватило, чтобы убрать чувство голода. Глеб облегченно вздохнул: можно жить. Он набрал ягод про запас и только сейчас заметил, что с неба больше не льет, да и потеплело. Глеб стянул дождевик и убрал в рюкзак. Надо развести костер, чтобы высушить вещи. Только… Он оглянулся: хвороста не видно, а ломать ветви жалко. От этого места дух захватывает, и хочется его сберечь.
Глеб снял ботинки – не холодно. Да и босиком идти приятнее. Он связал шнурки и перебросил обувь через плечо. Путники вышли к ручью. Приш нагнулся и сделал несколько глотков.
– Очень вкусно, – сказал он.
Глеб тоже отпил – вроде обычная вода, а сладкая. И кровь побежала быстрее, и силы прибавились.
Неподалеку Глеб заметил шатер из ивы. Он раздвинул ветви и вошел внутрь. Просторно: можно разложить спальник и передохнуть. И не нужно разбивать палатку. Он сел на траву: всё, отсюда он ни ногой.
– Смотрите! – послышался голос Мёнгере.
Нехотя, Глеб вышел из укрытия. Мёнгере показывала на двух единорогов, разлегшихся на траве. Казалось, они спят. Путники подошли поближе. Длинная шелковистая шерсть, витые рога, большой единорог и маленький. Единорожка положил голову на спину матери, да так и застыл.
– Интересно, как их сделали? – поинтересовался Приш. – Ведь это же не чучела?
Приш выглядел обеспокоенным, да и Глебу мысль о таксидермии была неприятна. Кто бы посмел потрошить настоящее чудо? Мёнгере села рядом с единорогами и обняла малыша.
– Хорошенький, – сказала она.
Глеба пронзила догадка: это не искусные статуи! И не набитые наполнителем чучела. Они живые! Только находятся в анабиозе – словно кто-то погрузил их в сон. Похоже, что и с лесом так же.
Хухэ в это время что-то вырыл под корнями одного из деревьев. Какой-то гриб. Он потрогал его лапой и съел. У Глеба отлегло: раз появился аппетит, значит на поправку пошел. У животных всегда так. Глеб хотел вернуться под шатер, но Мёнгере потянула дальше. Откуда в ней силы взялись?
Путники шли, а впереди разгорался неяркий свет.
«Фосфоресцирующие грибы, наверное, – думал Глеб, – или мох».
Они выбрались на поляну. Воздух здесь мерцал, будто в нем растворились тысячи светлячков. Посреди лужайки безо всякой опоры висела скала, на ней отдыхал грифон. Голова и крылья орла, мощное львиное тело темно-графитового цвета с белоснежными крыльями, как у Лиса. Глеб неожиданно вспомнил друга: «Как он там? Наверное, волнуется, как и родители, как и Скарлетт с Джейн». Со скалы спускались лианы. Глеб ухватился за одну из них и полез наверх. Приш последовал за ним, затем подняли Мёнгере.
Глеб дотронулся до грифона, и неожиданно тот открыл глаза. Глеб едва не свалился с утеса: вот это да! Грифон не в анабиозе! А тот прошептал: