Осторожно вытерев слезы, я встала, глубоко поклонилась Дее и на нетвердых ногах вышла из придела. Меня уже, наверное, заждались, но я решила зайти в уборную в дальнем конце Храма, чтобы смыть следы слез.
Сверху, с лестницы, донесся гул голосов. Видимо, гости во главе с Матерью-Служительницей заканчивали молитву. Чутко прислушиваясь, я заторопилась дальше по коридору. И так сосредоточилась на том, чтобы не наступить на подол, и не сразу почувствовала – что-то не так.
Запах дыма.
Замерев, я попыталась понять, не показалось ли мне. Может, это просто свечи… Нет, пахло жженой бумагой и чем-то копченым. Меня бросило в жар, потом в холод. Я начала лихорадочно осматриваться в поисках источника огня и заметила чуть приоткрытую дверь книжницкой, где хранились книги Закона и Толкований. Я не стала никого ждать, а, подхватив подол платья одной рукой, бросилась к двери. Рывком открыв ее, я замерла на пороге.
Вдоль стен помещения тянулись стеллажи с книгами – от пола до потолка, в середине стоял стол с бумагами и поминальными записками, а перед ним на треножнике – чаша для сожжения записок. Именно из чаши поднимался противный беловатый дым, а рядом стоял Кинн в серо-синей праздничной форме с серебряными пуговицами.
И сжигал в чаше книгу Закона.
Увиденное было настолько абсурдно, что я просто уставилась на ошеломленное лицо Кинна и оторванные страницы в его руке.
Кинн сжигает книгу Закона.
Сердце замерло, словно его зажали в тисках. Кинн в замешательстве смял страницы и бросил в огонь.
– Разве ты не ушла? Где Служительницы?
Я была настолько потрясена, что даже не смогла ничего ответить.
«Всякое неуважение к символам Закона, коими в первую очередь являются книги Закона, должно быть наказано по всей строгости», – так гласил Закон, оставленный нам Первыми. С наказанием каждый город определялся сам. Раньше в Зенноне за это пожизненно сажали в тюрьму. Теперь наивысшей мерой наказания являлось изгнание.
Я услышала за спиной чьи-то тихие шаги и не раздумывая бросилась к чаше, зашипев Кинну:
– Туши! Давай же!
Ни воды, ни песка – ничего в книжницкой не было. Видимо, записки обычно прогорали сами собой. Я была готова затушить огонь своим подолом, когда Кинн наконец скинул свой френч и набросил на чашу.
Кто-то вошел в книжницкую и тихонько охнул.
– Что случилось?
Сестра Аннека. На пару сердцебиений я примерзла к мес ту. Видимо, она спустилась за мной и почувствовала запах дыма. В тот же миг я осознала: если я выдам Кинна, никто, даже Утешитель, не сможет ничего поделать. Судья мигом вынесет приговор. Метнув в Кинна предупреждающий взгляд, я сделала испуганное лицо и стремительно обернулась:
– Книга Закона горит! Мы пытаемся ее потушить.
Сестра Аннека испуганно посмотрела на чашу, на Кинна, потом на меня. Я заметила, как напрягся Кинн. Не хватало еще, чтобы он сейчас чего-нибудь наговорил. С преувеличенным отчаянием я воскликнула:
– Скорее, позовите кого-нибудь!
Сестра Аннека кивнула и, взметнув подол бледно-серой мантии, стремительно вышла.
– Что ты делаешь? – медленно, с ноткой угрозы спросил Кинн. Я повернулась к нему, и меня пронзил взгляд серых, словно грозовая туча, глаз. От обычно холодного и отстраненного выражения лица не осталось и следа – Кинн был в ярости. Внутри у меня всё затрепетало, но я в свою очередь спросила с негодованием и вызовом:
– Это ты что делаешь?
Когда он не ответил, продолжая сверлить меня взглядом, я не выдержала и заговорила, стараясь сдержать накативший на меня ужас:
– Мне все равно, что ты задумал, но сейчас перед всеми ты скажешь, что спустился в уборную, а на обратном пути почувствовал запах дыма. Ты бросился в книжницкую. В это время я выходила из придела, увидела тебя и пошла следом. Мы стали тушить книгу. Точка.
Кинн покачал головой, отчего темно-русые пряди упали ему на лоб, и хрипло произнес:
– Нет. Когда они придут, я во всем сознаюсь. Скажу, что ты ошиблась.
– Нет!
Во мне вдруг горячим ключом забила злость, и неожиданно для самой себя я сказала:
– Если ты признаешься, тогда у всех на глазах я порву еще одну книгу Закона.
Глаза Кинна потрясенно расширились, и он спросил севшим голосом:
– Что?
Чувствуя безрассудную уверенность, я повторила:
– Если ты признаешься, я подойду к этому столу, возьму книгу Закона и порву ее у всех на глазах.
И сделала шаг вперед.
Он попытался что-то сказать, но в коридоре послышались голоса. Во взгляде Кинна мелькнуло отчаяние.
В книжницкую зашла Мать-Служительница в сопровождении сестры Аннеки. Последним зашел Утешитель Йенар. При виде френча, накинутого на чашу, Мать-Служительница зашептала молитву, а Утешитель быстро подошел к чаше и осторожно поднял френч Кинна.
К счастью, плотная ткань перекрыла доступ к воздуху, и огонь погас. От книги остались полусгоревшие листы и по черневшая кожаная обложка. Положив френч на стол, Утешитель внимательно осмотрел чашу и книгу. Сердце у меня бешено застучало. Можно ли списать произошедшее на случайность?
Утешитель проговорил, словно отвечая на мой вопрос:
– Это не похоже на случайность. Кто-то хотел сжечь книгу Закона.
В книжницкой с остатками едкого дыма повисла тишина. Я изобразила немой ужас, распахнув глаза и приоткрыв рот. Утешитель задержал взгляд на Кинне, потом на мне.
– Не может быть, – охнула Мать-Служительница.
– Боюсь, что в этом почти нет сомнений.
Голос Утешителя был холоден и спокоен, но в этом спокойствии угадывалось какое-то трудно сдерживаемое чувство, и я вздрогнула. По его просьбе сестра Аннека ушла за Карателями. Затем Утешитель обратился к Матери-Служительнице:
– Нам надо выслушать свидетельские показания. Можем ли мы воспользоваться вашим кабинетом?
Она медленно кивнула и повела нас за собой. Когда мы проходили мимо лестницы, до нас донесся неровный гул голосов – людей как будто стало больше, и они встревоженно переговаривались.
Как только Мать-Служительница открыла дверь в приемную, Утешитель неожиданно обратился к ней:
– Матушка, возможно, ваше присутствие нужнее там, наверху. Вы не могли бы всех успокоить и еще раз совместно помолиться?
Было видно, что ей не хотелось нас оставлять, но она кротко кивнула и, бросив на нас с Кинном обеспокоенный взгляд, ушла.
Приемная встретила нас легким запахом благовоний и солнечным светом, льющимся из круглых окон. Там располагались шкафы с книгами и бумагами, два стола для Служительниц и небольшой диванчик для посетителей.
За очередной закрытой дверью скрывался личный кабинет Матери-Служительницы. Утешитель по-хозяйски отворил эту дверь и, пройдя внутрь, решительно задвинул плотные шторы на окнах. В сгустившемся полумраке неярко загорелись светильники с люминариями.
Вскоре в сопровождении сестры Аннеки на пороге приемной появились два Карателя в черной униформе с накинутыми капюшонами. Один был высоким, черная маска плотно облегала его узкое лицо, а на нашивке со знаком Карателей – два меча, скрещенные над книгой Закона, – виднелась одна широкая серебристая полоска, показатель первого ранга. Другой был невысок и коренаст, на его нашивке серебрились три узкие полосы, и, когда он обратился к Служительнице, голос его прозвучал низко и глухо:
– Потребуется книга Закона для принесения клятвы.
Сестра Аннека проскользнула в кабинет, достала из резного шкафа книгу Закона и, положив ее на стол, вернулась в приемную, где прижалась к стене, в своей светло-серой мантии напоминая испуганного мотылька.
Тем временем Утешитель последовал вслед за высоким Карателем в коридор – видимо, в книжницкую. Второй же Каратель черной глыбой застыл в приемной, недалеко от входа. Мы с Кинном, на приличном расстоянии друг от друга, тоже остались стоять, никто из нас садиться не пожелал. Мне стоило большого труда не вцепиться в мамин браслет, который, вопреки увещеваниям Неллы, я надела и сегодня. Еще немного – и решится судьба Кинна.
Опасаясь привлекать внимание, я искоса взглянула на его напряженную фигуру и лицо, вновь ставшее закрытым и недоступным. И мне стало ясно: если Кинн даст показания первым, он сразу во всем сознается и его изгонят. И ничто не сможет спасти его от Теней.
Какое бы безумство ни сподвигло его на подобное деяние, я должна во что бы то ни стало ему помешать.
Дверь в приемную открылась, и на пороге рядом с высоким Карателем показался грузный, пышно одетый человек с короткими седыми волосами, в котором я с удивлением узнала Старшего судью, приглашенного на свадьбу в качестве гостя. Бросив на нас с Кинном острый взгляд, судья Ульвен молча прошел в кабинет и сел во главе стола Матери-Служительницы.
Высокий Каратель занял место по правую руку от него, а Утешитель Йенар – по левую. Негромко переговариваясь, они подготовили бумаги для ведения протокола, а потом судья Ульвен медленно поднялся из-за стола, и его тучная фигура, казалось, заняла полкабинета.
– Именем Зеннона прошу свидетелей принести клятву.
От его властного твердого голоса меня бросило в дрожь, но я заставила себя шагнуть вперед. Нельзя позволить Кинну сказать что-нибудь не то.
– Я могу говорить первой?
– Я могу говорить первым?
Кинн встал рядом со мной, и я не удержалась от возмущенного взгляда. Весь его облик горел решимостью. Утешитель поднял брови, посмотрел на Кинна проницательным взглядом и, слегка склонив голову к судье, что-то ему шепнул. Тот кивнул и произнес:
– Прошу, госпожа, заходите.
Кинн издал какой-то звук, но я проигнорировала его. Всё-таки мне удалось его опередить. Не оглядываясь, я зашла в кабинет и закрыла за собой дверь. Теперь, когда свет из передней сюда не попадал, люминарии разгорелись чуть ярче.
– Прошу, положите руки на книгу Закона, принесите клятву и назовите свое имя и дату рождения.
На столе стояли два светильника, и их сдвинули так, что, когда я подошла поближе, свет неприятно ослепил меня, тогда как мужчины осталис