Видимо, он заметил, что мои руки и ноги покрыты сажей и пеплом. Неожиданно для себя я призналась:
– Да. Я… я подумала, что это конец. – Помолчав, спросила: – Что там случилось? Почему вы не оставили какого-нибудь знака?
Олеа непонимающе посмотрел на меня, потом тяжко вздохнул.
– Мы оставили знак, только ты же не из наших, тебя Каратели не предупредили, где смотреть, если что. Да уж. – Он задумчиво покачал головой и сердито нахмурился. – Волки. Всё из-за них. Проклятые твари. Они никогда не нападали в открытую, но тут… Видимо, зима показалась им слишком долгой, захотели поохотиться. Нам удалось сбежать у них из-под носа, прямо в снегопад, но… Ты видела, что стало с постоялым двором. Слава Зеннону, что неподалеку оказалось поместье.
Я хотела спросить, как пожар связан с волками, но не стала. Олеа продолжил:
– Мы, конечно, боялись, что эти твари нас выследят, но всё же пришлось оставить малоприметный знак на северной стене большого дома, что убежище впереди, и установить дежурства. Каждый день один из нас идет на дорогу и ждет новых Псов.
– А если на того, кто дежурит, нападут волки?
Олеа смутился и с грустью ответил:
– Лучше пусть погибнет один, чем все. – Заметив мой взгляд, он добавил: – Дежурства добровольны. Сегодня был мой черед. И я… Мне так стыдно: я заснул. До последнего крепился, но не выдержал.
Я часто заморгала. Всхрап, который я услышала… это был Олеа? Вот тебе и сказки о Лесном хозяине, боровницах и им подобных! Я еле сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху.
Скрывая смущение, Олеа взглянул на свою руку, и я с удивлением увидела на его запястье часы с темно-синим циферблатом. Часовщики использовали разные оттенки синего и голубого, чтобы показать, что часы не простые механические, а с сардаллом.
– Откуда они у тебя?
Никто ведь не покидал Зеннон с камнями.
– До изгнания у меня их не было, наша семья не могла себе такого позволить. Мне их дали… – Олеа замялся и застенчиво улыбнулся, – как вождю Псов. Без часов мы бы не знали, когда возводить щит.
Я посмотрела на него с нескрываемым изумлением. О том, что у Псов есть вождь, можно бы и догадаться. Но Олеа? Такой прямодушный и застенчивый человек – в роли вождя?
От лучей закатного солнца в его каштановых волосах вспыхнули огненные пряди. Олеа, продолжая улыбаться, кивнул в сторону густого перелеска:
– Уже близко.
Мы снова двинулись: я – по тропинке, Олеа – справа, чуть в стороне, чтобы мне не приходилось бороться с высокой травой.
– Надеюсь, тебе у нас понравится, – проговорил он через какое-то время. – Мы все разные, но стараемся жить в мире. По-иному здесь, снаружи, никак. Чтобы не было каких-то недоразумений, мы просто придерживаемся некоторых правил.
Я насторожилась. Но Олеа, словно почувствовав мое напряжение, покачал головой:
– Не переживай. На самом деле ничего сложного. Во-первых, мы соблюдаем и чтим Закон. Однажды мы оступились, но нам дали шанс изменить свою жизнь, и мы его не упустим. Во-вторых, мы трудимся и помогаем друг другу, а у кого сильный дар – тот ищет полезные камни на благо города. В-третьих, мы не спрашиваем друг друга, за что нас изгнали. То, что было в прошлом, пусть там и останется. Мы начинаем жить заново. Ну и наконец, мы приходим домой не позже определенного времени. В течение года оно меняется, но это примерно за час до заката.
– А что будет, если опоздаешь на пять минут? – не удержалась я.
Серо-голубые глаза Олеа посмотрели на меня с неожиданной серьезностью.
– Световой щит возводится в строго определенное время. Придешь позже – окажешься по ту сторону.
По спине у меня пробежал холодок.
Молча мы вошли под тень деревьев. Здесь тропинка расширялась так, что рядом могли идти два человека. Где-то послышалось журчание ручья.
Олеа снова заговорил:
– Возможно, последнее правило тебе кажется слишком строгим, но, если мы хотим выжить, если хотим вернуться до мой, нам нельзя рисковать.
Я заставила себя кивнуть, хотя в глубине души от подобной категоричности меня покоробило: раз уж щит возводят настолько заранее, то неужели нельзя пожертвовать парой минут, чтобы спасти человеческую жизнь?..
Олеа нерешительно помедлил и бросил на меня смущенный взгляд:
– Есть еще одно… не сказать – правило, скорее вынужденная мера. Мы… не вступаем в отношения. У нас нет ни одного теадарита, а в нужных травах никто не разбирается… – Он умолк, наблюдая за моей реакцией.
Я надеялась, что в тени было не очень заметно, как вспыхнуло мое лицо. В Зенноне, где после закрытия Врат все третьи и последующие дети стали облагаться налогом, теадарит стал очень востребован – он не давал женщине забеременеть.
Олеа вздохнул:
– Здесь не место для детей.
Я вздрогнула, представив, каково это – рожать и воспитывать детей в изгнании, в постоянном страхе перед Тенями. Хуже ничего не придумаешь. Олеа прав: здесь детям не место.
Через пару минут мы вышли из перелеска к еще одной деревянной изгороди. Чуть впереди шумела речка, а за ней, слева, из-за глухого забора выглядывали два кирпичных здания: большой двухэтажный дом и маленький гостевой, – а также несколько хозяйственных построек. Дальше виднелись фруктовые деревья, а справа от них тянулись загоны для скота.
С востока из-за перелеска выныривала дорога, которую упоминал Олеа, – она пересекала речку по неширокому каменному мосту, вероятно, из простого лассника, и подходила к кованым воротам. Настоящее убежище, не сравнить с постоялым двором.
Вопреки моим ожиданиям, Олеа повел меня не к каменному мосту, а напрямик – там речка сужалась и через нее был перекинут простой деревянный мостик без перил. Мне живо вспомнились Сады Деи. Юноша, заметив мое волнение, без слов подал руку и, как ребенка, перевел на другой берег.
Когда мы направились к воротам, на меня накатила такая усталость, словно все силы остались позади, а тело внезапно отяжелело. Мне захотелось лечь прямо в мокрую от росы траву, но, стиснув зубы, я проследовала за Олеа вдоль кирпичного забора, покрытого густо разросшимся плющом. У меня даже не хватило сил удивиться, что решетчатые ворота сковали из дорогого арганита, которому была не страшна ржавчина.
Перед тем как пропустить меня вперед, Олеа вздохнул:
– Не суди строго. У нас не было времени навести порядок – все силы уходят на то, чтобы добывать еду.
Я собиралась сказать, что порядок – последнее, что меня сейчас беспокоит, но, войдя во двор, в замешательстве остановилась. Широкое пространство двора заросло сорняками и было завалено кучами мусора: покореженными тележками и сломанными ящиками, обрывками ткани и пустыми винными бутылками. Всё было старым, выцветшим, побитым дождями.
Неужели это хозяева, бежавшие от Теней, оставили свой дом в таком виде?
Олеа грустно огляделся:
– Это всё из-за торговых караванов. После появления Теней, если в постоялых дворах не хватало места, они занимали ближайшие дома. Спрашивать разрешения всё равно было не у кого. Конечно, с каждым караваном путешествовали Каратели, чтобы предотвратить мародерство, но, как видишь, это не мешало торговцам вести себя как свиньи.
Олеа первым зашагал по подъездной дорожке из голубиного камня к большому дому, стены которого тоже поросли плющом. Едва юноша поднялся на крыльцо, как входная дверь распахнулась и на пороге показалась худощавая светловолосая девушка чуть старше меня, которая, заломив руки, воскликнула:
– Олеа! Слава Зеннону! Мы начали волноваться! – Заметив меня, она округлила глаза. – А это кто?..
– Наша гостья. Тарина, давай зайдем внутрь, время поджимает.
Девушка молча попятилась, пропуская нас в дом. Из узкой передней мы прошли в полутемный коридор, где пахло пылью и плесенью. Олеа открыл дверь справа, ведущую, судя по видневшимся книжным стеллажам и массивному столу, в кабинет.
– Тарина, пожалуйста, проводи Виру в гостиную и познакомь с остальными, а я займусь щитом.
Без своего проводника я сразу же почувствовала себя неуютно. Даже в полумраке было видно, что у Тарины тоже нет татуировки на шее, но в отличие от меня она была в простом чистом платье, а в отросшие светлые волосы вплела голубую ленту под цвет глаз. Я же была в грубых штанах, мокрых от росы и испачканных сажей и пеплом, короткие волосы торчали во все стороны, а лицо горело от целого дня на солнце. К моему облегчению, Тарина ничего не стала говорить про мою внешность, просто улыбнулась:
– Пойдем, – и провела меня в дверь напротив.
Гостиная оказалась просторной комнатой с большим камином. Тарина двинулась к другой закрытой двери, за которой раздавались голоса, а я отвернулась, рассматривая обстановку.
Судя по медным светильникам и изящной мебели, хозяева дома были людьми, желавшими произвести хорошее впечатление. Возможно, в прежние времена я бы нашла эту обстановку уютной, но теперь всё приобрело жалкий вид и внушало мне тревогу: и протертый ковер, и порванная обивка кресел и дивана, и грязные окна с облупившейся краской. Словно всё говорило: здесь больше не место для живых.
Я едва не подскочила, когда сзади раздался громкий грубый голос, вульгарно растягивающий гласные:
– Ты уверена, что это не мальчишка?
Обернувшись, я столкнулась взглядом с черноволосой девушкой, которая, скрестив руки на полной груди, рассматривала меня с ног до головы. Ее глаза остановились на моей шее, и она сердито сощурилась:
– Почему у тебя нет нашего знака?
Из-за ее спины вышел юноша с насмешливым выражением лица, примерно возраста Олеа, и молодая женщина, темноволосая и темноглазая, в черном платье. Тарина неловко замерла у двери, словно не зная, куда себя деть. У всех, кроме нее, на шее были татуировки с псом.
На мгновение я почувствовала себя так же, как на допросе перед Карателем. Черноволосая девушка излучала такую враждебность, что я испугалась, не зная, какой ответ ее устроит. Что-то мне подсказывало, что мои расплывчатые слова о последней надежде, которым внял Олеа, для нее окажутся пустым звуком.