Нет, мне требовалось что-то, на чем можно по-настоящему сосредоточиться, не рискуя вывернуть челюсть от постоянной зевоты. Когда я глубоко о чем-то задумывалась, голоса Теней звучали чуть приглушенно, словно я уходила под воду. Но проводить каждую ночь в глубоких размышлениях я просто не могла. Тогда меня осенило: нужна книга! Олеа с легкостью дал мне разрешение брать из кабинета какие угодно книги.
Но очень быстро обнаружилось, что хозяева поместья страстно любили земледелие и скотоводство – до такой степени, что все имеющиеся тут книги были посвящены сельскому хозяйству и быту. Будь у нас скот и семена, за несколько лет мы могли бы добиться больших успехов. Но ни «Сказок Черного леса», ни «Приключений Дендрика Отважного по ту сторону Штормовых морей», ни даже истории Серры – ничего подобного не было. Просто удивительно, что при таком подходе в поместье нашлись книги Закона и Толкования.
Признав свое поражение, я взглянула на неаккуратные стопки книг на сдвинутых вместе стульях и вздохнула. Хотелось надеяться, что торговцы забыли что-нибудь не связанное с выпасом или удоем.
В первых нескольких стопках ничего особенного не нашлось. Устаревшие книги по медицине, поваренные книги и даже брошюрки типа «Тайный камень для привлечения сердец противоположного пола» или «Камни для дарования удачи». Не удержавшись, я громко фыркнула. Вот это точно можно пустить на растопку. Любовный камень, камень для удачи – всё это было рассчитано на людей со слабым даром и богатым воображением. И тех, кто пропускал уроки высшей камнелогии мимо ушей. Один из основополагающих законов гласит: «Сила камней ограничена физическим миром». Любовь, удача, успех, благополучие – ничего этого камни подарить не могли. Я мельком заглянула в брошюру о любовном камне и поперхнулась от смеха: ничье сердце ихлоний привлечь не мог, зато облегчал отхождение кишечных газов.
В следующей стопке я быстро просмотрела верхние книги – несколько томов «Камнелогии в красках» для художников, – пока руки не остановились на потрепанной книжице. Чайного цвета измятая обложка и надпись на древнесеррийском. Я даже не сразу поняла, почему она привлекла мое внимание. Потом вчиталась в название.
«Падение Альканза́ра».
Как странно… Может, я неправильно поняла? Я провела пальцем по шероховатой поверхности, проговаривая первое слово. В голове тут же раздался звучный голос наставника Луккиана: «Падение умного – в его гордости». Приверженность наставника к древнесеррийским сентенциям не ведала границ, поэтому многие изречения я знала наизусть. Да и к изучению самого древнесеррийского наставник подходил со всей ответственностью.
Нет, я всё поняла верно.
Но Альканзар – последний из Первых, десятый ребенок Серры и Иалона. В отличие от остальных братьев и сестер, которые прожили по пятьсот лет, он умер раньше всех. Он не женился и не основал своего города. Он прожил так мало, что не стал ничьим покровителем. Ему даже не посвятили своего дня. Только в день Предков, когда вспоминают и всех Первых, звучит его имя.
Так о каком падении Альканзара могла идти речь?
Открыв обложку, я с удивлением увидела городской герб Энтаны: на щите ручное зеркало в простой оправе – символ самопознания, на ручке – керрит, камень, улучшающий зрение. По бокам от щита – корабль и маяк, освещающий ему путь. А внизу девиз: «Узри суть». Рядом с гербом расположился знак энтанской Гильдии камневидцев, который один в один походил на зеннонский: в центре камень-сердце, а от него отходят шесть лучей с камнями на концах. Только камни и качества, обозначаемые ими, в Энтане были другими.
На титульном листе было написано ровным сдержанным почерком: «Записано со слов Энтаны Прекрасномудрой ее верным учеником и последователем Йермом».
Я пролистала несколько пожелтевших страниц и убедилась, что передо мной рукописная книга, но, судя по оформлению и почерку, никак не оригинал, а поздняя копия. Наверное, именно поэтому она и не заинтересовала торговцев, а вникать в древнесеррийский никто не стал.
Что ж, остается надеяться, что эта книжица отвлечет меня от диких воплей лучше, чем чтение о правилах применения коровьего навоза.
Я отнесла книгу в комнату и положила на прикроватную тумбочку. За те две недели, что я провела у Псов, комната преобразилась до неузнаваемости. Олеа с Вэльдом вынесли всю лишнюю мебель, оставив только кровать с тумбочкой, бельевой комод, пару стульев и кресло. Под руководством Тарины я подмела, помыла пол и вытерла пыль.
Нет, я не чувствовала себя как дома, но я осталась жива и у меня была крыша над головой.
Поменялась не только комната, но и я сама, и мои отношения с Псами.
Чувство вины перед Олеа заставило меня взяться за свои обязанности с особым рвением и даже найти новые. Так, теперь я каждый день участвовала в чтении Закона. За неделю я разобралась, когда появляются Тени, – в кабинете висели старые механические часы, которые Олеа регулярно заводил, – и вызывалась читать самой первой, пока криков не было слышно. Потом просила перерыв, ссылаясь на то, что устала.
Олеа был в восторге: он мог и отдыхать, и слушать внятное чтение Закона. Ланда сидела с кислым лицом, вероятно, уязвленная тем, что я опять что-то «показываю», но, честно говоря, мне было всё равно. Я не собиралась упускать редкую возможность хоть что-то делать как следует.
Еще одна возможность появилась случайно. Через десять дней после прибытия я наконец-то осмотрела весь дом – до этого у меня не было ни сил, ни желания. И на первом этаже обнаружила музыкальную гостиную с зачехленным фортепиано.
Расчихавшись от поднятой пыли, я коснулась гладкой лакированной поверхности. Когда последний раз на нем играли? Даже если среди торговцев и были любители музыки, уже почти девять лет его никто не касался.
Я осторожно открыла крышку и нажала несколько клавиш. К моему удивлению, инструмент оказался настроенным: неужели лиррон не впал в спячку и до сих пор помогает держать строй? Не удержавшись, я сыграла простую детскую песенку – одну из первых, которую разучила.
Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился слегка запыхавшийся Олеа. Он с изумлением перевел взгляд с фортепиано на меня:
– Это ты сейчас играла?
Потом резко развернулся, бросив мне через плечо: «Не уходи!», и исчез. Мне оставалось только надеяться, что я не нарушила какое-нибудь негласное правило.
Через несколько минут он появился в сопровождении всех остальных, так же, как и я, не понимающих, что происходит. Олеа, показав на меня рукой, торжественно объявил:
– У нас теперь есть свой собственный исполнитель. Вира, сыграй, пожалуйста.
На секунду я опешила, потом кивнула. Если среди присутствующих я была единственной, кто умел музицировать, не стоило переживать, что – по словам Неллы – играю я весьма посредственно.
Олеа услужливо пододвинул ко мне стул. Чувствуя любопытные недоверчивые взгляды, я постаралась расслабить кисти и сосредоточиться на клавишах перед собой. И позволила пальцам самим вспомнить любимые мелодии. Пару раз я сбилась – одна из клавиш западала, – но, никем не прерываемая, сыграла подряд четыре произведения.
Когда я доиграла последний аккорд, по гостиной разлилась тишина. Я уже представила всё, что сказала бы мне по поводу подобного выступления Нелла, поэтому была совсем не готова к бурным восторженным аплодисментам. Вэльд даже залихватски свистнул.
С горящими щеками я повернулась к импровизированному залу. Все хлопали. Олеа и Вэльд – с широкими улыбками. Тарина – медленно, с каким-то потрясенным видом, словно еще не совсем отошла от услышанного. Даже Нери хлопала и улыбалась мягкой, непривычной улыбкой.
И Ланда. Словно забыв о своей неприязни, она звонко отбивала ладони друг о друга, а в ее глазах блестели слезы.
С тех пор каждый день после обеда все собирались в музыкальной гостиной, и я играла. Там же нашлись помятые ноты, и потихоньку я разучивала новые мелодии.
Музыка не только приносила мне удовольствие – неожиданно она улучшила наши отношения с Ландой настолько, что однажды та бесцеремонно ворвалась ко мне в комнату и забрала мое мешковатое платье, чтобы ушить.
– Видеть не могу, как оно на тебе болтается – как пальто на венике.
Я отдавала платье с опаской, ожидая подвоха. Но, когда Лан да вернула его, оно село по фигуре, будто сшитое по моим меркам. Девушка довольно кивнула:
– Вот теперь мои глаза не вывалятся, когда будешь играть свою красивую музыку.
Это был самый чудной комплимент, который я слышала в своей жизни, но отчего-то к горлу подступил комок.
…В мою комнату робко постучали.
Очнувшись, я открыла дверь, за которой оказался Олеа. С застенчивой улыбкой он протянул мне густо-фиолетовые цветы медвяницы в простой керамической вазе.
– Давно хотел тебе подарить. За твои выступления. Нам всем очень не хватало подобной красоты. Я благодарен Серре за то, что она привела тебя к нам.
Чувствуя себя польщенной и одновременно сгорая от неловкости, я была готова признаться Олеа, кто я такая на самом деле, но в это мгновение в коридоре показалась Тарина, и я стушевалась.
Увидев нас с Олеа и цветы в моих руках, она на мгновение потерялась, а потом неуверенно улыбнулась:
– Вира, тебя Ланда зовет. – Она тут же скрылась в своей комнате, плотно закрыв дверь, но нужный момент был упущен.
Я перевела взгляд с Ланды на миску, в которой лежала горстка желтоватых гразов, и почувствовала, как сердце падает в пустоту.
– Повезло, что Вэльд камни раздобыл, а то эти прожорливые пискуны нам всю муку попортят. Ладно бы зима была, так ведь нет, всё равно лезут, тварюги.
Ланда суетилась, доставая посуду, чтобы приготовить ужин, и на меня не смотрела.
– На кухне от тебя толку мало, вот лучше и займись камнями-то. В город мы их не возьмем – слишком уж они мелкие, – зато ты со своим слабым даром справишься. И пальцы сбережешь. – Она бросила неодобрительный взгляд на мои руки, все в царапинах, порезах от травы и крапивных ожогах.