Темнота надвинулась на меня, и я почти перестала что-либо различать. Выдохнув, я закрыла бесполезные глаза. Сотни раз я держала игний в руке, надеясь его пробудить. Я знаю, каков он на ощупь.
Серра, прошу, помоги.
До крови закусив губу, я стала проводить раскрытыми ладонями по голубиным камням, сосредоточив все мысли на маленьком гладком камешке.
Тени пронзительно вскричали у самых ворот.
И тут, когда я почти отчаялась, правый мизинец коснулся чего-то округлого, гладкого. Мне не надо было его видеть, я знала, что это игний. Схватив камень, я вскочила и ринулась в сторону сарая.
За моей спиной, исходя криком, приближались Тени.
Не чувствуя ног, задыхаясь, я ввалилась в сарай, едва не столкнувшись в дверях с Кинном. Не говоря ни слова, я сунула ему в руку игний. Кинн тут же развернулся и бросился к остальным камням. Из последних сил я захлопнула за собой дверь, сделала от нее пару шагов и, осев на пол, с хрипом выдохнула:
– Они здесь.
Крики раздались прямо у порога, и тут дверной проем осветился, выделив темный прямоугольник двери, – снаружи загорелся щит. Разъяренные Тени взвыли, как волки, у которых отобрали добычу.
У меня в груди и боку саднило от бега, мокрая одежда противно липла к коже, но я улыбнулась, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.
Кинн медленно обернулся. Его лицо с синяками и ссадинами выглядело таким потрясенным, что он казался беззащитным, как ребенок.
Я оперлась спиной о ближайший ящик, выдохнула и позволила себе немного расслабиться.
– А теперь расскажи, как ты оказался вместе с Волками.
Глава 13
Вместо ответа Кинн оглушительно чихнул. Вытирая нос рукой, он немного гнусаво заметил:
– Сначала надо переодеться, а то простудимся.
Только после его слов я заметила, что меня бьет мелкая дрожь от холода и нервного перенапряжения. Переодеться бы не помешало, но во что?
Я огляделась. В сарае не было ничего даже отдаленно похожего на одежду, разве что попробовать облачиться в корзины. От этой мысли мне стало одновременно неловко и смешно, и я фыркнула.
Кинн вопросительно поднял брови. Я кивнула на плетенки, кучей сваленные в ближайшем углу.
– Предлагаешь вот это надеть?
Представив корзину, надетую на меня вверх дном вместо юбки, я не удержалась от смеха.
– На самом деле я имел в виду что-то менее… экзотичное. – Уголки губ Кинна тоже поползли вверх. – Где-то здесь были мешки из-под зерна.
На пару секунд мы уставились друг на друга, а потом, не сговариваясь, зашлись в истеричном хохоте, да так, что слезы брызнули из глаз. У меня уже заныли мышцы живота, но я никак не могла остановиться – меня согревал и подталкивал смех Кинна, который я услышала впервые в жизни. И его смех мне безумно понравился.
Тени что есть силы бушевали снаружи, но я не обращала на них внимания – смех будто укрыл меня теплым коконом.
Еще улыбаясь, Кинн наконец поднялся и очень осторожно обошел вокруг, хотя в осторожности не было нужды: иррит, камень удержания, не давал остальным сдвинуться с места, пока горел щит. Из одной тачки, грустно лежащей без колес, Кинн достал целую охапку огромных мешков. Прежде чем я успела спросить, как именно предполагается их надеть, он вытащил из внутреннего кармана куртки складной нож.
– Пришлось позаимствовать у Волков. Арганитовое лезвие. Вода ему не страшна.
При виде ножа я тут же вспомнила про его рану и спросила:
– Как твоя рука?
– Могло быть хуже. Не бери в голову, заживет.
Решительно отказавшись от моей помощи, Кинн частично вспорол дно двух мешков, а сбоку проделал отверстия для рук. И тут у меня возник вопрос, от которого к щекам прилила кровь:
– А… как мы переоденемся?
Кинн, взяв в руки еще пару мешков, кивнул куда-то влево:
– Там есть дверь. Проверим. И ты, если что, сможешь пойти туда.
Неловко встав на ноги, я разглядела дверной проем за ящиками, составленными у стены. Закончив с мешками, Кинн сдвинул ящики в сторону.
Рассохшаяся дверь открылась с трудом, явив неясный полумрак, но, когда Кинн пробудил люминарий на стене, тот осветил нагромождение садового инвентаря. Картина была довольно унылой, но по крайней мере мышами не пахло – они вызывали у меня зудящее отвращение.
Забрав получившуюся «одежду», я вошла внутрь и закрыла за собой дверь. Тени вопили надрывно и без остановки, но близость Кинна меня успокаивала.
Положив мешки на какой-то плетеный короб, я первым делом сняла хлюпающие ботинки и промокшие носки. Моим ледяным ногам деревянный пол показался даже теплым. Куртку удалось снять не сразу – холодные пальцы плохо справлялись с пуговицами. Я повесила ее на выступающую перекладину, и на пол мерно закапало. В одной рубашке я тут же покрылась мурашками, а при мысли, что Кинн совсем рядом, за незапертой дверью, и что мне нужно полностью раздеться, в животе у меня затрепетало. Чутко прислушиваясь к шагам за дверью, я выдохнула и, стараясь ни о чем не думать, сняла рубашку и легкий полукорсет. Бросив одежду на ту же перекладину, я мигом натянула через голову мешок. Ткань была грубой, с запахом зерна и пыли, но ширины мешка с запасом хватило, чтобы пролезли плечи и грудь, а длина доходила до колен. Затем как можно быстрее я стянула штаны и короткие панталоны.
Второй мешок был короче, и я не сразу разобралась, что с ним делать: Кинн полностью распорол дно и одну из сторон, а в другой проделал дыру. Догадавшись наконец, как это надеть, я удивилась, что Кинн до такого додумался, – получилась разлетающаяся накидка, которая закрывала руки целиком.
Отжав мокрые вещи, я снова развесила их на перекладине, постаравшись скрыть нижнее белье за остальной одеждой. И, уже намереваясь выйти, подумала, что Кинн, может, еще переодевается.
Я вспыхнула и, не глядя, чуть приоткрыла дверь:
– Я могу выйти?
– Да, конечно.
Пока меня не было, Кинн не только успел переодеться – из перевернутых ящиков он соорудил что-то вроде двух помостов под углом друг к другу и уже застелил ближайший из них распоротыми мешками, а сам, сидя на другом и не поднимая головы, вспарывал очередной мешок.
Хотя ткань скрывала большую часть моего тела, я всей кожей ощущала свою наготу, особенно в присутствии чужого человека. В присутствии мужчины.
Стараясь не слушать Неллин голосок, на все лады шипящий: «Бесстыжая», я поскорее прошла мимо сломанных тачек и села на застеленный помост, боком к Кинну, надеясь, что за ящиками моих обнаженных ног не будет видно. Почти сразу я почувствовала, что по полу сквозит, но забраться с ногами на помост не решилась.
Ноги самого Кинна были скрыты мешками – к моему облегчению и одновременно легкому разочарованию. Устыдившись своих мыслей, я отвернулась и неловко дернула за подол импровизированного платья, надеясь опустить его по ниже, но безуспешно.
Ящики заскрипели, что-то мягко хлопнуло – видимо, Кинн застилал свой помост. Я вздрогнула, когда его голос раздался совсем рядом:
– Чтобы ноги не мерзли.
Положив что-то позади меня, он отошел. Я подождала, пока снова не скрипнут ящики, и только потом обернулась. Ну конечно, еще один мешок.
Кинн уже сел на свой помост, натянув свободный мешок прямо до колен. Проследив за моим взглядом, он поднял брови:
– Только не говори, что корзины были бы лучше.
Пряча улыбку, я укутала ноги тканью и, как гусеница-переросток, заползла на помост – пока не уперлась спиной в бортик тележки. Без мокрой одежды мне стало куда теплее, но легкая дрожь всё равно осталась. Я принялась растирать под накидкой холодные плечи и тут же, поймав взгляд Кинна, перестала.
Я сижу запертая с Кинном в одном помещении, и на нас нет ничего, кроме нескольких кусков ткани.
Отвернувшись, я почувствовала, как по всему телу разливается тепло, и вдруг поняла, что даже не слышу Теней – мысль о Кинне поглотила всё мое внимание. Я вздрогнула, когда он чуть хрипло заговорил:
– Ты спросила, как я оказался вместе с Волками. Я расскажу тебе, расскажу всё с самого начала…
Он словно хотел сказать что-то еще, но не решился. Я подняла голову и постаралась сосредоточиться на серьезном разговоре. Кинн крепко сжал в правой руке мешочек из черной кожи и заговорил:
– Для меня всё закончилось и одновременно началось, когда мне исполнилось семь лет. Взрослые обычно считают, что дети в этом возрасте еще ничего не замечают, но я уже какое-то время чувствовал, что атмосфера в доме изменилась. Отец ходил хмурый, мама постоянно была на взводе. Всё звучало по-другому, знаешь, как часы, которые вот-вот остановятся. Но у меня всего пару месяцев назад пробудился дар, и я был так этому рад, что не обращал внимания ни на что другое. Вернее, старался не обращать, – Кинн с горечью улыбнулся. – Тот последний день моего рождения, который мы отпраздновали всей семьей, вышел не очень-то радостным. Из Альвиона пришло письмо о том, что бабушка – мать моей матери – при смерти, и мама решила рискнуть и съездить к ней, попрощаться. Помню, чтобы не думать об этом и отвлечься, весь тот вечер я тренировался играть в жабу – отец подарил мне набор для начинающих.
Кинн едва слышно вздохнул.
– А перед сном родители пришли ко мне в комнату. Я сразу понял, что что-то не так. Они никогда ко мне вдвоем не заходили. И предчувствие не обмануло. Родители сказали, что отправляются в Альвион вдвоем.
Сердце у меня сжалось, когда я представила семилетнего Кинна, который видит своих родителей последний раз в жизни, но еще не знает об этом.
А он тихо продолжил:
– Я думал, что отец просто не хочет отпускать маму к бабушке одну… Но дело оказалось в другом. – Он прикрыл глаза, словно заново переживая тот разговор. – С бабушкой всё было в порядке. Родители покидали Зеннон совсем по иной причине. Отец просил, чтобы я понял их, понял и простил. Сказал, что на них возложена важная миссия, что никто другой с ней не справится. Они должны были… восстановить справедливость.