– Хм. Ну, поехали!
Шмель
Всё время, пока они выводили из вагона молодого «рыцаря», сзади сидела пожилая пара. Саша повернулся к ним и обратился к мужчине:
– Отец, извини за шум. Не сильно мы вас напрягаем?
Дед махнул рукой и повернулся в другую сторону. Бабуля незаметно от деда показала с улыбкой – мол, не трогай этого старого ворчуна…
«Перед этими я хоть извиниться могу… Своих, похоже, уже не увижу…»
– Молчун, хотел бы маме весточку оставить, чтобы она знала, куда ты подевался?
– Как?
– Не знаю. Просто спросил. Наверное, никак. Меня просто напрягает, что наши предки опять будут не спать ночами из-за нас.
– Попробуй забыть. С этим ничего не сделаешь.
– И ты забывал? Как вообще твоя мать пережила две войны?
– Чем больше об этом думаешь – тем хуже. Прекращай. Мы сделали то, что должны были.
«В этом он весь. Если решил – не сомневается. Почему меня всегда шатает?»
2008 год
«Как постарела мать… Или она была такой, а я не замечал? Почему я так редко звонил?»
Он думал – все будут радоваться и праздновать. Но видеть мать с дрожащими губами, еле сдерживающую рыдания – это было тяжело.
Сели за стол, и отец разлил коньяк по рюмкам. Вдруг Саша вскочил.
– Вовчик там остался. Нужно его матери сказать…
Шмель вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю дверь. Мама Вовы открыла ему. В берете и в форме, она не сразу узнала его.
– Тётя Надь, это я, Саша. Можно войти?
Она сделала шаг назад, и он вошёл. Потянулся, чтобы закрыть дверь, но тётя Надя встала на мысочки, заглядывая в подъезд через всё уменьшающуюся щель, будто пытаясь найти спрятавшегося там сына.
Дверь захлопнулась. Её лицо вдруг резко съёжилось и она осела на пол.
– Он живой!
– Тогда где он?! – сквозь рыдания.
– Остался на сверхсрочную. С ним всё в порядке.
– Почему не звонит больше?
– Он в Осетии, на границе. Им нельзя оттуда звонить. Как вернётся из командировки – дадут отпуск, приедет. Телефон у него тот же. Позвонит сразу, как сможет.
– Сколько ещё ждать?
– Их должны сменить через полгода.
Она успокоилась и больше не рыдала. Попыталась вытереть слёзы рукой, но только размазала их по всему лицу.
– Спасибо, Саша, что не забыл про меня.
– А как по-другому, тётя Надь?
– Трудно там было?
– Не без этого…
– Ты иди к родителям.
– Может, вы с нами?
– Нет, не нужно. Главное – живой. Значит всё хорошо. Иди, они ждут. Иди.
Молчун
Рюкзак стоял у него в ногах. Голенью он чувствовал железную часть автомата, сдвинувшуюся внутри.
«Нужно будет всё переложить ещё раз, как только окажемся где-нибудь без лишних глаз.»
– У меня с собой куча рублей, от которых не будет толку за границей. Есть идеи, как их обменять? – Бык подсел и произнёс это шёпотом.
– Найдём несколько обменников, где курс подороже, и попробуем частями обменять. В таких обычно паспорт не спрашивают.
Друг всё смотрел, будто хотел задать ещё вопрос, но не решался.
– Что?
– Много ты убил таких, как я?
– Двенадцать человек.
– Никогда не сомневался? Это же самосуд.
– Если бы я не сомневался, тебя бы уже не было.
– Не поспоришь… Но казнить предыдущих без суда и следствия несправедливо.
– Приватизация через залоговые аукционы тоже не была справедливой. Ты же знаешь.
– Не была. Но тогда организуйте справедливый суд. Примите законы, отменяющие ту несправедливую приватизацию и поставьте холдинги в свободную продажу…
– Это не я решаю.
– Верно. Не ты. Не догадываешься, почему они так не делают?
– Для того, чтобы контрольный пакет всегда в итоге принадлежал государству.
– Да. Все ключевые решения будут принимать несколько человек. И не забывай – есть ещё и часть активов, не входящих в контрольный пакет. Их тоже можно будет купить по дешёвке.
– И?
– Ты зря убивал. Всё это – банальный передел собственности.
– Будь на моём месте кто-то другой, тебя бы тоже не было. Так что не зря.
«Похоже на оправдания перед самим собой».
Пока их побег проходил относительно удачно. Но Молчун понимал – стоит им где-то засветиться – достанут из-под земли. Он думал о том, как всё могло так обернуться. В какой момент он свернул не туда? И когда было уже слишком поздно, чтобы выбрать другой путь? А, может, всё это – банальная случайность и невезение? Пару лет назад он оставил эти мысли, смирившись с тем, кем в итоге стал. Но сейчас, когда всё опять пошло кувырком, они сами собой возникли в его голове и не хотели уходить.
2008 год
– Три секунды зигзагом! Вбей себе в голову, боец! Только они у тебя есть, чтобы перебежать куда-то под обстрелом! И то, если повезёт! Пошёл!
Алиев опять неуклюже встал и враскорячку побежал зигзагом вперёд. Лёг. От точки до точки прошло пять секунд.
«Опять долго…»
– На исходную! Приготовился! Пошёл!
«Странный тип. И зачем он пошёл на контракт?»
Пополнение прибыло три недели назад. Слаженность у этих ребят была похуже, чем у стариков, но это были тренированные солдаты. Они быстро подтянулись до общего уровня. Кроме одного.
Сколько бы ни тратил Молчун своего времени, сколько бы ни заставлял повторять одно и то же, раз за разом терпеливо показывая и объясняя всё заново – результаты не улучшались ни на грамм.
Но самое плохое было то, что Алиев со временем начал ныть и ворчать, будто к нему несправедливо придираются.
На вторую неделю Молчун вспомнил, кого этот солдат ему напоминает. Владика. Дружка Быка из института. После того, как Молчун соединил эти две личности, у него окончательно сформировалось отношение к Алиеву. Мерзость. Как и Владик. Только бедный. До этого он пытался найти оправдания для Алиева. После – перестал.
«Опять тормозит. Как специально».
Ему захотелось сказать этому слизняку что-нибудь обидное. Прям до чесотки захотелось.
– Алиев, зачем ты пошёл в разведчики? Зачем подписал контракт? – Молчун спросил нарочно громко, чтобы вся рота слышала.
– Товарищ сержант, это – моя мечта!
– Ты не соответствуешь этой мечте! Переведись в мабуту!
– Сержант! Ты здесь, чтобы научить его соответствовать! Государство потратило деньги и время, чтобы завербовать его! А твой долг – на-у-чить! – Майор Черненко стоял рядом и орал на Молчуна. Это был высокий, уже начавший толстеть офицер. Он любил отдыхать у телека в офицерской палатке и наказывать солдат за косяки физическими упражнениями, или рублём. Его прислали вместо Десятникова. Делать ему особенно ничего не приходилось – разведгруппы также по очереди ходили в рейды и наряды, а он, якобы, всем этим руководил. Молчун не понимал – то-ли это кадровый просчёт штаба, то-ли его послали в эту командировку за очередными звёздами.
– Есть, товарищ Майор!
– На жопе шерсть! К бою, рота!
Все упали на землю. Солдат, участвовавших в военных действиях, было не очень принято так гонять.
«Авторитет поднимает… жопа с ручкой!»
Майор ещё минут пять развлекался, заставляя роту бесцельно ползать туда-сюда.
– Сержант, ещё раз такое услышу – пойдёшь у меня под трибунал за неуставщину!
«Прошёл ещё месяц, а на новобранцах та же ссанина, в которой они приехали. Тихий всё время занят. К Черненко лучше не подходить. Придётся решить эту проблему самому».
– Алиев, Меркулов, за мной!
Прапор был примерно его возраста, но, вопреки стереотипам – какой-то мелкий и тщедушный.
– Привет, братан! Как там форма для моих бойцов? Шестнадцать комплектов месяц уже ждём.
– Где – то едет.
– Как так? Я две недели назад подходил, ты мне то же самое говорил. Когда?
– Да чё ты пристал со своей формой? Говорю же – не знаю. Ты почаще приходи – так она ещё месяц будет идти. Или два.
– Не понял…
– Оно и видно.
Молчун сам не ожидал такого, но в следующую секунду он схватил прапора за грудки и сильно впечатал в стену.
– Где форма, гнида?
– Сержант, ты совсем о… – бам. Он треснул его об стену ещё раз.
– Чтоб завтра все шестнадцать комплектов были. Разорву. – каким – то бешеным, не своим голосом.
– Всё понятно?
Молчание. Удар.
– Говори.
Опять молчание. Удар.
– Понял. Я всё понял!
Он собирался опять впечатать прапора в стену, но Меркулов вцепился в его руку. Молча, ещё клокоча внутри от ярости, он почти бегом направился к казарме.
«А хотели спокойно поговорить… Злиться на Алиева и срываться на других – это не вариант. Хотя и понятно, куда девалась эта форма».
Через час Молчуна вызвали к Черненко.
– Боец, мне доложили, что ты избил прапора. Что можешь сказать по этому поводу?
– Не могу знать, товарищ майор!
– Чего ты не можешь знать? Было избиение или нет? Отвечай.
– Не было. Так, поругались немного.
– Прапор, на твоё счастье, тоже всё отрицает. Веснин, ты у меня на заметке. Ещё один прокол, и погоны сорву! Свободен!
«Сдал, конечно, Алиев. Меркулов был в казарме, всё время на виду. Больше никто нашего разговора не видел. Повезло. Теперь я хотя бы знаю точно, кто под меня копает. Может, они заодно? Но какой Черненко прок от моих погонов?»
Очередной рейд шёл непросто. Дождь размыл землю. Грязь, вперемешку с камнями, разъезжалась под ногами. Идти по– прямой – и то было тяжело, а карабкаться вверх – та ещё задача. Головной дозор освободили от разгрузки. Они забирались вверх и бросали остальным верёвку. Это сильно помогало.
На второй день вышли к знакомому аулу. Остановились на ночлег. Люди, не раз видевшие солдат, вели себя спокойно. Половина личного состава разбрелась в поисках свежей воды, или какой-нибудь снеди, которую местные охотно продавали почти за бесценок.
Молчун тоже решил наполнить флягу свежей водой, и не спеша шёл между домов. Проходя мимо низкого сарая, услышал какую – то странную возню. Заглянул внутрь. Солдат, закинув автомат за спину, прижимал молодую девушку к земле. Она вяло сопротивлялась, но не осмеливалась кричать. Солдат рывком задрал платье.