Агрессия в праздник Пурим: символическая и несимволическая
«Кровожадные и душегубные упования»?
При словах «символическая агрессия» может прийти на ум концепт «символического насилия», предложенный французским социологом Пьером Бурдье, чьи теории оказали большое влияние на гуманитарные науки. Но агрессия средневековых евреев по отношению к своим врагам – библейским, историческим и современным – не имеет ничего общего с символическим насилием. Символическое насилие исходит «сверху», это распространение информации и насаждение смыслов с целью легитимации и утверждения социального господства – мужчин над женщинами, «белых воротничков» над «синими» и проч. Наш случай, скорее, ближе к «символическому сопротивлению», описанному американским антропологом Джеймсом Скоттом: не имея возможности сопротивляться открыто и физически, подчиненные, а тем более угнетаемые группы в повседневной жизни практикуют символическое сопротивление, включающее, к примеру, анекдоты и карикатуры на своих врагов. Ритуалы и проклятия, о которых пойдет речь дальше, относятся к той же категории.
Действие Книги Есфирь, как знают ее внимательные читатели или слушатели (в праздник Пурим Свиток Эстер зачитывают в синагогах вечером и утром), происходит не в дни Пурима, а в дни Песаха. Но этим связи между двумя праздниками не исчерпываются. Пуримская ритуальная и текстуальная агрессия евреев в адрес христиан послужила, вероятно, одной из причин воображаемой пасхальной агрессии, то есть инсинуаций о ритуальном убийстве.
Рембрандт ван Рейн и мастерская. Аман просит пощады у Эсфири.
1635–1660. Национальный музей искусств Румынии
Каковы же истоки темы пуримского насилия? Многие представляют себе сюжет Книги Есфирь следующим образом. Аман, дурной министр персидского царя Артаксеркса, замыслил уничтожить еврейское население в империи, но благодаря заступничеству царицы Есфирь, срежиссированному ее дядей Мордехаем, замысел Амана провалился, сам он был казнен, а евреи спасены. Зачастую забывается один нюанс: царский указ, как сказал Артаксеркс, нельзя аннулировать, поэтому он не отменил назначенное избиение евреев, но позволил им защищаться и даже нападать. В итоге, как рассказывает девятая глава Книги Есфирь, персидские иудеи при поддержке властей устроили масштабное кровопролитие во всем царстве:
В двенадцатый месяц, то есть в месяц адар, в тринадцатый день его, в который пришло время исполниться повелению царя и указу его, в тот день, когда надеялись неприятели иудеев взять власть над ними, а вышло наоборот, что сами иудеи взяли власть над врагами своими, собрались иудеи в городах своих по всем областям царя Артаксеркса, чтобы наложить руку на зложелателей своих; и никто не мог устоять пред лицем их, потому что страх пред ними (здесь и далее курсив мой. – Г. З.) напал на все народы.
И все князья в областях и сатрапы, и областеначальники, и исполнители дел царских поддерживали иудеев, потому что напал на них страх пред Мардохеем.
И избивали иудеи всех врагов своих, побивая мечом, умерщвляя и истребляя, и поступали с неприятелями своими по своей воле.
В Сузах, городе престольном, умертвили иудеи и погубили пятьсот человек и […]десятерых сыновей Амана, сына Амадафа, врага иудеев, умертвили они, а на грабеж не простерли руки своей.
И сказал царь царице Есфири: в Сузах, городе престольном, умертвили иудеи и погубили пятьсот человек и десятерых сыновей Амана; что же сделали они в прочих областях царя? Какое желание твое? и оно будет удовлетворено. И какая еще просьба твоя? она будет исполнена.
И сказала Есфирь: если царю благоугодно, то пусть бы позволено было иудеям, которые в Сузах, делать то же и завтра, что сегодня, и десятерых сыновей Амановых пусть бы повесили на дереве. […]
И собрались иудеи, которые в Сузах, также и в четырнадцатый день месяца адара и умертвили в Сузах триста человек, а на грабеж не простерли руки своей.
И прочие иудеи, находившиеся в царских областях, собрались, чтобы стать на защиту жизни своей и быть покойными от врагов своих, и умертвили из неприятелей своих семьдесят пять тысяч, а на грабеж не простерли руки своей.
Если содержание девятой главы нередко может забыть современный человек, оторванный от религиозной традиции и не перечитывающий Библию каждый год, то не таковы были проповедники, богословы и библеисты прошлого. Книга Есфирь не раз служила мишенью и в то же время аргументом для юдофобских выпадов, иллюстрируя дурные качества еврейского народа и антигуманные принципы его религии. Мартин Лютер в трактате «О евреях и их лжи» (1543) писал: «…евреи так любят Книгу Есфирь, которая так соответствует их кровожадным, мстительным, душегубным и корыстным упованиям». В XVIII веке немецкий библеист и ученый-энциклопедист Иоганн Давид Микаэлис осуждал «ненасытную мстительность» царицы («пусть бы позволено было иудеям делать то же и завтра, что сегодня») и «бессудную казнь» Амана. В последующие столетия немецкие библеисты продолжали и развивали свою критику библейской книги, лишенной «религиозного элемента», зато демонстрирующей «узколобый и кровожадный еврейский дух мести и преследования» и «еврейский ограниченный и фанатичный национализм». «Погружаясь в Книгу Есфирь после других книг Еврейской Библии, – констатировали они, – мы словно падаем с небес на землю». «Ни одна другая книга Ветхого Завета не отстоит так далеко от евангельского духа, как Книга Есфирь».
Некоторое недовольство сюжетом Книги Есфирь, а главное – еврейским празднованием Пурима было свойственно и позднеантичным и средневековым христианам.
Если действие Книги Эсфирь происходит в дни Песаха, то сам праздник Пурим мог выпадать как на время карнавала, Fastnacht (поэтому европейские авторы называли его еврейским карнавалом), так и на время Великого поста, а после введения григорианского календаря взамен юлианского в 1582 году и «перепрыгивания» на десять дней вперед – и на Страстную неделю. И тогда раскованная атмосфера Пурима, сопровождавшегося выпивкой и снижением самоконтроля, уже не совпадала с карнавальными настроениями у соседей-христиан, а наоборот, неудачно контрастировала с очень напряженным и торжественным состоянием последних дней Великого поста.
Итальянский еврейский ученый XVII века Леон да Модена в своем трактате «История еврейских обычаев» описывал празднование Пурима:
14 адара, это в марте, происходит праздник Пурим в память о том, что мы читаем в Книге Эстер, которая спасла народ Израиля от уничтожения по замыслу Амана, а он и его сыновья были повешены. […]. …мы читаем всю Книгу Эстер, написанную на свитке пергамента, как Пятикнижие и называемую Мегила. И некоторые при упоминании имени Амана стучат по столам в знак проклятия. […] Устраивают много праздничных гуляний и застолий […] стараются подавать самые пышные блюда, едят и пьют больше обычного, после чего друзья ходят в гости друг к другу, празднуют, кутят.
Помимо веселья и выпивки празднование Пурима всегда включало чтение Свитка Эстер, а чтение – ритуальную и вербальную агрессию в адрес врагов из Книги Есфирь: Амана и его семьи. Вавилонский Талмуд предписывает всегда говорить: «Да будет проклят Аман, прокляты его сыновья, проклята Зереш, его жена». Впрочем, на соседнем же листе мудрецы проницательно предполагают опасные последствия от празднования победы над Аманом. Рабби Шмуэль бен Йегуда говорил: «Эстер послала к мудрецам со словами: чтите память обо мне ради следующих поколений. Отвечали ей: ты возбудишь враждебность к нам народов».
Дело в том, что Аман мог пониматься не просто как персидский вельможа, персонаж Книги Есфирь, а как символ врагов Израиля всегда и везде. В частности, Амана отождествляли с архетипическим врагом евреев – Амалеком. На основании того, что отцом его Книга Есфирь называет Амадафа Вугеянина, в оригинале – Агаги, еврейские экзегеты решили, что он потомок Агага, царя амалекитян.
Но что гораздо важнее для иудео-христианских отношений в средневековой Европе, отождествляли Амана и с Иисусом. В частности, его казнь – «повесили Амана на дереве» (Есф 7:10) – воспринималась как распятие, а виселица Амана, соответственно, как крест. Именно так описывали его казнь важнейший античный еврейский историк Иосиф Флавий в «Иудейских древностях», греческий и латинский переводы Библии – Септуагинта и Вульгата – и отцы Церкви, в том числе Евхерий Лионский, Исидор Севильский и Рабан Мавр. А Евагрий Понтийский в полемическом диалоге «Прения Симона-иудея и Теофила-христианина» вложил в уста иудея такие слова: «Ежегодно отцы наши проклинали Амана и праздновали его распятие».
Укоренившееся представление о казни Амана как о распятии затрудняло христианскую миссию к евреям, ведь для них распятие – позорная казнь Амана – никак не могло быть связано с мессией. Распятие Амана нашло отражение и в ритуальной практике евреев, о чем нам известно из христианских запретов. Так, Кодекс Феодосия (408) не дозволяет иудеям «в некоей церемонии их праздника Аман в память о древнем наказании разжигать огонь и сжигать на нем подобие святого креста, дабы символ нашей веры не увязывался с их гульбищем; они должны ограничить свои обряды, дабы не выказывать презрение к христианскому закону…». А в VIII веке византийская формула отречения для евреев, принимающих христианство, включала следующий пункт: «Далее, я проклинаю тех, кто празднует праздник так называемого Мордехая в первую субботу христианского поста [Великого], пригвождая Амана к дереву, связывая с этим символ креста и сжигая их вместе, при этом всячески понося и проклиная христиан».
Сожжение символов и изображений на Пурим практиковалось и в Западной Европе: как сообщает Израиль Абрахамс в своей «Еврейской жизни в Средние века», в Италии сжигали изображение Амана, в Германии – свечи в форме злодеев пуримской истории.
Отношение к Аману в еврейской традиции, требующее ежегодных ритуальных повторений его казни, было в принципе хорошо известно. Великий религиовед, фольклорист, антрополог Джордж Фрэзер называл Амана классическим примером козла отпущения. Однако Фрэзер и другие ученые, как отметил в статье 1932 года Сесил Рот, до поры до времени не обращали внимания на то, что пуримский козел отпущения не всегда уничтожался в изображении, то есть могли сжечь не только чучело. Точнее сказать, с античности до наших дней возникали обвинения евреев в насилии в отношении иноверцев, отождествляемых с Аманом или враждебными персами в целом. Одно из самых известных подобных обвинений находится в «Церковной истории» византийского историка Сократа Схоластика, который в V веке так описывал далеко зашедшее празднование, по всей видимости, Пурима:
В месте, именуемом Инместар, между Халкидой и Антиохией, евреи […] увеселяли себя многими несуразными действиями и, наконец, побуждаемые пьянством, оказались виноваты в глумлении над христианами и даже самим Христом. В осквернение креста и тех, кто верует в Того, Кого распяли, они схватили христианского мальчика и, привязав того к кресту, начали смеяться и издеваться над ним. Но вскоре разошлись из-за своей ярости и стали сечь мальчика, пока он не умер под их ударами.
В средневековой Германии бытовало представление, что в пуримское маковое печенье оменташн, так называемые «уши Амана», евреи вместо мака кладут высушенную кровь христианских детей. О том же самом в XIX веке, по следам дамасского дела 1840 года, писала английская пресса со ссылкой на румынского раввина-выкреста, а также французский автор Ахилл Лоран (по-видимому, это псевдоним французского консула в Дамаске): «В праздник Пурим, как утверждается, евреи ежегодно совершают убийство в память о ненавистном Амане, и если им удается убить христианина, раввин запечет его кровь в треугольных печеньях, которые пошлет как mesloi-mounès [мишлоах манот, или «посылание блюд», пуримская заповедь дарить подарки] своим друзьям-христианам. Сочетание треугольной формы с христианской кровью было задумано как оскорбление Святой Троице». До сих пор в арабской прессе можно встретить аналогичные наветы, только там речь идет о крови мусульман, якобы запекаемой в оменташн.
Еврейские источники ни о чем подобном, разумеется, не сообщают. Исключением служит разве что «Книга памяти» Эфраима бен Яакова из Бонна, под 1191 годом рассказывающая не о преступном убийстве, а наоборот, о казни убийцы, приуроченной к Пуриму, и последовавшей расправе над евреями. Таким образом в еврейской хронике евреи не злодеи – они дважды оказываются жертвами и единожды мстят за убийство:
Дурной христианин убил еврея в городе Брэ [Брэ-сюр-Сен или Бри-Комт Робер] во Франции. Родственники убитого пришли к графине [Шампанской] и умоляли ее [выдать им] убийцу, хотя он и был слугой короля Франции. Они подкупили ее деньгами, чтобы повесить [или: распять] убийцу, и повесили его в день Пурима.
Король Франции услышал об этом – а это был дурной король, изгнавший всех евреев из своих владений и забравший все их деньги, король, упорствующий во зле с начала и до конца. Он пришел в городе Брэ и повелел сжечь евреев: некоторые из них были богатые и важные, как бароны, некоторые – великие мудрецы, а некоторые – способные ученики мудрецов. Эти евреи не замарали себя отречением от единого Господа и были сожжены во освящение единства своего Создателя.
В других источниках, как мы увидим далее, эпизод в Брэ излагается несколько иначе.
Титульный лист трактата «Дорога веры» Джулио Морозини.
Рим, 1683
В позднее Средневековье и во Франции, и в Италии регулярно звучали обвинения евреев в глумлении над христианскими символами или в насилии над живыми людьми в преддверии или в дни Пурима. В начале XIV века в Провансе евреи были привлечены к суду по доносу выкреста, который информировал власти, что «в своей дерзости без почтения к Господу, совершая поношение и бесчестье всему христианскому миру», иудеи высекли некоего Бенедикта и проволокли его голым через еврейский квартал за то, что застали с некоей женщиной, а некоего Наскассона провели по улицам в женской одежде. В этом можно увидеть пример пуримского межгендерного переодевания, кросс-дрессинга, но христиане узрели здесь глумление над Страстями Христовыми. В Сполетто за несколько дней до Пурима еврея осудили за глумление над распятием, в следующем столетии в Пьемонте – за шуточное разделывание скульптуры распятого Христа. В XVI веке в Беванье нищий обвинил местных евреев в том, что те жестоко распяли его, а венецианский адвокат Марквардо Сузанни в трактате «Об иудеях и прочих неверных» свидетельствовал, будто, празднуя Пурим, евреи «бьют сосуды в синагогах, говоря: “Так Аман был уничтожен, да будет так же уничтожено царство христиан”». В Кремоне апостолической миссии донесли: «во время Великого поста евреи празднуют свой собственный карнавал и жарят свое мясо в печах христиан». Доносчик, конечно, увидел здесь «пренебрежение к христианской вере», но можно в этом найти и карнавальное переворачивание: как люди одевались в одежду другого пола, так и мясо жарилось в чужих печах. И уже в конце XVII века Самуэль бен Давид Нахмиас, в крещении – Джулио Морозини, апостат из семьи вернувшихся в иудаизм марранов и рьяный антииудейский полемист, писал в своем трактате «Дорога веры», не заслуживающем, конечно, полного доверия, об экстраполяции ненависти к Аману на соседей-иноверцев:
Во время чтения [Свитка Эстер] всякий раз, когда упоминается Аман, мальчишки со всей силы лупят по скамьям в синагоге палками или молотками в знак проклятия и кричат во весь голос: «Да будет стерто имя его, да сгниет имя нечестивых». И все восклицали: «Да будет проклят Аман, да будет благословен Мордехай, да будет благословенна Эстер, да будет проклят Ахашверош». И они продолжают так до вечера, как утром первого дня, не переставая выражать свое презрение к Аману и врагам евреев, скрытно изливая яд на христиан под именем идолопоклонников […] они кричат громким голосом: «Да будут прокляты все идолопоклонники».
Просвещенная стыдливость
Передовые европейские евреи Нового времени, в первую очередь еврейские просветители в XVIII веке и ученые, представители так называемой «науки о еврействе», в XIX, испытывали некоторое неудобство в связи с пуримскими обычаями и всячески старались от них отмежеваться, а сам праздник либо реформировать, либо упразднить. Так, Давид Фридлендер, видный германский маскил, то есть деятель еврейского Просвещения, в конце XVIII века подчеркивал различие между «оскорбительными» пуримскими обычаями позднего происхождения и самим праздником. Аналогичную границу он проводил между евреями в целом и его немецкими единоверцами, которые не считали соседей-христиан своими врагами, то есть не вели себя и даже не мыслили «оскорбительно». От враждебности к соседям и, в частности, от обычаев, ее выражающих, Фридлендер призывал избавляться.
В викторианской Англии евреи пытались сделать Пурим благообразнее, даже запрещали прерывать трещотками и топаньем чтение Свитка Эстер в синагогах, но многие были против уничтожения древних обычаев. Клод Монтефиоре, ученый-библеист и отец-основатель британского либерального иудаизма, в 1888 году призывал чуть ли не отменить Пурим из-за его обычаев, выходивших за рамки «благоприличия», а в статье «Пуримские трудности», напечатанной в «Еврейской хронике», главной еврейской газете империи, заявлял, что не будет сожалеть, «если Пурим со временем утратит свое место в нашем религиозном календаре». А в 1896 году газета «Еврейский вестник» с сожалением наблюдала борьбу с Пуримом и выступала в его защиту:
…современные раввины пытаются вытеснить Пурим из календаря, не делают никаких указаний касательно его празднования в новом молитвеннике и высмеивают добрую старую историю о Мордехае как изживший себя миф. Новый иудаизм не предлагает нам никакой компенсации за упраздненные церемонии и праздники. […] Одна ночь Пурима лучше десятка монотонных служб нового образца.
Израиль Абрахамс в своей книге «Еврейская жизнь в Средние века», вышедшей в том же году, превозносил карнавальные свойства праздника и ностальгировал по прошлому, когда евреи умели веселиться.
Еврейские историки XIX века старались обходить тему пуримской агрессии, особенно в тех немногочисленных случаях, когда она предположительно была направлена на живых людей. Так, Леопольд Цунц в книге «Синагогальная поэзия Средних веков», в главе «Страдания евреев в Средние века», пересказывает эпизод в Брэ. Книга Цунца вышла в 1855 году, до издания «Книги памяти» Эфраима Боннского, и Цунц пользовался другими источниками. Примечательно, что число казненных евреев он берет из латинского источника, где оно выше (99 человек), а из еврейской хроники «Юдоль скорби», где число погибших – 80 человек, заимствует положение, что евреи никого не убивали – «просто повесили чучело Амана».
Кристофер Уильямс. Портрет Клода Монтефиоре. 1925.
Колледж Фрёбеля, Великобритания
В то же время упоминания о пуримской агрессии подталкивали ученых – в свете календарной близости Пурима к Песаху – к поиску причин ритуального навета в пуримских эксцессах – реальных или воображаемых. Крупнейший еврейский историк XIX века Генрих Грец в своей многотомной «Истории евреев» тоже упоминает злополучный эпизод в Брэ, в отличие от Цунца признает, что казнь имела место, и добавляет следующий комментарий: «По злому умыслу или по случайности казнь [христианина] произошла в день праздника Пурим, и это напомнило людям о повешении Амана, а возможно, кое о чем еще». О чем же? В переводе «Истории евреев» на иврит авторства С. Рабиновича мысль Греца преподносится по-своему: «вероятно, евреи Брэ вспомнили о короле Филиппе Августе, столь же суровом, как Аман». Но похоже, Грец имел в виду отнюдь не Филиппа Августа, а что-то более провокационное, то есть – распятие Христа. По крайней мере, в третьем издании «Истории евреев» в 1894 году Грец убрал слова «возможно, кое о чем еще» от греха подальше.
Нееврейские ученые чувствовали себя свободнее. Великий религиовед и фольклорист сэр Джеймс Фрэзер, исследователь первобытной магии и мифологий, в «Золотой ветви» предположил параллелизм образов Амана и Иисуса в актах пуримской символической агрессии и последствия в виде агрессии несимволической и основанного на ней ритуального навета. «Нам следует помедлить, – писал Фрэзер, – прежде чем отвергать как досужую клевету все обвинения в ритуальных убийствах, предъявленные евреям в Новое время». Отчего же? Оттого что «среди выродившейся части еврейской общины» могли иногда случаться «вспышки первобытного варварства», состоящие в том, чтобы «сжечь, повесить или распять человека в роли Амана»; возможно, так произошло и убийство Иисуса Христа. Еврейские ученые горячо спорили с его гипотезой, обвиняя Фрэзера в «неразборчивом использовании древних и новых фактов» и в приписывании евреям обычая, «пока что известного лишь воображению самого автора».
«Еврейский план убийства». Номер Der Stürmer за май 1934 года о ритуальных убийствах
Спустя несколько десятилетий нацистская пропаганда взялась за тему ритуального навета: еженедельник Der Stürmer, «Штурмовик», посвятил навету специальный номер, где под названием «пуримское убийство» описывалось предполагаемое убийство монаха в Дамаске, за которым последовало Дамасское дело 1840 года. В свете этой новой напасти многие еврейские авторы, разумеется, продолжали крайне апологетически толковать источники, позволяющие обвинить евреев в реальном, физическом насилии. Так, великий российский еврейский историк Семен Дубнов, излагая инцидент в Инместаре, описанный Сократом Схоластиком, утверждал, что евреи распяли и бичевали чучело Амана, а не живого христианского ребенка.
Можно вспомнить и другой пример смягченного толкования, точнее, искажения источника. В сефардском фольклоре бытовало предание о Сарагосском Пуриме – счастливом спасении евреев Сарагосы от королевского гнева и изгнания, подстроенного злодеем-выкрестом Маркусом. Маркус донес королю, что евреи, выходя приветствовать его величество, выносят не футляры со свитками Торы, главной своей ценностью, а пустые футляры. Но накануне того дня, когда разгневанный король решил изобличить обман и наказать нерадивых подданных, пророк Илия явился синагогальному служке и повелел ему вложить свитки обратно в футляры, поэтому проверка показала преданность евреев и посрамила доносчика. Согласно всем версиям «Сарагосского свитка», излагающего историю Сарагосского Пурима (наподобие Свитка Эстер, излагающего историю персидского Пурима), Маркус, как и Аман, был повешен, тело его бросили псам, а кости потом сожгли. Но в 1936 году рабби Ньюман из Нью-Йорка счел эту концовку неподобающе кровожадной и в своей книге «Чудо свитков» исправил ее: по версии Ньюмана, евреи просили короля о помиловании Маркуса.
Но в те же годы британский историк Сесил Рот напечатал чрезвычайно смелую статью «Праздник Пурим и происхождение кровавого навета», в которой отметил, что известные средневековые кровавые наветы, например, Нориджское дело или Глостерское дело хронологически или теми или иными деталями связаны не только с Пасхой, но и с Пуримом: так, мальчика Гарольда в Глостере евреи якобы умыкнули за три дня до Пурима, а в рассказе крещеного еврея Теобальда, изложенном автором жития Уильяма Нориджского, не упоминается ни Песах, ни Пасха, зато идет речь о бросании жребия – атрибуте Пурима. Рот предположил, что средневековые христиане, зная об агрессивных пуримских ритуалах, предположили, что в Пурим евреи совершают первый акт ритуального убийства: умыкание или собственно убийство христианина, с тем чтобы на Пасху его, соответственно, убить или использовать его кровь. Примечателен примирительный пафос Рота, который, будучи далек, разумеется, от обвинения евреев в ритуальном убийстве, тем не менее оправдывал христиан-обвинителей, утверждая, что пуримская агрессия, пусть выраженная только в словах и направленная только на изображения, заставила христиан заблуждаться:
Мой тезис основывается […] на субъективном представлении о глубинной честности человеческой природы, которая не столько придумывает, сколько додумывает. Обвинение в ритуальном убийстве привело к насказанным несчастьям еврейского народа на протяжении прошедших столетий… Но я все же думаю, что обвинение это было основано не столько на злом умысле, сколько на недопонимании. […] В истории есть то, что, возможно, позволит объяснить происхождение отвратительного навета, но ни в коей мере не оправдать его.
Будучи респектабельным и состоятельным английским евреем и известным ученым, преподавателем Оксфорда, Рот старался представить евреев и европейцев как равных, а их отношения – как более мирные, поэтому писал о «недопонимании», а не о преследованиях.
У Рота появились последователи, развивавшие мысль о «недопонимании», небеспочвенности христианских обвинений, обусловленных еврейским поведением на Пурим – вербальной и ритуальной агрессией. Появились и критики этого подхода. Так, крупный исследователь иудео-христианских отношений Гейвин Лангмир писал в 1990 году в книге «К определению антисемитизма»:
То ли не желая признавать силу иррациональности, то ли опасаясь слишком открыто критиковать христианскую историографию, то ли желая приписать евреям активную роль в истории, они [эти исследователи] склонны верить, что что-то, совершенное евреями – и неверно интерпретированное христианами, – послужило основной причиной обвинения [в ритуальном убийстве] … буйное поведение евреев в Пурим не может использоваться для объяснения обвинения.
А еще через несколько лет вышла статья, а затем книга израильского ученого Элиота Горовица «Дерзкие обряды. Пурим и наследие еврейского насилия» о рецепции пуримского поведения еврейскими и христианскими авторами Нового времени. Горовиц, очевидно, исходил из того, что для евреев, жертв многовековых притеснений и гонений, только естественно было бы иногда проявлять агрессию в адрес своих гонителей, но писал он не о еврейском насилии как таковом, признавая, что утверждать что-то с уверенностью здесь трудно: «И я должен добавить, следуя примеру великого французского ученого Эрнеста Ренана, что читатель, полагающий, что слово “вероятно” использовалось недостаточно часто, может вставить его, где считает нужным». Он сосредоточился на политике модерных интерпретаций, прежде всего на том, как еврейская историография обходилась с этим беспокойным праздником, как, по его словам, она регулярно «заметала под ковер» тему еврейского насилия или глумления над христианами, не всегда даже приуроченного к Пуриму.
Элиот Горовиц. Дерзкие обряды.
Пурим и наследие еврейского насилия (2006; 2018)
К примеру, обсуждая книгу того же Сесила Рота «Евреи средневекового Оксфорда», Горовиц обращает внимание читателей на описание одного инцидента на праздник Вознесения в 1268 году. Известно, что еврей из местной общины выхватил крест, который несли в процессии, бросил его оземь и топтал ногами. Рот в своем духе, примирительно, объяснял этот казус случайностью или неадекватностью: «Возможно, толпа толкнула какого-то еврея в сторону распятия, и несший его пошатнулся» или «какой-то помешанный иконоборец решил совершить этот глупый поступок». Но «только ли помешанный еврей, – саркастически вопрошает Горовиц, – мог намеренно выхватить и растоптать распятие в Европе XIII века?» Другой пример – погром, устроенный евреями христианам в 614 году после захвата византийского Иерусалима персами. Если Грец признавал факт этой резни, но оправдывал евреев тем, что они трепетно относились к Иерусалиму, и другими факторами, то позднейшие еврейские историки, в том числе Сало Барон, Бенцион Динур и Хаим-Гилель Бен-Сассон, умалчивали о погроме и вообще игнорировали сообщающие о нем византийские источники, опираясь на единственный еврейский источник – «Книгу Зерубавеля».
Книгу Горовица, хотя она и была вызовом всей еврейской историографии, встретили в основном одобрительно, но упрекали в некритичном восприятии христианских источников о еврейском богохульстве, глумлении над христианскими символами и насилии: «К сожалению, – писал рецензент, – Горовиц не придает достаточного значения мотивам, побуждавшим христиан распространять эти слухи, поэтому достоверность его рассказов о еврейском ритуальном насилии под вопросом».
Дебаты ученых о символическом и несимволическом насилии продолжились применительно к следующему в календаре празднику – Песаху – и кровавому навету, самому распространенному и печально знаменитому из всех средневековых обвинений в адрес евреев.