в истинным божеством; его Фома называет не Богом, но Отцом. Вероятно, этим объясняется и то, что в Евангелии от Фомы опускается эпитет «Божие», когда речь идет о Царствии. Возможно, этот эпитет отброшен также потому, что он вызвал устойчивые ассоциации с конкретным наступлением Царства Божия на земле, что было чуждо индивидуалистическому сознанию автора Евангелия от Фомы. В этом евангелии нет описаний создания мира, эонов, ниспадения Души и возможностей ее возвышения, правых и левых сил и архонтов, что было свойственно развитой гностической мысли. Евангелие от Фомы отражает первые шаги ранних христиан в направлении гностицизма, неприятия реального мира (космоса), что достигнет своего расцвета во второй половине II в. Для Фомы самое важное — самоидентификация личности в мире, который кажется жестоким и ничтожным.
Если Евангелие от Фомы непосредственно связано с древней христианской традицией, то Евангелие от Филиппа представляет собой религиозно-философский трактат, предназначенный для более узкого круга читателей. Он содержит гностическую мифологию и символику, состоит из отдельных, не всегда связанных между собой высказываний. Название — Евангелие от Филиппа стоит в конце коптской рукописи, относящейся к IV в., но оригинал, по мнению исследователей, был создан в период распространения гностических учений — во II веке.
Много места уделено в этом евангелии происхождению и сущности мира, познанию истины, вопросу о том, кого можно считать подлинным христианином. Ясно проступает в нем представление о разделении несовершенного мира на противоположные начала: свет и тьму, правое и левое, истину и заблуждение, мужское и женское, что и вызвало смерть: «Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое братья друг другу» (10); «Когда Ева была в Адаме, не было смерти. После того, как она отделилась [от него][90], появилась смерть. Когда она снова войдет в него, смерти не будет» (71). Совершенный духовный мир должен быть единым.
Возникновение материального мира было следствием ошибки; создатель мира хотел сделать его негибнущим и бессмертным, но не достиг этого (99). Кто являлся создателем земного мира, в Евангелии от Филиппа не сказано. Но там упомянуты различные силы, власти (греч. архонты), которые заполняют разрыв между совершенным божеством и низшим миром; архонты выступают как силы, стремящиеся погубить и обмануть человека и сделать его своим рабом.
Однако автор Евангелия от Филиппа не просто раскрывает гностический подход к космосу, он еще и считает себя христианином. Поэтому он стремится объяснить некоторые христианские догматы, принять одни и отвергнуть другие. Один из кардинальных вопросов, стоявших перед ним, — это вопрос о соотношении существования зла и всемогущества абсолютного божества. Автор Евангелия от Филиппа отвечает на этот вопрос, признавая относительность зла: в конечном счете и злые силы подчиняются Святому Духу. Как сказано в этом евангелии: «Архонты думали, что они делали то, что они делали, своей силой и своей волей. Но Дух Святой втайне совершал все через их посредство, как он желал» (16). Но люди могут одолеть силы зла только если они познали истину, он призывает уничтожить зло в своем сердце (общехристианская идея), но оно будет уничтожено, если человек познает его. Только знание (гносис) делает людей свободными. Истина, свобода и как противоположность — незнание и рабство — ключевые понятия у Филиппа. Свобода и рабство в его учении не имеют ни малейшего социального оттенка. Эта свобода — духовная, достигнутая познанием истины, в то время как рабство — это незнание: «Тот, кто обладает знанием истины, свободен. Свободный не творит греха, ибо тот, кто творит грех — раб греха» (110). В одном из поучений приводятся слова, которые приписываются Логосу (Слову Божиему): «Логос сказал: если вы познаете истину, истина сделает вас свободными» (123). Но познать истину не просто, ибо она «не пришла в мир обнаженной, но она пришла в символах и образах» (67). И это евангелие переполнено символами и образами, которые должны быть расшифрованы, прочувствованны и тем самым поняты и познаны.
Важное место в этом произведении занимают рассуждения о людях, способных обладать истинным знанием. В самом начале автор проводит одну из основных своих идей: люди, обладающие внутренним знанием, «таковы, каковы они с самого начала» (1), именно эти избранные люди создают других истинных людей. Другими словами, только особые люди, в которых заложен свет, могут познать истину. Дальше он приводит образный пример: «Осел, ходя вокруг жернова, сделал сто миль, шагая. Когда его отвязали, он находился на том же месте. Есть люди, которые много ходят и никуда не продвигаются. Когда вечер настал для них, они не увидели ни города, ни села, ни творения, ни природы, ни силы, ни ангела. Они напрасно трудились» (52).
Каким же образом сочетается с этим учением то, что автор причисляет себя к христианам? Уже в начале Евангелия от Филиппа сказано: «Когда мы были евреями, мы были сиротами, у нас была только мать, но когда мы стали христианами, у нас появились Отец и Мать» (6). Но христианство создателя Евангелия от Филиппа своеобразно. Ему чужда вера в телесное воскресение; с некоторой долей иронии он пишет, что есть люди, которые боятся воскреснуть обнаженными (наивные опасения, действительно существовавшие среди христианских низов). Это потому, сказано в Евангелии от Филиппа, что они хотят воскреснуть во плоти. Но ни плоть ни кровь не могут наследовать Царство Божие (по существу, эта фраза перекликается с аналогичным высказыванием апостола Павла). Воскреснут те, кто имеет плоть и кровь Иисуса, Его плоть — Логос, Его кровь — Дух Святой (23). Отношение к плоти здесь отрицательное: еще в одном речении плоть прямо названа презренной. Духовное воскресение нужно обрести при жизни: «Если не получат сначала воскресения, будучи еще живыми, (то) когда умирают, не получают ничего» (90). Так же воспринимается и обряд крещения; сам обряд по себе не может дать ничего; только если человек обрел Духа святого, он может называться христианином.
Сложен в этом Евангелии и образ Христа. Он имеет все в себе самом: и человека, и ангела, и тайну, и Отца; Он не открылся таким, каким Он был воистину. Он открылся великим как великий, Он открылся малым как малый, ангелам — как ангел, людям — как человек (26). Тем самым для автора человеческое начало в Иисусе — лишь способ его общения с людьми. Имена Иисуса — Иисус Назареянин Христос — неподлинные, ибо истинное имя Логоса — тайна. Эти имена толкуются как символы: Иисус — искупление, назара — истина. Интересна полемика, направленная против догмата о непорочном зачатии: «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают. Когда (бывало, чтобы) женщина зачала от женщины? Мария — дева, которую сила не осквернила (сила, как уже говорилось — понятие отрицательное)». Затем еще прибавлено: «И Господь не [сказал бы]: [Отец] Мой, [который на] небесах, если бы у Него не было [другого] отца, но Он сказал бы просто Отец мой» (17). Первое возражение связано с тем, что, как уже говорилось, слово «дух» на арамейском языке женского рода; вероятно, также с тем, что в ранних евангелиях Святой Дух назван Матерью. Второе исходит из словоупотребления канонических Евангелий или, возможно, логиев. В Евангелии от Филиппа редко употребляется слово «Господь»[91]. Представляется, что этот текст заимствован автором из какого-то более раннего писания, вероятно, иудео-христианского, возможно, связанного с воззрениями эбионитов, чтобы высказаться против ортодоксального христианства, но в него вставлена собственная мистическая трактовка Марии, имя, которое обыгрывается еще в одном месте, где сказано, что Мария — Его сестра, и Его мать, и Его спутница (32).
Евангелие от Филиппа — произведение сложное и многозначное. Оно вобрало в себя элементы античной философии[92] с ее диалектическим методом и учением об Едином, восточные верования, положения в распространенных в то время христианских философских трактатах. Мы показали только некоторые стороны этого памятника, имеющие отношение к истории группировок внутри раннего христианства и отражающие стремление создать учение, в центре которого стоял бы внутренний мир человека.
Еще одно писание, открытое в Наг-Хаммади, называется Евангелием Истины, — но оно так же далеко от новозаветных сочинений. В этом произведении также главная идея — постижение истины. Отец истины — абсолютное божество; Слово — посредник между людьми и божеством. Автору Евангелия Истины знакома христианская традиция о жизни и поучениях Иисуса; ученые обнаружили у него ряд выражений, совпадающих с теми, что встречаются в Новом Завете (Евангелиях, Откровении Иоанна, Послании к евреям). Но осмысление и контекст этих выражений иной[93]. В основном там говорится о Слове-Логосе, которое спасает тех, кто не знает Отца. Об Иисусе сказано, что Он пришел в подобии тела — все та же идея нереальности человеческой природы Иисуса. Слову противопоставлено Заблуждение — столь же абстрактное понятие. Оно преследовало Иисуса за то, что Он дал свет людям — здесь отсутствует ортодоксальная идея искупительных страданий Иисуса. Автора не интересуют обстоятельства распятия Иисуса: Он был пригвожден к дереву, символу Древа жизни, и стал плодом знания об Отце (18: 24 — 2, 6). Он не воскресает телесно, а снова становится самим собой, сбросив смертные одежды. Известные автору примеры из поучений Иисуса трактуются символически: пример со спасением овцы в субботу объясняется, что Иисус дал жизнь овце, чтобы показать людям, что Спасению не дано отдыхать. Как и у других гностиков, христианство — это возвращение к истинному знанию о Боге, которого люди забыли. Подобно поэтам, автор Евангелия Истины сравнивает земную жизнь с пустым сном. Люди — жертвы пустых образов из снов, они находятся во власти тоски и страха, которые, незнание принесло в мир. «И тоска распространялась как туман, так что никто не мог видеть. Поэтому Заблуждение стало могущественным» (17: 10–16). Посредством мистического откровения — гносиса люди пробуждаются, вспоминают, освобождаются от ошибок. Гносис носит для автора интуитивный, а не логический характер. Для создателя этого произведения не существует проблем этики — человек воспринимается как одинокий, живущий вне окружающего мира и людей. Вероятно, автором Евангелия Истины был Валентин или его ближайшие последователи. Он пытался освободить своих сторонников от страха — не только от страха перед внешними силами (а страх охватывал все больше людей уже во II в.), но перед Богом, страха перед наказанием, перед невозможностью войти в Царство Божие, который испытывали считавшие себя грешными христиане ортодоксального направления. Ведь познание божества означало и соединение с ним.