пространстве. Представления об аде и рае, сформировавшиеся в народном христианстве, вошли затем и в учение Церкви, хотя апокрифы, их описывающие, признаны не были. Но не только описание рая и ада занимало умы основной массы верующих.
Начиная со II в., и особенно интенсивно в III–IV вв., в Римской империи получает распространение особый жанр христианской литературы: сказания, посвященные персонажам евангельской истории, дополняющие и своеобразно излагающие те сведения о них, которые содержались в Новом Завете. В ранних евангелиях, не только вошедших впоследствии в канон, но и в иудео-христианских, основой вероучения было таинство чуда воскресения Христа, обещавшее искупление грехов и спасение во время скорого наступления конца этого земного мира. Чудо воскресения было несоизмеримо даже с чудесами, совершенными по описанию евангелий самим Иисусом. Для верующих I в. это были прежде всего чудеса исцеления. В Деяниях апостолов в уста Петра вложены слова об Иисусе: «Он ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых диаволом; потому что Бог был с Ним» (Деян. 10: 38). Наставления об исцелении Иисус давал апостолам — согласно Евангелию Фомы из Наг-Хаммади: «Тех, которые среди них больны, лечите (15)». Но для новообращенных христиан разных национальностей и традиций, как это видно уже на примере Евангелия детства, необходима была вера во всепобеждающую мощь христианства, в возможность чудес, не меньших, чем это описывалось в языческой литературе. А в этой литературе — как отвлечение от трудностей жизни в огромной бюрократической империи, где личность рядового человека не играла роли, как иллюзорное преодоление беспомощности, описывались самые невероятные чудеса, совершенные реальными историческими лицами или вымышленными героями. Так, была распространена повесть об Александре Македонском, созданная в Египте, где Александр выступает как сын последнего египетского фараона Нектанеба; во время восточного похода он попадает в области, где живут великаны, людоеды, карлики; посещает он и место, где живут «блаженные». Это сочинение было настолько популярно, что его переводили на разные языки — латинский, сирийский. В первой половине II в. писатель Флегонт написал «Удивительные истории», где тоже действуют уроды, великаны, привидения. А в III в. Филостратом было создано «Жизнеописание Аполлония Тианского»[129], известного философа, жившего в первом веке и считавшегося чудотворцем; не исключено, что это произведение было создано под влиянием и в противовес христианской литературе, хотя связь Филострата с этой литературой вряд ли можно определять в терминах заимствования и зависимости.
Неудивительно, что на этом фоне создаются рассказы не только об Иисусе и Его матери, но и о Пилате, а также о деяниях отдельных апостолов. Особенностью всей этой внеканонической литературы было сочетание описаний самых фантастических чудес (часто связанных с фольклорными традициями), превосходящих чудеса, описанные в Новом Завете, и поучений, вложенных в уста апостолов, а также тех, кого называют свидетелями Христовыми. Однако если внимательно вчитаться в содержание апокрифов, то можно увидеть, что — в отличие от большинства языческих сочинений сходного жанра — описания чудес и выступления героев сказаний решали, по существу, одну задачу — показать торжество христианской веры не в отдаленном будущем, а с самого момента проповеди Иисуса и апостолов. Для низов христиан чудо переставало быть великим таинством, оно могло произойти везде и со всеми. По сути, в подобных произведениях проявлялось то, что можно назвать компенсаторным или вторичным[130] мифотворчеством, когда желаемое воплощается в переосмысление (или даже переделывание) истории — сакральной и светской.
Как происходило такое мифотворчество, можно проследить прежде всего на описаниях деяний отдельных апостолов. Там обычно точно обозначено место действия, как правило, хорошо известное жителям империи; выведены действующие лица, реальные и мнимые, включая императоров и римских должностных лиц, чьи поступки обусловлены их отношением к христианству: они или уверовали сразу после проповеди и увиденных чудес, или были наказаны за преследования христиан (тоже немедленно).
Апокрифические деяния апостолов сохранились в разных версиях и на разных языках (греческом, сирийском, латинском), что показывает их популярность, хотя они и не были признаны Церковью. Распространенная сюжетная схема таких деяний: апостол приходит проповедовать христианство в какой-либо город; совершает самые разные чудеса, народ удивляется проповеди чужака, и массы начинают следовать за ним. Характерно, что чужеземное происхождение способствовало силе воздействия проповеди апостолов на народ: чужаков, с одной стороны, боялись, а с другой — верили в их могущество. Как отмечает крупный современный исследователь истории поздней античности Питер Браун, в то время, в особенности в восточных провинциях, именно чужак, которого считали существом сверхъестественным[131], почитался как чудотворец, святой, поскольку он не был известен и не имел в этой местности семейных и общинных связей.
Во многих деяниях апостол побуждает толпу разрушить храмы и статуи богов (идолы) или сам по своему слову рушит их. Затем происходит противостояние с властями. Обычно в христианство обращается кто-то из домашних или приближенных правителя (проконсула, императора), прежде всего женщины (что отражало действительную роль женщин в первые века христианства). Правитель или тоже принимает новую веру или приказывает казнить апостола, за что затем терпит наказание. В некоторых деяниях действуют последовательно оба правителя — хороший и плохой, как, например, в «Мученичестве апостола Андрея», тексте, связанном с Деяниями Андрея; он был написан достаточно рано, вероятно на рубеже II–III вв. Действие происходит в городе Патры, резиденции проконсула провинции Ахайи. Проконсул по имени Лесбий уверовал вместе с народом, который бросился громить храмы, поджигать их, разламывать, уничтожать все, и Лесбий радовался вместе с ними. Но император отрешил его от должности за разрушение храмов и прислал другого проконсула, Эгеата, который приговорил Андрея к распятию. Жена Эгеата приняла христианство, ушла от него, а сам он «с угнетенной душой» бросился с большой высоты и разбился (перевод см. в Приложении). Вся ситуация с уничтожением храмов и статуй богов в I в., обращением в христианство правителя провинции совершенно нереальна; оба имени проконсулов вымышленные, эллинизованные, они образованы от названия местностей. Такие имена могли носить вольноотпущенники, но находиться им на ведущих должностях в империи того времени было совершенно невероятно, тем более что имена наместников и политических деятелей, равно как и история I в. хорошо известна, и она могла быть доступна тем, кто создавал апокрифы. Но авторов подобных деяний не интересовала историческая достоверность; место действия, подлинное название должностей составляли как бы раму для событий, которые не произошли, но должны были произойти. Ко II в. относятся Деяния Павла и Феклы (греч. — Теклы)[132], написанные по образцу так называемого эллинистического романа, в котором обычно описывались злоключения разлученных влюбленных. Однако в «Деяниях Павла и Феклы» речь идет о любви духовной, христианской, но эмоционально столь же сильной, любви ученицы к своему наставнику. Фекла, молодая, прекрасная девушка, бросает свою семью и жениха, увлеченная проповедью Павла, становится христианкой, всеми силами защищает свою девственность[133], терпит всевозможные преследования, ее осуждают на казнь, от которой ее спасает чудо. Тертуллиан утверждал, что апокриф «Деяния Павла и Феклы» был написан неким пресвитером из Малой Азии, за что тот был отрешен от должности (De bapt. XIII), поскольку, по-видимому, описанная история, была переполнена чудесами, которых в то время еще не могли принять многие руководители верующих: достаточно сказать, что в одном из эпизодов ради поддержки Феклы во время грозящей ей смерти Иисус принимает облик Павла. Впрочем, решение местных христианских руководителей против автора не помешало популярности этого апокрифа.
При переписке и переводах апокрифов происходило редактирование и изменение текста, более поздние варианты усложнялись[134]. Некоторые апокрифы были сразу созданы как писаные произведения: таковыми были уже упомянутые донесения Пилата Тиберию и Клавдию, подражавшие обязательным донесениям наместников императорам. Широкое распространение в империи грамотности и письменного общения приводит к созданию особого жанра письма, оказавшего влияние и на христиан. В сирийской версии Деяний Аддая (Фаддея — имя одного из апостолов) был приведен текст письма Авгара, правителя восточной области Осроэна, Иисусу, на который Иисус дал устный ответ; однако у Евсевия Кесарийского в «Церковной истории» (I, 13) содержится даже письмо самого Иисуса Авгару.
Апокрифические сказания и деяния анонимны или подписаны псевдонимами… Но каков бы ни был жанр сказания — деяния апостола, донесение, письмо, небольшой рассказ, смысл, задачи и приемы повествования везде остаются, по существу одинаковыми.
Среди исследователей нет единства мнений об источниках подобной литературы. В описании чудес безусловно влияние фольклора, а также возможное влияние языческих описаний чудес. Однако если и можно говорить об известном сходстве между греко-римской и христианской литературой II–IV вв., то главным образом это касается некоторых сюжетных линий. Нельзя упускать из виду, что существенной особенностью, отличающей христианские писания от греко-римской литературы, была четкая миссионерская и апологетическая задача, а также стремление включить в увлекательный сюжет теологические и нравоучительные поучения.