В использовании в деяниях исторического и бытового фона можно наметить некоторую связь и с ветхозаветными традициями. Как отмечает И. Вейнберг, в Ветхом Завете существовал жанр сказки, которая повествует о нереальном событии, но в форме, призванной создать у слушателя-читателя впечатление достоверности рассказанного, поэтому в сказку включаются конкретные, нередко достоверные детали. Некоторые «исторические» новеллы Ветхого Завета, где действуют вымышленные лица, имеют определенную идеологическую направленность — в частности, история Эсфири и Мордехая (Мардохея в синодальном переводе), спасших иудейский народ от истребления, которое замыслил коварный Аман, приближенный персидского царя Артаксеркса. И сам сюжет и главные герои (кроме царя) — вымышлены, даже их имена, по-видимому, не еврейские, а персидские или вавилонские. Эта новелла, оправдывающая деятельность иудеев при персидском дворе, связана с политическим положением Иудеи в составе Персидской монархии до завоеваний Александра Македонского; она отражала потребности как авторов, так и аудитории, а также исходила из основной пропагандируемой ценности — бескорыстного служения своему народу в любых ситуациях[135]. Оба эти жанра — и ветхозаветный, и языческий — могли повлиять на форму христианских писаний, однако задачи этих писаний и обращение с историей были в них иными, поскольку главные герои — апостолы были реальными людьми, действующими в нереальных ситуациях, и задачей деяний было не придание рассказу достоверности, а тенденциозная реконструкция (не просто вымысел) истории. Рассказанное в Книге Есфири не происходило в действительности, но теоретически могло произойти: персидскому царю служили реальные евреи, и роль цариц при дворе была достаточно велика. Описанное же в христианских апокрифах не только не происходило, но и не могло произойти.
В основе большинства апокрифических деяний лежала устная постканоническая традиция, призванная заполнить лакуны новозаветных писаний и прославить тех апостолов, которые особо почитались в данной местности. Интересно отметить, что в апокрифических деяниях своеобразной переработке подвергались новозаветные рассказы — это можно проследить, сравнивая рассказ о пребывании Павла и его спутников в Эфесе в канонических Деяниях апостолов и в апокрифических Деяниях апостола Павла. Новозаветные Деяния, написанные, по мнению большинства исследователей, автором третьего Евангелия, безусловно содержат преувеличения результатов проповедей апостолов и совершенных ими исцелений. Но в большинстве случаев в них достаточно реалистично передана ситуация, в которой действовали христианские проповедники: автор, спутник апостола Павла, писал для людей, которые многое видели собственными глазами. Для них единственным не сравнимым ни с чем чудом было воскресение Иисуса. Они верили в скорое Второе пришествие и собственное спасение даже без фантастических рассказов о разрушенных в одно мгновение храмах и ставших христианами наместниках. Достаточно вспомнить описание реакции афинян на проповедь Павла в Афинах (Деян. 17: 32), где за Павлом последовали только два человека, или конфликт с ремесленниками в Эфесе, которые собрались в театре и которых распустил один из управителей города, испугавшись реакции римских властей. Ситуация не просто достоверна, но типична: жители греческих полисов еще ощущали себя народом, который вправе выступать по любому поводу, а римляне стремились этот народ, который, по существу, становился толпой, подчинить жесткому порядку. Что же касается Павла, то в Деяниях апостолов говорится: сам он в собрании не был, хотя и хотел туда пойти, но его не пустили ученики и друзья.
Для христиан же поздней античности этот рассказ был недостаточно впечатляющ. Вот как пребывание апостола в Эфесе описано в апокрифических Деяниях Павла: к нему примкнуло множество народа, однако потом начался ропот — «Человек этот богов сокрушает и говорит: еще узрите вы, как сгорят они все в огне». Толпа схватила Павла и потащила его в театр, где перед ними явился не городской чиновник, а сам проконсул. Павел, как это было принято в подобных сочинениях, произносит проповедь, а проконсул предлагает толпе решить его участь (скрытая параллель с описанием в канонических Евангелиях действий Пилата по отношению к Иисусу). Собравшиеся требуют отдать его зверям, и наместник приказывает бичевать Павла и бросить на арену амфитеатра на растерзание зверям. Но так как на самом деле Павел после Эфеса остался жив (прочная традиция связывала его гибель с преследованиями Нерона), то на арене происходит нечто совершенно фантастическое. Согласно рассказу апокрифа о событиях, предшествующих пребыванию Павла в Эфесе, апостол встретил огромного льва, который припал к ногам Павла и человеческим голосом попросил окрестить его, что Павел и сделал. После крещения лев ушел в пустыню. Именно этот лев оказался на арене, заговорил с апостолом и, конечно, не тронул Павла.
Общего с каноническим повествованием в этом апокрифе только место действия — Эфес и толпа в театре. Однако в конструировании апокрифического рассказа была своя внутренняя логика — замена грамматевса на наместника провинции не только усиливала значимость происходящего, но и придавала для современников элемент достоверности, так как приговорить к смертной казни городской магистрат не имел права. Впрочем, вряд ли это мог сделать и проконсул в I в. по отношению к римскому гражданину — Павлу (недаром его из Палестины отправили в Рим для судебного разбирательства). Но в 212 г. все свободные жители империи получили права римского гражданства и ко времени составления Деяний Павла забыли о правовых нормах, действовавших в начале нашей эры. Они переносили практику своего времени на прошлое: один из типичных приемов так называемой «модернизации», возможно, неосознанной; этот прием помогает конструировать якобы подлинную историю.
Интересно отметить, что рассказ о выступлении Павла на арене имеет своеобразное основание в писаниях Нового завета. Дело в том, что в I Послании к коринфянам (15: 32) Павел упоминает, что он боролся со зверями в Эфесе. Выражение «звери» в традиционной полемической риторике того времени употреблялось по отношению к оппонентам[136]. Поскольку аналогичное выражение применяет Игнатий в I в. в Послании к римлянам (5: 1), говоря о своих стражах, не исключено, что Павла также могли схватить, и он называет зверьми тех, кто это сделал, хотя никаких прямых данных о его аресте в Эфесе нет. Во всяком случае, и согласно Деяниям апостолов, и его собственным Посланиям, Павел спокойно отправился из Эфеса в Македонию. Но употребленное им выражение пробудило народную фантазию, тем более что во время гонений христиан III в. действительно бросали на растерзание львам, чего не засвидетельствовано в провинциях I в. и никак не могло быть применено к римскому гражданину. Римских граждан в провинциях того времени было не так много, дарование прав гражданства их жителям происходило индивидуально, особыми постановлениями (Павел, уроженец малоазийского города Тарса, возможно, был гражданином потому, что он и его семья делали палатки для армии). Создатели же апокрифических Деяний ввели по принципу заполнения лакун новый эпизод, драматический и чудесный и в то же время как бы достоверный, опирающийся на слова самого Павла. Характерно появление в этих деяниях говорящего и даже принявшего христианство льва. Этот эпизод должен был возвеличить почитаемого апостола и усилить воздействие рассказа на новообращенных язычников, воспитанных на сказках и легендах.
В апокрифических Деяниях апостолы одерживают фантастические победы не только над иудеями и язычниками, но и над противостоящими им носителями ложных учений. Так, в апокрифических рассказах о Петре фантастическим содержанием оказалась наполнена история борьбы христиан ортодоксального направления с уже упомянутым Симоном Магом. Массе христиан теологической полемики для победы было недостаточно, да и вряд ли она была всем понятна. В различных легендах, восходящих ко второму веку, отраженных в псевдо-Клементинах (произведении, приписываемом главе римских христиан I в. Клименту и созданном во II в.) повествуется о противостоянии Петра и Симона в палестинской Кесарии и Риме. В столице Петр своими чудесами побеждает Симона — воскрешает сенатора, чего Симон не смог сделать; Мага же, поднятого демонами в воздух, апостол словом сбрасывает на землю. Эти рассказы были широко распространены уже во II в., а затем дополнялись все новыми и новыми эпизодами, уже никак не связанными даже с квазиисторией. Например, в них действуют говорящие животные — свирепый пес, который вместо нападения на Петра обличает Симона: говорящие животные, творящие волю Божию, отражают не только сказочные традиции, но и связываются с представлением о том преображенном мире, который был описан еще Папием на основании устных рассказов: все живое подчиняется Богу — и животные, даже дикие, будут служить праведникам.
В относительно ранних апостольских легендах, таких как упомянутое Мученичество апостола Андрея, Деяния Павла и Феклы, Деяния Варнавы (пожалуй, самое реалистическое из всех деяний), апостолы противостоят местным властям; в рассказе об Андрее поверившего в него проконсула император смещает именно за поддержку христиан и разрушение храмов. Но в деяниях и сказаниях, созданных в III в., и особенно в записанных и переработанных после признания Константином христианства, так называемые исторические эпизоды связаны прежде всего с отношением их главных героев с императорами — Тиберием, Клавдием, Нероном — современниками Иисуса и апостолов. Эти императоры, а также их близкие или приближенные, как правило, внимали христианским проповедям. Характерно, что создание квазиреальных эпизодов имело под собой некоторую основу, о которой могли помнить, читать или слышать верующие в условиях широко распространенной грамотности среди населения империи и публичных выступлений языческих ораторов. Как происходили переосмысление и переделка подлинных событий в апокрифических сказаниях, можно проследить на нескольких примерах.