Светоний в биографии Тиберия (Тиберий, 36) сообщает, что император запретил чужеземные священные действия, в особенности иудейские и египетские; молодых иудеев под предлогом военной службы разослал в провинции с тяжелым климатом (впрочем, это не слишком помогло, уже при последующих императорах почитатели и тех, и других культов снова оказались в Риме). В одном из сказаний о конце Пилата, составленном на греческом языке[137], вероятно, в конце III в., Пилат предстает перед императором Тиберием, который обвиняет его в смерти Иисуса, но Пилат всю вину возводит на иудеев («Я сделал это из-за мятежа и беззакония иудеев», — говорит он). Тогда Тиберий отдает приказ наместнику восточных провинций в наказание за совершенное жителями Иерусалима и окрестных городов преступление изгнать иудейский народ из Палестины и отправить «в рассеяние по всем народам, чтобы они рабствовали у них». В этом эпизоде отражена явная антииудейская направленность, прослеживаемая в ряде христианских произведений этого времени, а изгнание иудеев из Рима при Тиберии превращено в общеимперский акт. Применено здесь и своеобразное дублирование, отнесение более поздних событий к более раннему времени: то, что происходило после разгрома восставших во время Первой иудейской войны, когда взявший Иерусалим в 70 г. Тит массу пленных иудеев превратил в рабов, а жестокие меры императора Адриана после подавления движения Бар-Кохбы оказались в апокрифе деянием императора Тиберия, правившего значительно раньше. Но ни Тит, ни тем более Адриан не могли быть современниками Иисуса и Пилата, поэтому стремление народных масс верить в мгновенное торжество христианства вопреки исторической правде вызвало к жизни подобные временные несоответствия.
Появление Пилата при дворе Тиберия, последующая его казнь и раскаяние перед казнью, о чем говорится в этом апокрифе, — разумеется, вымысел. Причем мы видим здесь не только противоречие с действительными событиями (Пилат был отстранен от должности императором Калигулой в 37 г. из-за жалоб иудеев, обвинявших его в жестокости), но и с распространенной христианской традицией, ведь среди христиан имело хождение подложное донесение Пилата императору Клавдию о казни Иисуса. Составители апокрифа о Пилате и Тиберии или не знали, или игнорировали эту версию, согласно которой Пилат был жив при Клавдии, правившем после Тиберия и Калигулы. Но для многих христиан было важно, что возмездие настигло Пилата сразу же после распятия Иисуса[138].
Похожее обращение с историческими фактами можно увидеть и в отношении императора Клавдия в сирийском Учении Аддая (Фаддея) апостола[139]. Этот апокриф, претерпевший изменения и дополнения на протяжении веков, был записан, вероятно, на рубеже IV–V вв., но легенды о христианизации сирийской области Осроэна восходят к более раннему времени. Клавдий в этом произведении назван соправителем Тиберия, при этом к нему применяется титул кесарь — греческая форма слова Цезарь, хотя на самом деле между Тиберием и им правил еще и Калигула. Для того чтобы ввести в действие Клавдия как главного правителя, составители апокрифа отправляют Тиберия в Испанию на подавление вспыхнувшего там восстания. Восстание действительно имело место, но нет никаких сведений (Тацит и Светоний подробно рассказывают о действиях Тиберия), что император сам подавлял его: это было бы необычно для правления Юлиев — Клавдиев. Такое совмещение двух императоров в одних хронологических рамках не было просто литературным приемом, литературной условностью, как называет это Е. Н. Мещерская[140]. Это совмещение позволяло сделать Клавдия современником героя повествования апостола Аддая, действовавшего в Осроэне от имени Иисуса. Жена Клавдия Протоника приняла христианство, совершила путешествие к христианским святыням в Палестине, тем самым как бы предшествуя всему тому, что было связано в христианских рассказах с деятельностью матери Константина Еленой — происходило дублирование и перенесение в более раннее время не только событий, но и легенд. Само имя несуществовавшей жены Клавдия символично — скорее всего, оно значит «Первая победа» — первая победа христианства в императорской семье. Протоника стала свидетельницей чудес и, вернувшись, поведала обо всем Клавдию, в том числе и о неверии иудеев. Тогда Клавдий приказал изгнать иудеев из Италии. Таким образом, Клавдий предстает защитником христиан против иудеев.
Изгнание иудеев из Рима действительно имело место — о нем пишет Светоний в биографии Клавдия (25, 4) — «иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима». Вероятно, изгнание было вызвано конфликтами между правоверными иудеями и христианами, оказавшимися в Риме. Об изгнании иудеев Клавдием говорится и в Деяниях апостолов — среди них были переехавшие в Коринф христиане Акила и Прискилла, помогавшие Павлу и даже наставлявшие в вероучении других (Деян. 18: 2, 26). Никакого желания защитить христиан в приказе Клавдия нет; по-видимому, пострадали и иудеи, и иудео-христиане. Это тем более вероятно, что Клавдий во время антииудейских выступлений в Александрии издал эдикт, защищавший права живших там иудеев. В данном случае в христианском апокрифе как бы происходит своего рода перевертыш — меняется мотив действий Клавдия, который становится защитником христиан и действие его постановления распространяется на всю Италию.
При описании мотивов поступков владык империи наибольшую сложность представляла фигура Нерона, чьи гонения на христиан надолго остались в их памяти; с этими гонениями связаны легенды о гибели Петра и Павла. Но их гибель не могла означать для христиан более поздних поколений хотя бы временного поражения христианства. В латинских Деяниях Павла и в примыкающем к ним Мученичестве апостола Павла (III в.)[141] рассказывается, что после его проповеди верующими во Христа становятся приближенные Нерона (в частности, его виночерпий), а затем и стражники, ведущие Павла на казнь. Перед своей гибелью Павел встречается с Нероном, произносит перед ним проповеди. Но Нерон, по наущению дьявола, приказывает казнить апостола и множество христиан. Здесь можно обратить внимание на введение в сюжет «внешнего врага» — дьявола, который постепенно становится, в представлении христиан, источником зла, влияющим и на антихристианские действия правителей (характерно, что в более раннем «Мученичестве апостола Андрея» проконсул Эгеат выступает против апостола по собственной инициативе и несет за это наказание). Но если Нерон преследует христиан, то весь народ Рима якобы активно выступает против императора, врываясь во дворец и требуя прекратить гонения. Трудно себе представить, чтобы в реальности преторианцы Нерона, пока еще верные ему, подпустили толпу даже близко ко дворцу; вряд ли такое вообще могло когда-либо случиться. Однако христиане хотели верить в торжество новой религии даже во времена правления одного из самых жестоких римских императоров. Казнь Павла свершилась, но воины, совершавшие казнь, уверовали. А апостол сразу же воскресает и является во дворец Нерона. Потрясенный император приказывает выпустить из темницы своих приближенных, принявших христианство, и издает эдикт о прекращении гонений на христиан — т. е. даже Нерон признает силу этой религии.
Разумеется, после официального признания христианства Константином христианам, прежде всего их руководителям и идеологам было важно показать, что империя и христианство не противоречат друг другу, что императоры с самого начала поддерживали верующих и наказывали их врагов. Однако чисто политические мотивы кажутся недостаточно объясняющими изображение сочувствия христианству со стороны императоров I в., тем более, что ряд оригиналов апокрифических сказаний, по-видимому, были созданы до (а некоторые и задолго) официального утверждения христианства в империи. Да и сама фантастическая ситуация, в которой происходит «обращение» императоров, указывает на ее происхождение в низах христианского населения под влиянием устных рассказов, фольклора. Все эти легенды становились частью сакральной «истории» торжествующего христианства с самого начала его возникновения, наполненной такими чудесами, какие вряд ли могли представить себе авторы писаний Нового Завета.
Произвольное введение второстепенных исторических лиц в вымышленные события и в другое время действия характерно не только для собственно рассказов об императорах, но и для жанра в целом. В начале Учения Аддая апостола упомянут наместник Сирии, Финикии, Палестины Сабин, сын Евстрагия (невероятное сочетание имени-отчества для римского наместника). Такой наместник не засвидетельствован нигде, но Иосиф Флавий упоминает Сабина, прокуратора Иудеи в 4 г. до н. э. Возможно, составители апокрифа воспользовались этим именем, так как он мог запомниться на Востоке. При нем в Иудее вспыхнуло мощное восстание, Сабин с военным отрядом подвергся длительной осаде; восстание это было жестоко подавлено наместником Сирии Варом (Иудейские древности, XVII, 10). Использование имени Сабина, хоть и превращенного из прокуратора в проконсула, создавало для легенды определенный исторический фон. В апокрифы могли вводиться и лица, чьим прообразом служили реальные люди, но, как и апостолы, поставленные в фантастические обстоятельства. Так, в «Мученичестве апостола Павла» действует христианка, «знатнейшая римская матрона» Плавтилла, которая присутствует при казни апостола, отдает ему свой плат, а после казни чудесным образом получает его обратно. На самом же деле эта женщина — упоминаемая Тацитом Помпония Грецина — была женой Алла Плавтия (отсюда Плавтилла — такие формы женских имен, образованных от имен отца или мужа, встречались в Римской империи). Тацит в Анналах (XIII, 32) пишет, что ее обвинили в приверженности к чужеземным культам, но, по обычаю, в случае такого обвинения ее судил муж, и он оправдал ее. Чужеземный культ не обязательно был христианским (Тацит уже знал о существовании этой религии в связи с гонениями Нерона), но предание сначала сделало ее христианкой (что было возможно), а затем в народных преданиях она оказалась сподвижницей апостола Павла и свидетельницей чудес, с ним связанных.