Антон Носик Изгои. За что нас не любит режим
Гибридный режим: как попасть в его враги
Телеканал «Россия» врет
Федеральный телеканал Россия-24 сообщил своим зрителям, что суд признал меня виновным в экстремизме. Утверждение прозвучало из уст сотрудницы канала Анастасии Ефимовой.
Это уже не первая попытка холдинга ВГТРК принять решение по моему делу за федерального судью Найденова. Ровно неделю назад в эфире передачи «Вечер с Владимиром Соловьевым» на России-1 по моему вопросу собрался внушительный состав народных заседателей, куда, помимо ведущего, входили известный мастер художественного слова Проханов, ревнительница культуры в кавычках Елена Ямпольская, демократ со справкой Сергей Станкевич и другие, еще хуже знакомые мне лица. Все обсуждали одну тему: какое наказание правильно мне назначить. Кому-то больше понравилась идея условного срока, другому — исправительных/обязательных работ, третьему — денежного штрафа. Что суд еще не определился с вопросом о моей виновности, ни одного оратора в студии не смутило: ни охранителя, ни либерала, ни культуртрегершу, ни друга Володю. О презумпции невиновности, которая отображалась в виде 160-й статьи еще в брежневской конституции 1977 года, а в действующей Конституции РФ описывается 49-й статьей, не вспомнил вообще никто из вершителей телевизионного правосудия в моем деле. Вот тут, начиная с 20-й минуты, можно полюбоваться.
Не то чтобы меня эта ситуация сильно удивляла: сознательные дезинформации в передачах ВГТРК стали нормой. Они могут показать сцену подрыва сирийскими спецслужбами премьер-министра Ливана Рафика Харири и рассказать, что так сейчас выглядит центр Бейрута после израильских бомбардировок. Могут показать на обложке газеты «Таймс» статью, которой там никогда не было: студия оборудована рабочим местом для специалиста по фотошопу. Могут показать кадры из «Титаника» и назвать их съемками российской арктической экспедиции. Могут осетинскую девочку переозвучить, с кашлем и хрипами, чтобы показать, как ведущий FoxNews ее перебивал. Могут устами ведущей поведать миру, что евреи сами устроили холокост. Более или менее привычно сознавать: когда на России-1 и России-24 нечто утверждается, то это, скорее всего, ложь. И случай с моим приговором — не исключение.
Адвокаты, которые хуже прокуроров
Неимоверно забавляют комментарии «адвокатов», «юристов» и «экспертов» по поводу моего приговора и выступления в суде. Один профессор МГУ договорился до того, что усмотрел в моем последнем слове непрофессионализм. Вот интересно, как он себе это представляет — профессиональное произнесение последних слов. Как эта профессия называется, интересно. Зицпредседатель Фунт? Или сидетель, как было написано в одной повестке Ходорковскому?
Последнее слово в суде произносит не адвокат, не прокурор, не судья, а подсудимый. Человек, от которого не потребовалось получать ни высшее юридическое, ни лицензию, чтобы угодить на скамью. Последнее слово — это возможность человеку, независимо от профессии, образования и вмененной статьи, публично заявить о своей невиновности. Или, наоборот, о раскаянии в содеянном. Какой тут может быть профессионализм, герр профессор?
Отдельно насмешили «адвокаты», горячо одобрившие приговор. Понятно, что с такими заявлениями вылезают не практикующие в суде защитники, а функционеры с дипломом, делающие карьеру на балансе политических организаций. Которым сама по себе мысль о состязательности судебного процесса не близка — а засветиться в прессе по резонансной теме очень хочется. Собственно, и тот парень, который написал на меня исходный донос, тоже называет себя «юристом», хотя на жизнь зарабатывает разоблачениями оппозиции на сайте «РашаТудей»… Тут просто следует понимать, что люди, именуемые в России «юристами», зачастую ближе по уровню правосознания к дворнику из Средней Азии, чем к адвокатуре в ее цивилизованном понимании.
Буквально пару дней назад, на празднике «Эха Москвы», мы с моим защитником имели долгую и содержательную беседу с Генри Марковичем Резником — про 282-ю статью, про возможности взаимодействия по иску в Конституционный Суд, про существующие научные наработки по этой теме… И кто-то вдруг попросил Резника прокомментировать ход и исход моего дела.
Ответ уважаемого юриста был строг и категоричен:
— В Адвокатской палате Москвы комментирование дел, в которых ты сам не принимал участия, считается серьезным нарушением профессиональной этики адвоката. Это принципиальная позиция.
Так и не рассказал Генри Маркович, что он думает о моем приговоре. И дело было именно в профессиональной адвокатской этике, а не в общечеловеческой: во-первых, разговор был личный, а во-вторых, Сергей Бадамшин, мой адвокат, в нем участвовал, так что неудобной ситуации критики коллеги «за глаза» тут возникнуть не могло. Но правила есть правила, и нарушать их нельзя.
Сам я, как выше уже подмечено, ни разу не профессионал в адвокатуре, и никаких мыслей об адвокатской этике у меня в голове не возникало, когда я читал «экспертные» комментарии о своем деле от совершенно посторонних людей, не ходивших на суд, не знакомых с делом даже в объеме обвинительного заключения. Мне просто из общей логики кажется, что давать комментарии по делу на 420 страниц, которого ты не держал в руках, — это примерно как рецензировать фильм, которого ты не видел, или книгу, которой не читал. Безотносительно к этическим кодексам закрытых сообществ, это вопиющий непрофессионализм и в некотором роде шулерство.
Мое следствие, как и все дела о мыслепреступлениях, рассматриваемые в российских судах, стало полем пресловутой битвы экспертов. До возбуждения уголовного дела свои заключения дали специалисты из Института ФСБ (те самые, у которых бомбежка Сирии является «преступлением экстремистской и террористической направленности»). Затем, уже в рамках следствия, 42 страницы своего психолингвистического заключения дали трое экспертов из МИЦ. Поскольку там отрицалось наличие признаков экстремизма во всех высказываниях, которые эксперты оценивали, следствие заказало вторую экспертизу — из Волгограда. Но в ней тоже далеко не все инкриминируемые мне высказывания были признаны экстремистскими. В частности, там отметены, как не содержащие экстремизма, все те фразы, которые фигурировали в исходном доносе, рапорте ГУПЭ МВД о наличии признаков преступления, в экспертизе ФСБ. Так что обвинение вконец запуталось, не сумев сформулировать, за какую именно фразу меня надлежит судить. В итоге суд признал меня виновным и за пост, и за выступление на радиостанции — но какие именно мои высказывания он счел экстремистскими, не сказано в приговоре, потому что этого не сказано в обвинительном заключении.
Думаю, любому практикующему юристу понятно, какие именно изъяны в приговоре первой инстанции подлежат оспариванию в Мосгорсуде. В основном я изложил их в своем последнем слове:
— не доказан преступный умысел;
— не доказана общественная опасность деяния;
— не указаны конкретные высказывания, признаваемые экстремистскими;
— существенные документы в деле (экспертиза МИЦ) проигнорированы, в нарушение 49-й статьи Конституции;
— мое право на защиту нарушено отказом судьи от приобщения к делу заключения культурологической экспертизы и от вызова свидетеля-эксперта, о допросе которого мы ходатайствовали;
— за год, прошедший со времени публикации поста в ЖЖ и эфира на «Эхе», ни тот, ни другой материал не был признан экстремистским в установленном законом порядке.
И, очевидно, оспариванию подлежит мера наказания из июльского «пакета Яровой», примененная задним числом к деянию 2015 года. Это грубое нарушение положений ст. 9 УК РФ «Действие уголовного закона во времени», где простым русским языком сказано:
Преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния.
«Адвокаты» и «юристы», ухитрившиеся не приметить даже этого слона в моем приговоре, всего лишь расписываются в собственной некомпетентности. Хочется надеяться, что никому из них не суждено представлять интересы обвиняемых в судебном заседании.
Сакральная «двушечка »
Сегодня состоялось предпоследнее заседание Пресненского районного суда по моему уголовному делу.
Моим допросом закончилось судебное следствие, затем состоялись прения. Это тот интересный момент, когда обвинение (в моем случае — капитан юстиции Екатерина Сергеевна Фролова из прокуратуры ЦАО) сообщает суду, какую меру наказания оно просит назначить подсудимому. В моем случае, с учетом отсутствия предыдущих судимостей, исключительно положительных характеристик и наличия малолетнего ребенка на иждивении, обвинение попросило сакральную двушечку. То есть два года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.
Отдельно хотелось бы сказать пару слов про мое якобы признание, что я «перегнул палку». Это там какой-то корреспондент (не отследил, какого агентства) недослушал, недопонял, пропустил вопрос судьи, привел десятую часть моего ответа — и вот уже читаю во всех заголовках, что я что-то там вдруг признал в ходе допроса.
На самом деле это был довольно длинный и обстоятельный диалог с судьей, стенограммы которого у меня под рукой нет, но смысл такой:
«СУДЬЯ: Вы признаете, что во время эфира на «Эхе Москвы» перегнули палку?
Я: Разумеется, признаю. В программы «Эха Москвы», которые называются «Особое мнение» и «Персонально ваш», гостей именно затем и зовут, чтобы они там перегибали палку, высказывали свое пристрастное личное мнение в самых категорических и провокативных выражениях. Это ровно тот самый разговорный блок в эфирной сетке, куда зовут всяких Прохановых, Пушковых и прочих мечтателей о «радиоактивном пепле», чтобы они перегибали палку и провоцировали слушателей радиостанции на собственные мысли по обсуждаемым вопросам… Только я не вижу в таком перегибании палки предмета для рассмотрения в уголовном суде».