Вторая проблема заключалась в том, что аптека закроется уже через час, и если я решусь совершить поездку сегодня, то наверняка опоздаю на встречу к Оуэну, что может вызвать подозрения и сыграет мне отнюдь не на руку, если правдивость первого пункта достигает хотя бы пятидесяти процентов.
Оставив себе на размышления еще пару минут, я схватил свою сумку и выбежал из дома.
Белая коробка с новенькой приставкой плюхнулась на рабочий стол Оуэна, стоило мне пересечь порог его рабочего кабинета. По обычаю, до самой двери меня сопровождал Шон.
– Добрый вечер, Боузи. Тебя что-то задержало?
Я промолчал, чувствуя в голосе Джереми нотки, напоминающие мне знакомые интонации, ярко погружающие меня в период взаимодействия с мистером О в роли худшего заказчика на всем белом свете.
– Сэр, принести что-нибудь? – смятенно поинтересовался управляющий, с подозрением впитывая в себя непривычно напряженную для подобных ситуаций обстановку.
– Сегодня, думаю, не стоит, – холодно отрезал владелец заведения, все это время стоящий к нам спиной. Его, как уже бывало, интересовало что-то за окном куда сильнее нашего общества. – Спасибо, Шон.
Парень кивнул мне и поспешил удалиться.
Все так же чувствуя себя неловко, я опустился в гостевое кресло и потупил взгляд. Ощущение того, что наше взаимодействие откатилось куда-то на несколько месяцев назад, фактически витало в воздухе.
– Это мне? – осмелился задать глупый вопрос я, пялясь на упакованную нинтендо.
– Да, Боузи, – кивнул мистер О, теперь смотря куда-то в пол, в сторону острых носов своих ботинок. – Я обещал и дарю тебе приставку. Но ты не ответил на мой вопрос.
Конечно же, рассказывать о том, что все-таки решил рискнуть и поцеловал двери закрывающейся аптеки, а затем несся сюда как угорелый, я Джереми не собирался.
– Да так, задремал, – не задумываясь, выпалил я. – А что такое?
– Доверие, Боузи, – пространственно ответил мужчина. – Ключевая составляющая между членами семьи.
– Мы не семья, – мои брови болезненно сдвинулись, подчеркивая градус внутреннего напряжения. – Твоя игрушка ничего не значит. Если ты пытаешься навесить мне моральный долг таким образом, я просто ее не принимаю.
– Что ж… – недобро усмехнулся собеседник и, наконец, повернулся ко мне. Его нос выглядел намного лучше спустя неделю после разборок с Константином, но на переносице я заметил пластырь телесного цвета. – Тебе нравится все сводить к деньгам.
– Меня учили, что любая помощь впоследствии будет оплачена. Желаем мы того или нет.
– Я наблюдаю, Боузи… – казалось, в моем имени сегодня было зашифровано какое-то заклятье, и, повторяя его, Оуэн снова пытался установить свою власть надо мной. – Что тебе не живется спокойно. Даже когда получаешь то, чего тебе так хотелось, ты пытаешься усмотреть в этом злой умысел. Притянуть негатив. Мне думается, тебе это нравится. Искать себе проблемы… Это – твой конек.
Я почувствовал, как злость волной подступает к моему лицу. Да что этот напыщенный идиот вообще мог знать о моей жизни?! И кем он являлся для того, чтобы анализировать мое поведение?!
– Ясно. – Я подскочил, отодвигая коробку с подарком подальше от себя. – Я, пожалуй, пойду. Отложим встречу.
– Еще на неделю? – Я увидел, что уголок губ Джереми нервно дрогнул. – Или еще на тридцать лет? Кажется, столько времени я потратил на то, чтобы обнаружить Реймонда?
В глазах потемнело.
Что-то неясное мелькнуло передо мной во мраке, а внутренний рычаг, если такой вообще существовал, поспешил оповестить о том, что он переключился.
– Лучше бы ты потратил это время тогда, два века назад! – крик сорвался с моих уст бесконтрольно, но я не осмеливался поднять взгляд на мужчину. – Когда ребенок по твоей вине задыхался в лифте!
Содрогаясь от немыслимости сказанного, я поднял голову вверх.
Знакомое лицо передо мной стало смазанным буквально на мгновение, а после на месте тронутых возрастом черт образовались практически те же, но молодые и свежие. Седые волосы заменила косматая черная грива. Неизменными остались лишь его каре-золотые, жестокие и внимательные глаза.
– Садись, мальчик. Мы будем разговаривать дальше.
Сегодняшнюю ночь богатой на «улов» назвать было невозможно.
Герман в компании Владана и Валентина обошли всю центральную часть города, внимательно осматривая окрестности, но уже второй месяц никто из конкурирующих лавок не рисковал возобновлять свою деятельность.
Сменивший Николаса, старший сын становился беспощаден в собственной работе и предпочитал устраивать рейды на соседние фармации без перерыва. Местные, теперь весьма запуганные приходом нового ревизора, не решались предпринимать никаких действий, лишь заслышав о пропаже очередного мелкого предпринимателя с соседней улицы. Пугал окружающих и факт того, что лицо карателя было им незнакомо и являло собой высокий, безымянный образ в длинном, старомодном плаще. Слухи, как и всегда, распространялись быстро и добавляли и без того эксцентричному образу Германа больше ужасающих деталей. Но, ни один сплетник и подумать не мог о том, что возглавлял преступную процессию сын самого сэра Николаса.
Скрывая старшего наследника от общественности, отец, сам того не понимания, совершил стратегически верный ход.
Он поселил среди лавочников жуткий страх перед пугающей неизвестностью и заморозил прогресс аптекарского дела на долгие годы вперед.
Ночные бдения выматывали юношу, превращая его тонкий остов в призрачный, словно подгоняя реальность под свежесозданные легенды о кошмарном ревизоре. Окружающая сына Бодрийяров нелюбовь и всеобщее отчуждение рисовали липкие образы в сознании юноши чаще обычного и способствовали добровольным и самостоятельным инъекциям морфина, теперь – на постоянной основе. Молодой мужчина существовал при помощи вечного чувства невесомости, что создавало лекарство, и частенько думал, что готов вколоть себе чуть больше раствора, чем положено, лишь бы только следующее утро, полное отвращения к собственному существованию, замедлилось, подобно его способности мыслить, и не наступило вовсе.
Когда время на часах перевалило за полночь, троица вернулась в пустующую фармацию. Владан и Валентин, изрядно породнившиеся с Бодрийяром-изгоем, переживали за его состояние и глухо переговаривались между собой:
– Юный господин спит плохо, – сетовал Владан, чей словарный запас был совсем скудным. – Ест плохо. Жалко.
– Совсем устал, – отвечал Валентин, все еще отличаемый от брата своим легким косоглазием. – Сказать бы хозяину.
– Парни, молчать, – подкатывая глаза, осаживал их Герман, пытаясь найти в темноте нужный ключ на тяжелой связке. – Вашу заботу безмерно ценю. Но она не входит в ваши обязанности.
– Прости, господин, – хором отвечали близнецы.
Вуйчичи, не располагавшие ни домом, ни прошлым, своим одиночеством старшему сыну Николаса были близки. С горечью он наблюдал, как слабо понимающие суть происходящего иммигранты ночевали на задворках в аптеке и довольствовались малым. Но, несмотря на отвратительные условия, каждый из этих братьев казался юноше все еще более живым, чем он сам.
Они марали руки в крови с немыслимой регулярностью, всерьез предполагая, что каждый совершенный ими грех входил в оплату долга перед владельцем «Фармации Б.». Выращенные для того, чтобы служить живыми щитами, они не имели и мыслей о том, что выполняемые задачи могут идти вразрез с моральными принципами и честью. Злодеями в их мире являлись все те, на кого указывали старик Бодрийяр, а теперь и Герман, а в том, соответствовало ли это истине, Владан и Валентин не думали разбираться.
Однако во многом отец был неправ. Сколь недалекими и топорными ни были бы эти двое, сострадания в них было больше, чем во всей хозяйской семье вместе взятой.
Как только лидер скромной стаи отворил дверь, Вуйчичи, давно натренированные справляться со своими масштабами, практически бесшумно завалились внутрь.
– Пока, Герман. Поспи сегодня, – шептал Валентин.
– Пожалуйста, поспи, – добавил Владан.
– Доброй ночи, мальчики, – с грустной усмешкой провожал их Герман.
Тусклый свет полнолуния проникал в торговый зал фармации, слабо освещая пространство. Аккуратно ступая сквозь прилавков, парень заметил новую коллекцию фаянсовых коробочек за рабочим местом мистера Эггерта и поспешил их изучить.
Работа, доставшаяся ему против воли, не предполагала ни секунды познания аптекарского дела как такового. Привыкший к потреблению знаний с детства, старший наследник Бодрияйров страдал от дефицита просвещения. Теперь его вечно бушующий мозг заполнял отвратительный химикат, а ведь ранее он мог творить прекрасные вещи собственными руками.
Ах, если бы он только мог поменяться с Валерианом местами! Тому по-прежнему доставалось все лучшее лишь потому, что он устраивал отца всем. От светлых волос до елейной манеры угождать каждому его пожеланию.
Провизорское дело было открыто младшему, но изучалось им без особого рвения. Доходило и до того, что обычно молчаливый и любезный мистер Ноббс жаловался на брата прямо в торговом зале!
«Что за нерадивый мальчишка! – сетовал старик однажды, в тот самый момент, когда весь перепачканный Герман ранним утром покидал свое так называемое рабочее место – чертов подвал. – В его голове одни удовольствия!»
«Его дружба с мисс Томпсон не доведет до добра, – вторил ему мистер Эггерт, собирающий подмастерьев на «кухню» с утра пораньше для запланированной подготовки эликсиров. – Помяните мое слово, мистер Ноббс, не доведет».
О том, что Валериану было позволено все и вне стен аптеки, говорить и не приходилось. Совсем еще юный отрок семнадцати лет отроду мог пропадать в чужой семье днями, а потом – заявляться в родительский дом как ни в чем не бывало, не обращая внимания на квохтанье матери и няньки. Своего старшего брата он теперь и вовсе не замечал, предпочитая покидать их спальню раньше того времени, что старший вообще возвращался домой.