Еще мгновение, и явно еще очень молодая в душе женщина покинула конторку.
Зажмурившись, я досчитал до пяти, пытаясь поймать баланс времени. Начну свою проверку раньше срока – она услышит и вернется. Промедлю – принесет воду, и другого шанса у меня не будет.
Сделав несколько аккуратных и медленных шагов по отношению к рабочему столу Николаса, я присел и взялся за край ковра. Вдохнув поглубже несуществующий воздух, я прибавил к первой вторую руку и поднял плотную ткань с пола.
Передо мной был люк, о котором говорил Джереми.
Сжав челюсть покрепче, я опустился ниже и прислонился щекой к доскам, не в состоянии объяснить себе, зачем это делаю. За импровизированной дверцей в подвал ожидаемо было тихо.
Но стоило мне поднять голову – мой взгляд столкнулся с тем, что я не видел, не представлял и не воображал себе уже несколько месяцев. Надо мной стоял густой, пышущий черными неясными потоками силуэт в длинном плаще.
Я бегом покинул кабинет Николаса, а затем – и «Новую Фармацию», прежде чем мать Оуэна вернулась ко мне.
– Мистер Корбен! Я должен отметить, что алый цвет подчеркивает все чудесные черты вашего лица, обычно обрамленные гаденьким самодовольным выражением, которые вы неоднократно мне адресовали. Но где же оно сейчас?
Это место было его сценой.
Теперь не страшащийся замарать свои тонкие аристократичные пальцы Герман бил очередное лицо с той страстью, что свойственна юным любовникам в их первом романтическом приключении. Откуда в его тонком высоком силуэте было столько сил – оставалось лишь гадать.
Зрители позади были в восторге. И непременно рукоплескали бы, будь это уместно и разрешалось Николасом в ведении подобных дел.
Дэвид Корбен был особенно неприятен Бодрийяру-старшему, потому как однажды уже закрывал свою лавку и уходил с поля зрения беспощадного ревизора по-доброму и без грязных последствий. Однако спустя несколько лет чета посчитала себя слишком смелой для того, чтобы вернуться и, как того и полагала система «очистки доброго имени», получала по заслугам путем совершения пыток над ее главой.
Стоящие позади старшего наследника Николаса Валентин и Владан наблюдали за происходящим с присущим им отсутствием эмоций и впечатлений. Отец, расслабленно блуждающий за громадными спинами, неустанно хохотал:
– Все так, мой мальчик! Покажи себя!
Зверство владельца фармации и страсть к садизму, учтиво замаскированные в одобрительные возгласы по отношению к работе сына, подогревали Германа, словно постепенно разгорающийся в печи пожар. Он оказывал физическое насилие над самостоятельно выбранной жертвой далеко не впервые, но теперь, уже на протяжении года, как и пророчил Николас, начал получать от этого удовольствие.
Сломанный нос и выбитые зубы не позволяли Дэвиду издавать никаких звуков, кроме истошного крика, на который у того почему-то все еще хватало сил. Мужчина был умело связан Вуйчичами по рукам и ногам, и они в свою очередь теперь скорее выполняли роль охранников старшего сына, чем карателей, однако, готовые подключиться к процессу в любую секунду.
Жуткая ухмылка озарила бледное лицо молодого мужчины, и тот аккуратно провел окровавленным пальцем по своим губам, сценическим движением сгибая свою правую руку в локте:
– Невероятно, Дэвид, – с нескрываемым удовольствием, практически нежно пел Герман. – Неужели ты не понимаешь, что во всем происходящем виноват сам?
– Не понимает он ничего! – кричал позади отец, все еще продолжая свои хождения из стороны в сторону. – Это – тварь, Герман. Это – животное! Оно не способно понять наших речей, не умеет слушать! Думать оно не способно и не достойно жить!
Вдруг измученный Корбен на мгновение заткнулся.
Дэвид растянул разбитые губы в улыбке, обнажая то, что осталось от его зубов, и, сделав непродолжительную паузу в собственной агонической истерике, вновь проорал:
– Но я не создал отродье, ты, дьявол! Не породил на свет монстра, как ты, черт тебя!
Болезненный выпад в свою сторону был учтиво проигнорирован Николасом. Он лишь на секунду остановился, а после – вновь продолжил шагать по выверенной траектории, сделав вид, что ничего не услышал.
Но Герман, теперь воюющий сам за себя, с оскорблением мириться был не намерен.
Тонкие пальцы на шее жертвы сомкнулись единым цепким захватом.
Мужчина краснел и издавал клокочущие звуки, которые комками выходили наружу из его гортани и отдавались эхом в плохо освещенном подвале.
За предсмертной борьбой достаточно быстро последовала полная тишина.
Отслеживающий каждое действие сына мистер Бодрийяр оказался рядом с телом, все еще крепко привязанным к стулу, мгновенно. Рука старика легка на место, где еще секунду назад билась сонная артерия, лишь на секунду. Затем отец победно прокричал:
– Даешь, паршивец!
Его старческие руки легли на широкие, но худые плечи сына и принялись безудержно их трясти:
– Достигнув двадцати одного года, ты стал мужем, Герман! В твоих руках – жизнь человеческая, а то есть – власть!
Николас расхохотался и похлопал юношу по спине. Это были первые отцовские объятья, которых удостоился старший сын Бодрийяров за всю свою недолгую жизнь.
Не сказав в ответ родителю ни слова, наследник, ставший теперь карателем, вытянул руки, испачканные, изуродованные кровью и частичками плотей Дэвида Корбена, перед собой.
Медленно расплываясь, его когда-то предназначенные для тонкой работы пальцы величали на глазах, превращались в жуткие бесконечные лапы, покрывались багровой, густой жидкостью, что стекала с конечностей вечным зловонным потоком.
Именно так Николас Бодрийяр вновь доказал ту истину, что твердил всем вокруг, – он был человеком слова. Однажды поклявшись в этом, он превратил своего старшего сына в монстра.
Очнувшись от наваждения, Герман почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, а вид мертвого лица, застывшего в жуткой предсмертной гримасе, предрекает подступающую к горлу рвоту.
Что есть сил, молодой мужчина рванул к выходу из подвала, слыша вслед лишь гогот взбудораженного от восторга от отца.
Оказавшись в кабинете хозяина фармации, юноша пошатнулся и упал на стул, задевая ногой люк для того, чтобы хотя бы на мгновение избавиться от осознания того, что он только что сделал.
– Герман! – послышался знакомый счастливый вскрик.
С трудом подняв голову, юноша обнаружил на входе в конторку младшего брата, который практически непозволительно для современных приличий держал под руку Мэлори Томпсон. И он, и она ослепительно улыбались тому, кто только что впервые не просто измучил, но отнял человеческую жизнь.
Старший сын Николаса поспешил спрятать грязные руки в карманы своего длинного плаща. Встать для приветствия сил уже не оставалось.
– Мы вскоре женимся! – счастливо пропел семнадцатилетний Валериан, недвусмысленно опуская ладонь на живот своей пятнадцатилетней возлюбленной.
Часть 2
Глава 1
Герман возвращался домой на восходе солнца, оставив немого кучера доверенного кэба далеко за тропинкой, служившей устьем в родную долину.
Не наблюдая перед собой ничего, кроме тяжелой пелены, что позволяла держать глаза раскрытыми лишь наполовину, он брел шагом немощного старика, на которого обрушился неподъемный груз всех непережитых проблем разом. До спасительной инъекции, которая превращала его сознание в непобедимую силу, стремящуюся к безоговорочному выполнению самых беспощадных приказов, оставалось еще полдня. В своих запретных ритуалах юноша старался придерживаться расписания, потому как хотя бы часть сознания для работы все еще требовалось сохранять.
Совсем не морфин, а именно ощущение абсолютной неуязвимости перед всем, что он видел, слышал и должен быть делать превращало его в зависимое, безвольное существо. Иллюзорный дух в его худом теле пробуждался искусственной силой и не имел ничего общего с собственным желанием продолжать бороться. Старший сын Николаса, знакомый с воздействием тех или иных «спасительных» средств на человеческий организм, был прекрасно осведомлен о сомнениях, что испытывали выдающиеся умы его современности по поводу чудодейственного эффекта от упомянутого раствора. Однако, вероятность скорого угасания его естества совершенно не беспокоила Германа, а лишь подбадривала в самой трагичной форме: мол, в конце концов, и мучаться останется недолго.
Липкое наваждение посещало его все реже, заменив иллюстрации из страшных сказок свидетельствованиями реальной смерти от собственных рук. Все шло по плану отца – хотел он того или нет: пополнив ряд монстров, бояться их больше не было никакого смысла.
За мрачными суждениями, молодой мужчина не заметил, как достиг каменной тропинки и теперь все ближе и ближе подходил к дому, возвращаться в который последние месяцы не хотелось вдвойне.
Несмотря на очевидную физическую незрелость Мэллори Томпсон и роковую ошибку, к которой привели неразумные и постыдные действия Валериана, ранний брак в семье Бодрийяров действительно состоялся.
Гнев отца, к всеобщему удивлению, оказался весьма непродолжительным. Уже уверовавший в перспективность и состоятельность младшего сына, старик Николас не собирался признавать то, что однажды ошибся и потратил собственные силы на взращивание неугодного чада. А потому новость о женитьбе была преподнесена приторно следящему за успехами именитой семьи обществу как благая весть, не терпящая никаких скептических комментариев.
От молвы и осуждения, однако же, наследников фармацевтического дела это не уберегло. Званые вечера в родительском доме прекратились в тот же месяц, что Мэллори переступила порог обиталища юного мужа своими маленькими, еще вполне детскими ножками.
Девочке, так рано ставшей на путь женского становления, было, пожалуй, тяжелее всех. Ангелина, не чающая души в своих сыновьях – новую, слишком молодую для предлагаемой роли хозяйку дома не принимала. Валериан, хоть и на короткое вр