По просьбе Джереми я решил остаться в клубе и понаблюдать за выступлениями артистов, участвующих в сегодняшнем кабаре. Теперь все кованые столики до единого были заняты. Аудитория в своем подавляющем большинстве была мужской, но громкими аплодисментами после каждого умелого движения на сцене взрывались именно редкие представительницы женского пола.
Хозяин заведения продолжал свою работу за барной стойкой и после начала представления был чрезвычайно занят для того, чтобы поддерживать со мной полноценный разговор. Посетители чаще всего были знакомы с Оуэном и, забирая у него из рук очередной коктейль, втягивали импровизированного «конферансье» в короткую, бессмысленную беседу. Должно быть, обмен глупыми фразами входил в часть высокого уровня сервиса заведения «Hide and Seek».
Когда очередной номер заканчивался и на сцену выходила ведущая, у мистера О появлялась свободная минута для того, чтобы вспомнить про меня.
– Многое изменилось, – первым бросил я, когда мой оппонент вновь нашел время склониться ко мне через длинную столешницу. – Я про девушек. Теперь показывать себя – это достойно, а не постыдно.
– Мой мальчик, – тот, кто считал себя современной версией Германа Бодрийяра, уже привычно для меня оскалился. – В тебе говорит твоя юность и неопытность. Поживи с мое и поймешь, что в людях не изменилось ничего. Просто теперь мы научились существовать в постоянном режиме шоу. Вот как сегодня, сейчас – вокруг тебя, только в завуалированном, тихом формате.
И не на сцене, а везде – на улицах, на работе, дома, в баре. Где угодно! Сплошные театральные постановки.
– Ты хочешь сказать, что женщины все еще должны испытывать стыд от естественных вещей?
– Не должны, их вынуждают! – мой собеседник ядовито улыбнулся собственным словам. – Просто теперь за то, что раньше считали постыдным, очень хорошо платят.
– Такие, как ты, – невесело продолжил я и качнул головой, осознавая, что такую сложную конструкцию, как Оуэн, мне было не разгадать никогда. – И зачем тебе такое заведение, раз ты все понимаешь? Монетизируешь лицемерие своих клиентов?
– Нет, Боузи, – мужчина коротко хохотнул, скрещивая руки на груди. – Перенимаю наследие самыми безболезненными способами. Я классифицирую человеческие пороки, но не поощряю и не порицаю за них.
Я попросил у него еще один стакан колы. Когда Джереми отвернулся к холодильнику для того, чтобы достать новую бутылку, я крикнул ему вслед, втайне надеясь, что слова не долетят до собеседника в шуме музыки и спецэффектов:
– Какой же у меня порок, Вергилий[17]?
Когда новая порция напитка выросла на стойке, О склонился ко мне вплотную и тихо выдохнул:
– Самообман.
– Хочешь знать мое мнение? Это не стыдно, – Герман пожал плечами, наблюдая, как через молочные тучи пробиваются первые признаки раннего утра. – Рождение – это благо. Только вот суждено тебе произвести отродье, потому как другие в нашей семье появляются редко. Все как на подбор – слуги тьмы.
Рыженькая девчушка закрыла рот рукой, пытаясь сдержать горечь. Слова кровного брата супруга, безусловно, задевали ее, но били в сердце не так сильно, как осознание смысла, что парень закладывал в сказанное. Неоправданные ожидания от семейной жизни разрушили веру в прах, а разочарование, постигшее хрупкие плечи вчерашней мисс Томпсон, распространялось на всех жителей ужасного дома, за фасадом которого скрывалась жажда денег, монополии и беспочвенного величия.
– Говоришь ты страшные слова, – еле сдерживая слезы, произнесла Мэллори. – Но знаю, что сам в них не веришь. И еще кое-что знаю.
Парень поднялся для того, чтобы размять плечи и спину. Вскоре новый, молодой лакей, сменивший почившего Смита, явится сюда, для того чтобы отпереть ночные засовы, и застанет наследника Николаса в не лучшем виде. Этого никак нельзя было допустить.
– Я пойду, миссис Бодрийяр.
Отвесив ленивый поклон, Герман почти было направился в дом, но девушка ухватилась за его руку и остановила по пути. Та цепкость, что была заложена в ней миссис Доусон, давала о себе знать даже под пеленой несчастья, что теперь заполняло жизнь Мэлл.
– Знаю, что наш с Валерианом ребенок будет другим, – твердо продолжала родственница. – Чувствую так. Он будет любить тебя, твою истинную сущность, несмотря на страшную маску, что тебя заставили надеть.
– Какое дело ему до непутевого дядьки, когда у нас полный дом образцовых нянек, угодных главе семьи?! – искренне рассмеялся юноша. – В самом деле, ты бредишь из-за своего плода, Мэллори. Приляг.
– Точно тебе говорю, – его собеседница кивала. – И что бы ни говорили, тебе я доверю его жизнь – первоочередно.
Через час ему все же удалось уговорить меня поужинать. С нескрываемым удовольствием я поглощал свою порцию жареной картошки вприкуску с огромным клаб-бургером, который, пожалуй, был рассчитан на гостей вроде Боба, но точно не на таких, как я.
Шоу было в самом разгаре. Танцевальные бурлеск-номера менялись в очереди с живым джазовым пением и выступлениями музыкантов. Этот вечер возводил дань классическим кабаре-программам из пятидесятых. Наблюдая за эмоциями Джереми, который с интересом наблюдал за складывающейся и цветущей атмосферой вечера, я понимал – инициатором таких исторических реконструкций выступал он сам. Казалось, что Оуэн просто отказывался существовать в современной эпохе, воздвигая вокруг себя собственную альтернативную реальность, в которой не было места времени и границам.
Ко мне пришло осознание, что даже «Прятки» для него были сродни нашим квестам, пересекая порог которых, ты становишься заложником желаемых обстоятельств на ограниченный промежуток времени.
Именно поэтому этот мужчина так легко перемещался между выбранными образами и менял роли. Он не мог найти себя, но отлично воплощал любых персонажей, присваивая себе маскировки, которые на самом деле всегда являлись частью автопортрета, хотел О того или нет.
– Завтра, – вдруг обратился ко мне хозяин заведения, помахивая небольшой бутылочкой с золотистой жидкостью. Кажется, он наливал очередному гостю виски.
– Завтра что? – наспех прожевав кусок котлеты, отозвался я.
– Не давись. Просто сообщаю, что завтра сделаю то, о чем ты спросил. Сходим в фармацию вместе. Подойдет для примирения?
– Я и не обижался…
– Ты – может быть, и нет, а вот я – да, – мой бывший заказчик подмигнул мне. – И еще – угостишь меня кофе. Адрес напишу с утра.
Глава 2
Кожа темно-коричневого оттенка покрылась испариной. Достаточно крепкий для своего роста Самир Наороджи держался лучше всех кровных местных, однажды побывавших на чертовом деревянном стуле в проклятом подвале фармации.
– Самир, диалог у нас не клеится! – весело восклицал Герман, не переставая шнырять волчком вокруг своего мученика. – А господин Бодрийяр говорил, что ты отлично владеешь нашим языком и даже умеешь слагать целые сказки.
Братья Вуйчич, вооруженные лишь одним небольшим ломиком (он был в руках у Владана) и собственными кулаками, смиренно наблюдали за процессом, продолжая исполнять скорее роли охранников, но не карателей. С поставленными свыше задачами старший сын Николаса отлично справлялся сам.
– Шайтан[18], – уже не в первый раз за время ужасающего таинства проговорил иностранец. Каждый раз после того, как слово, не требующее перевода, было произнесено, он начинал самозабвенно молиться на хинди.
– Да что же ты все заладил со своим шайтаном! – не выдерживающий отсутствия ярко выраженных эмоций юноша рычал и не мог справиться с тем, что Самир его не боится. – Скажешь о том, что лгал о поставках, или нет?!
Чета Наороджи входила в список доверенных лиц Бодрийяров с тех пор, как великий дедушка Джек основал собственное фармацевтическое дело. Отец Самира поставлял хинин и другое растительное сырье для производства целебных эликсиров и, подобно Николасу, передал прибыльное сотрудничество своему отпрыску. Индийцы представляли собой отвергнутую касту в стране, и лишь немногим из них на самом деле удавалось вывести свой собственный уровень жизни на приемлемый. Совместная работа с такими громкими дельцами была для них большой удачей, и поставки производственного содержимого вот уже почти полвека совершались по выверенному расписанию и очень приятным условиям для обеих сторон.
Однако быстро растущая конкурентная среда в аптекарской отрасли вносила в рабочие процессы свои коррективы, как и обычная человеческая жадность, подкрепленная желанием измученных иностранцев бороться за свое право жить лучше и пребывать наравне с местными. На прошлой неделе хозяин «Фармации Б.» стал случайным свидетелем сделки между Наороджи и владельцами лавки «Петерсон и ко», недавно открытой в соседнем квартале.
И если до Петерсонов Герману и приспешникам в виде братьев Вуйчич еще предстояло добраться, то предательство Самира должно было нести за собой вполне понятный и жестокий исход. Старик Бодрийяр не мог простить вероломства семье, стоявшей у истоков успеха, а теперь намеревалась разрушить то, ради чего он однажды сумел пойти на серию самых страшных преступлений, схема которых с энтузиазмом была передана старшему сыну и должна была процветать.
– Самир, – вновь пространственно начал Герман. – Если мы сможем поговорить открыто, совсем скоро мы отпустим тебя к Макте и малышам.
Но эта уловка была для бывшего «партнера» слишком очевидной. Он знал, что последний луч света, который ему предстояло увидеть, сейчас пытался проникнуть в лоно тьмы сквозь когда-то зарешеченные, а теперь – глухо забитые досками приямки. Черноту процесса не нарушало ничто.
– Ты не услышишь лжи, шайтан, – измученный ударами, которые пока не несли видимых последствий, мужчина держал голову высоко, словно просветление поджидало его где-то наверху, в кабинете Николаса, что располагался прямо над подземельем. – Я делал то, что поможет семье. Оберегал жену и детей.