Приблизившись к кровати почти вплотную, нерадивый наследник протянул свою белую ладонь в сторону причудливых рисунков, что обрамляли высокую спинку. Его кожа, белая до полупрозрачности, практически светилась в тьме, не освещаемая ничем, кроме тусклого света небесных светил за полуприкрытыми шторами.
Пальцы отпрыска практически коснулись поверхности того, что могло представлять собой невидимую дверцу тайника, как вдруг отец, словно очнувшийся от резкого толчка, захрипел всей грудью, а затем вскочил с кровати, опрокидывая тонкий стан сына под себя.
– Отродье!!! – кричал Бодрийяр-старший так, словно воля к существованию никогда не покидала его. Белки выпученных глаз старика казались неестественно желтыми в полумраке, а изо рта разило нестерпимой вонью. – Отродье!!!
Потрясенный зрелищем Герман почти не шевелился, лишь выставив ладони перед собой – он был готов принять удары. Но Николас, казалось, не собирался или не мог бить свое чадо – он лишь сотрясался над ним всем телом, укрывая мужчину полами грязной ночной сорочки, и пытался дотянуться до бледного лица своими скрюченными пальцами.
И вдруг – все прекратилось.
Тело отца опустилось на Бодрийяра-младшего, как тяжелый груз, и припечатало собой к ковру у подножья постели.
Собравшись с силами, сын опрокинул старика с себя и приложился ухом к его груди.
– Спокойно доставайте деньги, мама, – обратив на родительницу стеклянный взгляд, произнес ее любимый ребенок. – Он мертв.
Мы припарковались у новостройки в центральном районе ровно в тот момент, когда Оуэн озвучил последнюю фразу своего «предшественника».
– А ты говорил, что не успеешь, – тихо хмыкнул я. – Получается, зря ехали?
– А это еще не конец, – пожал плечами Джереми. – Ночь была тягучей и долгой. Прямо как наш сегодняшний день.
Он покинул машину первым и ждал, пока я вылезу из салона. А затем – до самой двери в подъезд мы шли молча, каждый думая о своем.
– Я подумал: «Наконец-то он помер», если тебе интересно, – мистер О подошел к лифту и принялся томиться в ожидании. – И еще так колоритно, как в детских сказках. Ну и правильно, собственно. Собаке – собачья смерть.
– Собак бы я так не оскорблял… – пространственно ответил мужчина так, словно его сознание все еще оставалось на страницах истории.
– Так и все же, для Бодрийяров – это больше удача? – на сей раз мне почему-то не терпелось отрефлексировать собственные выводы с рассказчиком. – Тирану – конец, и все такое.
– Все немного глубже, Боузи. – Двери лифта открылись, и Мистер Буква вальяжно вошел внутрь, приглашая меня за собой. – Кровь всегда скажется и свое возьмет. Человек действительно может умереть, но не наследие, которое он оставил. И это выражается во всем – в потомках, бизнесе, будущем…
– В тебе? – догадливо предположил я о дальнейшем течении мыслей собеседника. – Что-то типа родовой травмы?
– В нас, – криво усмехнулся Оуэн, осматривая меня. – В том и дело, что человеческая кровь – ничто по сравнению с той силой, которой обладает душа.
Первым, что я отметил, был прибранный подъезд и крайне уютная лестничная площадка с множеством свободного пространства. Соседи по этажу у Джереми были только одни – их дверь располагалась напротив. Но никакого лишнего шума ни с их стороны, ни откуда-либо еще не было слышно.
– В таких домах, наверное, только адекватные живут, судя по всему, – буднично отметил я, пытаясь перевести тему с воспоминаний о жуткой байке. Но мой спутник вновь не откликнулся.
Он открыл входную дверь без тени улыбки и пропустил меня вперед. Первым, что я почувствовал, был запах чистоты и моющих средств.
– Ко мне приезжает клининг, поэтому аромат чересчур уж стойкий, прости, – наконец, вспомнил обо мне О, скидывая свои остроносые туфли. – И прошу, не пугайся. Сейчас к тебе выйдет Лютер, и он будет крайне недоволен, но это – его стандартное состояние.
– Лютер? – я перебирал в голове наши разговоры, пытаясь вспомнить, мелькало ли где-то такое имя. – Кто это?
– Чудовище, – хозяин подкатил глаза и ушел куда-то вглубь квартиры.
То существо, что он назвал «чудовищем», не заставило себя ждать.
Из темноты большой комнаты, по интерьеру которой легко угадывалась гостиная, выполз массивный пушистый шар темно-серого цвета.
Лютером оказался персидский кот типично недовольного вида. Однако, в случае с питомцем Джереми, еще и растительность на морде не была на его стороне – на месте кошачьих бровей располагались более темные сгустки шерсти, которые своим расположением образовывали не просто недоброжелательный, но по-настоящему грозный вид.
Недружелюбный комок облизывался, прижав уши к голове. Он словно намекал на то, что в действительности являлся монстром, и при том – очень голодным.
– Кс-кс-кс! – быстро проговорил я, приседая перед животным. – Кс-кс-кс, Лютер!
– Это не сработает, Боузи. – Оуэн звенел посудой где-то вдалеке. – Это его квартира, и он недоволен. Мы тут с тобой – нежеланные гости. Лучше иди пить чай.
Четвероногий не сдвинулся с места, но продолжал гипнотизировать меня взглядом. Слегка опечалившись тем, что с питомцем поиграть не удастся, я проследовал на голос моего собеседника.
Главная комната в квартире была совмещена с просторной кухней, а общее пространство делила барная стойка. Я с интересом оглядывался на окружающее убранство, с любопытством отмечая, как О умудрялся сочетать в оформлении современный европейский минимализм и детали, отсылающие к винтажу. Например, гарнитур был выполнен из сандалового дерева и содержал в себе много декоративных элементов, но мебель в гостиной была белой, кожаной и современной. Казалось, что такой симбиоз идеально описывал Джереми Оуэна, который все никак не мог определиться, какая же «личность» преобладает над ним.
– Я тут немного потыкал в приложении… – мужчина продемонстрировал мне подсвеченный экран смартфона, но сам все еще был мрачнее тучи. – Самую разную еду нам доставят совсем скоро. Зеленый или черный?
– Черный, пожалуйста, – слегка смятенно отозвался я. – Извини, что гнал на тебя у «Контура». У тебя уютно, и я благодарен за приглашение.
– Пустяки, – откликнулся собеседник, принявшись закидывать сухие листочки во френч-пресс. – Забудь.
Я не мог разгадать причину такой резкой смены его настроения, а потому предпочел спросить в лоб.
В конце концов даже мораль истории Бодрийяров намекала на то, что это – самый действенный способ решения всех проблем.
– Прости, но ты обиделся? – яуткнулся взглядом в свои ладони, не рискуя сесть за барную стойку без приглашения. – Может, мне все-таки стоит уехать?
Оуэн остановился и поднял на меня вдруг разом пожелтевшие глаза.
– Нет, Боузи, – проговорил он вновь без эмоций, но не отрывая от меня напряженного взгляда. Такой долгий зрительный контакт до чертиков пугал меня, потому как мужчина совсем не моргал. – Чувствуй себя как дома.
Глава 7
Оставив мать наедине с беспросветным горем, Герман покинул последнюю обитель отца.
В его руках был зажат кожаный, продолговатый кошелек с металлической оправой. Нужная сумма, как и предполагалось, давно покоилась внутри.
Подъем слуг не занял много времени, потому как те, давно разбуженные криками хозяина из спальни, теперь тихо стояли за дверьми своих покоев на первом этаже, одетые и подготовленные. Когда ныне единственный Бодрийяр-старший, наконец, позвал их, то первым делом проговорил:
– Немедленно пошлите за мистером Ноббсом, всеми подмастерьями, гробовщиком и священником. Господин Николас Бодрийяр покинул нас.
Ни горестных вскриков, ни даже удивления не последовало.
Почивший хозяин не утруждал себя расположением к кому-либо из домашних.
А потому лить слезы о нем не был намерен никто, кроме навечно слившейся с ним мучительном союзе, жертвенной супруги.
Отдав приказ, любимец матери вернулся на второй этаж. До рассвета оставалось не менее пары часов, однако судьба распорядилась о том, что братья встретятся раньше. Валериану предстояло узнать, что полноценным главой всего, что оставил за собой родитель, ему предстоит стать без промедления.
Он постучал единожды. Дважды. И трижды, но никто не откликался. Время было поздним, но вести вступившей в свой разгар ночи не терпели отлагательств. Наплевав на приличия, Герман потянул дверь, однако в спальне, теперь всецело отданной молодым супругам, новоиспеченного хозяина дома не было.
На постели виднелась лишь скукожившаяся фигура Мэллори, которая зажимала неведомую тряпку во рту для того, чтобы не издавать ни звука.
Испытав невнятный для него самого страх, мужчина кинулся к супруге брата и поспешил вытащить кляп из ее рта. Лишь опустив свой взгляд ниже, он увидел, как ее побелевшие от мук руки с силой прижимались к животу, который теперь – без корсетов и множества юбок – казался огромным.
– Я умираю… – еле проскулила Мэлл, до последнего старавшаяся соблюдать приличия, положенные ей неписаным дамским уставом. – Мне очень больно…
– О нет, Мэллори, о нет! – в горячем приступе паники затараторил Бодрийяр-старший. – То, что происходит с тобой, обратно смерти!
Дрожащей рукой он огладил лоб девушки. Жар терзал ее, а тело было тверже камня.
– Я позову помощь! – громко и четко проговорил Герман, чтобы страдалица услышала его сквозь пелену мучений.
В следующее мгновение он покинул покои и вернулся в коридор. На поиски горе-родственника времени не было. Мужчина бегом пересек расстояние до комнаты, где все еще хладело тело Николаса.
Он нашел рыдающую мать в объятьях Мари. Старушка склонила к несчастной голову и покачивалась с ней в такт, сама предавшись бескрайнему горю.
– Мэллори! – старший сын не знал, как верно назвать то, что сейчас происходило с женой его брата, так как тема деторождения считалась постыдной и никогда не проговаривалась вслух. – Мари, мама! Ей нужна помощь!