Доктор Боулз: (после короткой паузы) Ты сказал, что «начал вспоминать». И как многое из так называемой «прошлой жизни» тебе уже доступно?
Джереми: Сравнительно немного, но оно – ключевое. Доктор Боулз: (перелистывает страницы) Расскажешь мне?
Джереми: Что вы хотите услышать?
Доктор Боулз: Ты наверняка осознаешь, почему Герман сделал это с собой?
Джереми: Безусловно. Его любимый племянник пропал. Его звали Реймонд.
Доктор Боулз: Что значит пропал?
Джереми: Я не знаю. Его искали очень долго, но так и не нашли. Но я думаю, это не вся причина. Было что-то еще, но оно пока не пришло ко мне.
Доктор Боулз: Ты говоришь без страха о довольно жутких вещах. Тебя не пугает сама суть прерванной жизни? Джереми: (с усмешкой) Не теперь. Ведь я снова здесь, а значит – могу все исправить.»
Глава 10
Вопреки моему страху, первая кассета не содержала в себе ни капли новой для меня информации. Но впереди было еще целых пять штук, и я понимал, что такая уверенность Джереми при знакомстве с врачом кончится для него плачевно.
Мой личный опыт показывал: перед тем как выдавать ту или иную информацию специалисту, ее было необходимо разделить на две важные категории – «Можно говорить» и «Лучше оставить при себе». И пусть любые существующие инструкции настаивают на откровенности во благо правильного подбора лечения, я был убежден – психотерапия не была так стерильна, как нам бы этого хотелось.
Как и в любой другой сфере, в ней существовала система базовых ярлыков, медицинские ошибки и человеческий фактор. Под последний пункт попадали наши деловые взаимоотношения с доктором Константином. Впрочем, копаться в их разрушительной природе мне сейчас не хотелось.
Если Оуэн отдал мне всю стопку этих записей – он хотел, чтобы я прослушал каждую. Там точно скрывалось то, что он не смог мне рассказать.
Я вытащил из коробочки кассету, пронумерованную цифрой два, и поменял ее местами с первой.
«Девятое октября тысяча девятьсот девяносто первого года. Пациент – Джереми Томас Бодрийяр, двадцать два года. Лечащий врач – Саманта Боулз. Диагноз: недифференцированная шизофрения. Текущий установленный статус заболевания: определяется. Срок пребывания в диспансере: две недели».
Доктор Боулз: Добрый вечер, Джереми. Как ты себя чувствовал эти пару недель?
Джереми: Отвратительно. Как еще можно себя чувствовать в этой богадельне?
Доктор Боулз: Твоя мама предупреждала, что с тобой бывает нелегко.
Джереми: (усмехаясь) Что еще она говорила?
Доктор Боулз: Это неважно. Мы собираемся здесь, чтобы выслушать то, что тебя беспокоит.
Джереми: Вы знаете что».
Интонация Оуэна изменилась, и я, к своему ужасу, понимал, с чем он столкнулся.
На него не только повесили неоднозначный диагноз, но уже и начали «лечить».
«Доктор Боулз: (листает страницы) На самом деле, миссис Бодрийяр очень за тебя переживает, если ты хочешь знать. Ты с отличием закончил университет, занимался спортом и пользовался популярностью у сверстниц. Сейчас ты заболел, и ее можно понять.
Джереми: Я не болен. Я изменился. Дошел до сути, отказавшись от всей этой… социальной мишуры.
Доктор Боулз: Ты считаешь собственные успехи в прошлом незначительными?
Джереми: Меня интересует другое прошлое. Оно несет в себе куда больше смысла. Даже если было тяжело.
Доктор Боулз: Какой смысл ты видишь в нем? Расскажи, пожалуйста.
Джереми: Тот, кто не знает своего прошлого, обречен повторить его вновь.
Доктор Боулз: Это говорил Джордж Сантаяна. Ты очень умный молодой человек, Джереми. Поэтому, наверное, задумывался о том, что некоторые вещи должны остаться позади тебя навсегда? Даже если допустить, что ты имеешь к ним непосредственное отношение. Река не течет вспять.
Джереми: (приглушенно) Это не тот случай. Я чувствую, что был виноват, но пока не до конца осознаю это. Он меня не отпустит.
Доктор Боулз: Он – кто? Герман?
Джереми: Нет, Реймонд.
Доктор Боулз: (записывает) Это тот самый племянник Германа? Ты можешь рассказать о нем больше?
Джереми: Что вы хотите знать?
Доктор Боулз: Ну, скажем, какой он? Сколько ему лет? Как он относится к дяде? И почему же он тебя не отпустит? Джереми: Маленький. Светлые, кудрявые волосы. Он любит дядю, но также опасается его. Я думаю, мальчику было не больше двенадцати лет, когда это произошло.
Доктор Боулз: Произошло что?
Джереми: (раздраженно) Он пропал. Я говорил.
Доктор Боулз: (записывает) Когда ты последний раз видел его?
Джереми: Вчера. Но он был младше, сильно младше. Я думаю, ему было годика три. Мы играли с ним, и кое-что его напугало.
Доктор Боулз: Дядя его напугал?
Джереми: Нет, не на этот раз.
Доктор Боулз: Мне очень интересно узнать, что произошло. Расскажи мне, пожалуйста».
Герман еще никогда не чувствовал себя счастливее.
В маленькой обители, теперь всегда наполненной светом и детским смехом, он обретал смысл жизни – ту важную составляющую, что никогда не встречалась ему на тернистом жизненном пути. Весь мрак, что наполнял его сознание, весь ужас, что свалился когда-то на юные плечи, теперь отходили на задний план, уступая место мягкому старту новой жизни. И о том, чтобы Рей рос в покое и любви, дядя предпочитал заботиться лично.
Комната, что теперь принадлежала Реймонду, когда-то давно была их общей с Валерианом детской, а затем стала обособленной спальней старшего из сыновей Бодрийяров. После смерти Николаса его вдова, теперь не снимающая черное траурное платье, переместилась в общую родительскую комнату, ее любимый ребенок занял покои Ангелины, а пространство, что еще частично сохраняло воспоминания о нежном возрасте мальчиков, справедливо досталось единственному малышу в семье.
Мужчина с готовностью оборудовал свою обитель для мальчика, заполняя пространство разнообразными игрушками. Своими стараниями он безгранично радовал не только ребенка, но и его мать – теперь совсем повзрослевшую Мэллори. Как и было однажды сказано этой еще очень молодой девушкой в приватном разговоре, Герману она была готова доверить абсолютно все, что было связано с ее сыном. И о своих словах юная миссис Бодрийяр еще ни разу не пожалела.
Отец Рея предпочитал работу семейному очагу, как и когда-то сэр Николас. Он пропадал в фармации сутками, хотя ни один процесс не требовал его постоянного присутствия, потому как был отлажен еще несколько десятков лет назад. Однако он все же находил себе дела в том объеме, что на постоянной основе позволял ему избегать общества домашних, и, казалось, не собирался ничего менять. Появление сына при помощи старшего брата будто отвадило его от семьи, создавая между ним и женой огромную преграду, пресечь которую теперь не представлялось возможным.
Герман не сомневался, что любимый сын Николаса таил на него злобу с момента появления ребенка, и даже был преисполнен ревности, а потому, услышав однажды строгий указ от нынешнего главы семьи, практически не удивился. Валериан настаивал на том, чтобы брат съехал в ближайшее время, подальше от семейного гнезда. И тому было несколько резонных причин: супруга в присутствии чужого мужчины чувствовала себя некомфортно (что, естественно, было неправдой), Реймонд – мучался из-за кошмаров от эксцентричного поведения дядюшки (еще одна отвратительная ложь), а слуги – крепко сплотились против Бодрийяра-старшего и только и ждут, чтобы устроить бунт (одна лишь Люси расплывалась в улыбке, стоило той заметить мужчину на кухне). Но, мол, и здесь лучший на свете братец уже подсуетился – отдельный особняк для него будет построен на деньги с наследства в ближайшие пару лет. Осталось лишь присмотреть удобное местечко, да подальше, чтобы сила природы помогала и самому хозяину дома сохранять здравие, и старушке Мари, которую непременно сошлют вместе с ним, держаться на ногах. О реальных причинах такой щедрости Вэла оставалось только догадываться. Отверженный семьей мужчина не собирался горевать по проклятому дому, вот только обреченного на одиночество в толпе слуг и родственников, совершенно особенного малыша Рея было безумно жаль.
Сегодняшняя игра не была похожа на другие. Маленький Реймонд с самого утра беспокоился и отчего-то то и дело глядел на входную дверь. Его догадливый дядюшка теперь разыгрывал целую сценку, в которой побеждал невидимых монстров в комнате, очищая пространство от страха и ужаса.
– Вот тебе, получи! – махал он невидимой шпагой в воздухе. – Достопочтенный сэр Бодрийяр под моей защитой!
Мальчишка отвлекался, смеялся из-за нелепых движений дяди и даже хлопал в ладоши, но спустя несколько мгновений вновь обращал свой взгляд в сторону проема и хныкал.
– Замок чист, сэр! – продолжал разыгрывать сценку Герман. – Теперь прошу вас принять специальный амулет от дворцового волшебника, что будет охранять ваш покой и днем, и ночью, пока ваш личный рыцарь будет отсутствовать!
Встав на оба колена, мужчина нырнул длинной ладонью в карман своего плаща. Он собирался преподнести племяннику подарок еще утром, но маленький актерский этюд слегка отвлек его. Но то было и к лучшему – теперь сувенир мог нести сакральный смысл и, как хотелось надеяться, помочь успокоить трехлетнего малыша.
Аккуратно сжимая в кулаке крошечное сокровище, дядя поднес его поближе к мальчику и кивнул, призывая выставить руки вперед. Уже через секунду в ладошках Рея оказался фарфоровый кролик.
– Зайчик! – с восторгом воскликнул мальчишка и радостно затоптался на месте.
– Не просто зайчик, а магическое ушастое существо! – заговорщически прошептал Бодрийяр-старший. – Оно будет с тобой всегда, и никакие чудовища ему не помеха!