– Дорогой братец! И как я все же счастлив, что ты сможешь свить собственное гнездо. Никаких обязательств содержать в достатке все эти голодные рты! Полная самостоятельность и допустимое безрассудство.
Никто из рабочего состава не отреагировал на колкость хозяина. Любое слово, неосторожно высказанное против, могло караться розгами.
Погода в доме Бодрийяров становилась все хуже день ото дня.
Герман не слышал злых слов. Все его внимание было сосредоточено на мальчике, что прятал мрачную мордашку у матери в юбках. Он смотрел на дядю снизу вверх, чувствуя настоящую обиду. Малышу было сложно понять, что в отъезде его любимого друга не было вины самого дяди. Его отец устроил все так, словно старший брат стремился поскорее сбежать, не оставив после себя и следа.
Мэллори смотрела в пол, не рискуя выказывать какие-либо переживания. Однако кожа ее была болезненно прозрачна, а плечи выглядели поникшими. Ангелина держала супругу младшего сына за руку, сжимая ее покрепче, и сама прикрывала нижнюю часть лица платком.
– Я тотчас же навещу вас, как только мы примем новую няньку, – глухо говорила бабушка Рея, не отнимая кусочка ткани от губ. – Совсем скоро приеду и посмотрю, как вы обустроились.
– Не стоит таких тяжб, мама, – с ненатуральной улыбкой отвечал мужчина. – Должно быть, без моей помощи с малышом добавится хлопот.
– Придумаешь тоже, – хмыкал Валериан, высокомерно глядя на неугодного родственника. – Что ты ему, гувернер или сиделка? У Реймонда есть и отец, и мать. И времени у нас для его воспитания достаточно.
– Этого я и боюсь, – негромко проговорил старший брат так, чтобы его слышал только Вэл. – Твоего воспитания.
Убедившись в том, что Мари теперь готова ехать, Герман кивнул пожилой женщине и нервно приподнял свой чемодан. Большим количеством личных вещей он не располагал, потому как в том совершенно не было смысла. Его работа оставалась незримой человеческому глазу, а светского общества он намеренно избегал.
Почувствовав, как в груди начинало покалывать от внутренних переживаний за малыша, мужчина присел возле Рея и протянул ему свою ладонь:
– Сэр Рэймонд, ваш верный рыцарь отправляется в бой.
Мальчишка, до этого усиленно скрывавший свое лицо, оглянулся на дядю и только сильнее нахмурился:
– Бросаешь.
– Нет, что ты, малыш! – дядюшка давил из себя светлую улыбку что было сил. – Я еду осваивать новую местность. И жду тебя в гости, в любое время!
– Сейчас хочу, – капризничал Реймонд, продолжая скрести и так раненную душу брата своего отца. – Поеду с тобой!
– Нет, – раздался откуда-то сверху угрожающе строгий отказ. Валериан более не мог вынести семейной драмы, и без единого намека на манеры ее прервал. – Ты идешь делать уроки, Рей, вместе с матерью. И в гости поедешь только тогда, когда тебя отпустит отец.
Бездумный отказ мужчины от компромисса с самым громким существом на свете – пятилетним ребенком – сработал против него мгновенно.
Малыш завыл как раненное животное, краснея лицом:
– Я хочу поехать с дядей! С дядей!
– Проследуй к выходу, братец, – рыкнул глава семьи сверху вниз, выжигая взглядом ненавистное ему бледное лицо. – Да поскорее.
Последний раз прижав к себе рыдающего малыша, Герман прошептал ему на ухо:
– Я чувствую, что мы увидимся совсем скоро. Вот увидишь!
А затем взял уже совсем поникшую Мари под руку, вновь поднял поклажу и покинул родовое гнездо, чувствуя, что более никогда не вернется.
«Доктор Боулз: Очень грустный эпизод, Джереми. Твой отец вел себя строго, когда ты был ребенком?
Джереми: (сквозь зубы) Какая к черту разница? Вы все пытаетесь привязать то, что значения не имеет.
Доктор Боулз: (примирительно) Хорошо, хорошо. Давай вернемся к твоей истории. Расскажи, пожалуйста, как сложилось дальше? Ты видел, чтобы племянник и его дядя виделись позже?
Джереми: Он оказался прав, они действительно встретились совсем скоро, и потом виделись не раз. Но это создавало большие сложности. Огромные.
Доктор Боулз: (записывая) Какие же?
Джереми: Герман был нездоров.
Доктор Боулз: Надо же. Это новый факт. Хотя, должна сказать, что в здравом уме люди не прощаются с жизнью так просто.
Джереми: (молчание)
Доктор Боулз: Откуда тебе известно про его недуг?
Джереми: Я видел уколы. И знаю, чувствую, что они были всегда.
Доктор Боулз: Уколы чего?
Джереми: (насмешливо) Вы мне и скажите. Что мог колоть себе тот, кого мучили видения наяву, в девятнадцатом веке?
Доктор Боулз: Могу предположить, что морфин.
Джереми: Это неважно. Но это ему помогало. Так было заведено. Правда, стоило ему уехать – все стало хуже.
Доктор Боулз: Из-за переживаний за ребенка?
Джереми: И не только. Он делал работу. Грязную, страшную. Он был преступником.
Доктор Боулз: Расскажи, чем же он занимался?
Джереми: Я не знаю. Знаю, что был подвал, и так наказал его отец.
Доктор Боулз: Где был этот подвал?
Джереми: Сначала там, где сейчас наша аптека. Потом, я думаю, что в его доме. Но я не уверен. Я хотел проверить, но не нашел этот дом.
Доктор Боулз: Ваша аптека?
Джереми: (недобро смеется) Я говорил, что они существовали. Просто вы не слушали.
Доктор Боулз: Почему же. Я спросила про твоих… героев у миссис Бодрийяр. Существование мужчин с именами Николас и Валериан она подтвердила. Но не про Германа и Реймонда. К сожалению, нет.
Джереми: (огрызаясь) Еще бы.
Доктор Боулз: Что это значит, Джереми?
Джереми: Знаете, как говорит моя мать? На каждое стадо есть больная кобыла. Вот только то, что я окажусь такой кобылой, стало для нее сюрпризом. Это очень забавно, не правда ли?
Доктор Боулз: Я так не думаю.
Джереми: Очень зря, доктор. Очень зря».
Каждый приезд племянника был для Германа праздником.
Он тормошил Мари, вынуждая ту крутиться на кухне за выпечкой, готовил подарки и продумывал их с мальчиком досуг до мелочей. Жизнь в отдельном доме оказалась не такой уж плохой идеей, как виделось ему изначально, за исключением всего нескольких факторов, что всегда намекали на то, что привычный уклад очень хрупок, и скоро не стерпит и рухнет одним днем.
Организовывая свой быт еще при въезде, мужчина приметил люк в кладовой. Но мать, что навещала его через несколько месяцев после проводов, на прямые вопросы отвечала.
«Валериан наказал, – говорила Ангелина. – И настоял, что сам все тебе передаст.»
Таки случилось. Однажды младший брат, порядком уставший от тех семейных хлопот, что все же свалились на него после переезда Германа, приехал к брату лично. Он передал ему ребенка в руки с ультиматумом:
«Если ты хочешь видеться с Реймондом, – шептал он так, чтобы страшные слова разобрал только неугодный родственник, – продолжи исправно заниматься тем, что умеешь лучше всего. Твое бездействие на протяжении стольких лет привело нас к упадку.»
Надежды Бодрийяра-старшего на то, что остаток его жизни пройдет в искуплении совершенных грехов, в тот день испарились. Он должен был догадаться, что новый глава семьи отправлял его в ссылку не просто, чтобы отвадить от семьи, а для того, чтобы оборудовать ему новое место для работы.
С тех пор дела шли все хуже. Ужасные вещи, что творил изгой в подвале, дарили ему новые кошмарные сновидения наяву, в которых на Рея охотился озлобленный дух его давно покойного дедушки.
В сознании Германа Николас хотел очернить малыша, заразить его скверной, что насквозь пропитала души глав семьи, взрастить из мальчишки копию Валериана. Отобрать у ребенка свет, который он излучал, было чрезвычайно просто, а потому неравнодушный дядюшка то и дело обливался холодным потом, покидая подвал собственного дома.
Работа продолжалась и в моменты, когда ребенок гостил в маленьком особняке, а от того было еще страшнее. Мужчина не знал, что уничтожило бы его быстрее: осквернение сущности Рея бестелесными руками его отца или даже минимальная возможность того, что он может совершить это сам, раскрыв ребенку ужасную тайну.
В тихой панике шли года. Теперь, справляясь без помощи матери, отвергнутый сын постоянно увеличивал дозировку своего «лекарства», а в худшие дни вживлял в себя шприц дважды за день.
За терпение стоило благодарить Мари, которая отныне была посвящена в тайну и лишь кротко кивала да тяжело вздыхала, становясь безмолвным свидетелем казней, что без устали проходили внизу.
Именно старушка уводила мальчика на прогулку в моменты, когда Герман должен был возвратиться к своей миссии. Именно она придумывала ряд различных причин настораживающим звукам и убаюкивала ребенка по ночам.
Пелена тайны покрывала особняк с головой, поглощая его греховное нутро вместе с хозяином дома, во имя спасения одной юной души.
Однажды подросший Реймонд, гостивший у дяди уже пару дней, подошел к нему поздно вечером, когда нянька ушла готовить постели.
– У меня есть секрет, – сказал мальчик шепотом, призывая Германа к нему наклониться. – И я расскажу только тебе.
– Конечно! – с абсолютно серьезным видом воспринял новость мужчина, сгибаясь к племяннику. – Скорее рассказывай.
– Бабушка подарила мне дневник, – говорил Рей. – Но ей не нравится, что я там пишу. Мне требуется место, где я бы мог его спрятать. Я приглядел кладовую, но хотел попросить разрешения.
Впервые в жизни Бодрийяр-старший был благодарен собственной природной бледности. Она не позволяла увидеть мертвенно белую краску оторопи, что настигла его в тот момент.