В конце концов, послышался звук поворота замков (а их, к моему удивлению, было совсем немалое количество) и, прямиком из помещения, на меня выглянуло хорошо знакомое лицо охранника:
– Мы закрыты! – гаркнул Гордон. – А, ой.
Секьюрити тут же изменился в лице и расплылся в неприятной ухмылке:
– Босса, что ли, ищешь?
– Ой, Гордон, позови мне Шона, и все! – жестко отрезал я.
– Боже, какое нетерпение. Ну, ладненько.
Голова мужчины скрылась. К моему счастью, он не заперся вновь. Иначе повторный процесс открытия звучал бы в высшей степени комично.
Незаменимый управляющий Оуэна не стал разговаривать со мной через порог. Он любезно вышел на улицу и, прежде, чем закурить, приветливо пожал мне руку.
– Да не было его сегодня, – пожал плечами Шон. – И ночью в воскресенье тоже. Со смены в субботу я его не видел.
– Слушай, ну ты ведь с ним долго работаешь, да? – моя настойчивость могла выглядеть подозрительно, но сейчас это заботило меня мало. – Вот куда он идет, когда ему, ну… плохо?
– Домой, – криво улыбнулся парень.
Усмешка Шона была мне не понятна, но не верить его словам было бессмысленно.
С точки зрения трат на такси, это утро выходило просто золотым.
Мне повезло, что я хорошо знал свой город и домашний адрес Джереми находился в одном из центральных районов, где запутаться не представлялось возможным. Не в пример спальнику, в котором мы когда-то снимали квартиру с Иви.
Попасть в подъезд не составило труда. Люди все еще направлялись на работу как бы посменно: теперь был черед тех трудяг, что должны были быть на месте к десяти.
Проскочив в лифт, я нажал нужную кнопку, и уже через пару минут шел по коридору прямиком к квартире Оуэна. Последний шаг. Вдох.
И я позвонил в дверь.
Ответом мне стала полная тишина, но я не спешил обманываться этим, как и в случае с клубом. И, почти сразу, позвонил еще раз.
Все так же, за дверью – ни звука.
Не тая надежд на то, что мистер О потрудился вытащить меня из черного списка, я вновь набрал его номер. В конце концов, на модели его телефона звонок от игнорируемого пользователя все равно проходил. Просто-напросто был подсвечен как «нежелательный вызов». Чувствуя себя глупо, я прислонился ухом к двери. Если будет звонок, я его точно услышу. У него была не настолько большая квартира, и этот точечный звук в полной тишине не потеряется.
Но ничего не было слышно.
Нажав отбой, я позвонил в квартиру еще раз и теперь, наконец, услышал ответ. Правда, не от Джереми, а от Лютера. Он недовольно мяукал и, как я мог догадаться, скреб дверь с обратной стороны.
Нет, Шон ошибся – моего бывшего заказчика дома не было.
– Ха, чего, увольняться надумал?
Голос Боба звучал в трубке довольно бодро для утреннего времени. Он, не смущаясь, хлебал что-то горячее и посмеивался. Никогда бы не подумал, что предположение о том, что хочу уйти из «ESCAPE» могло его так порадовать.
– Эм, нет… – слегка растерялся я. – А что, пора?
– Да мне почем знать, – снова гоготнул босс. – Твой этот уже предлагал забрать тебя в свой развратник.
– Я по поводу него и звоню, – выдохнул я. – Он же ваш друг, верно?
– Ну, пиво вместе пили. А чего?
– Мой вопрос может показаться вам странным… – сочинять толстяку на ходу так же гладко, как в случае с Джией, у меня не получалось, – но мне очень нужно кое-что ему сообщить. Скажем так, это прям горит, но способов связаться у меня нет. Я пытаюсь понять, где он может быть, если не дома и не на работе?
– Ну, мне же позвонил? – Боб снова что-то отпил. – Номер, что ли, удалил? Поругались?
– Да нет же!
Звонок владельцу квест-клуба по такому поводу был для меня чем-то из ряда вон. Но, к сожалению, совсем недавно мне довелось узнать, что именно с этого человека и началось плетение нити мистера О, а потому не опросить его при поисках было бы странно.
– Просто скажите, пожалуйста, знаете ли вы, где он? – уже практически жалобно произнес я. – Может быть, вы говорили с ним тогда, пару дней назад, и он сообщил что-то?
– Да что же он мне – дамочка? С чего бы мне так активно интересоваться его досугом? Понятия не имею! – лениво проговорил начальник, наконец перестав хихикать. – Хочешь найти такого, как О, ищи в самых абсурдных для нормального человека местах, все, что тебе скажу. Такой, как он, и в шестьдесят будет по сомнительным локациям ползать.
Меня осенило.
Что, если Шон вовсе не ошибался, а, наоборот, изначально дал мне абсолютно верную наводку?
– Простите за беспокойство! – быстро выпалил я. – И большое спасибо!
– Давай, малахольный, – бросил мне на прощание мужчина.
МёрМёр встретил меня все тем же крайне упадническим, мрачным видом, который отталкивал обывателя за версту.
Я не был здесь слишком долго для того, чтобы в действительности соскучиться по этому месту. Да и возможно ли было вообще испытывать подобные чувства к дому, в котором грань между добром и злом стиралась усилиями жестокой судьбы и вереницей ошибок, что так старательно, пару столетий назад, совершал его сломленный и травмированный хозяин?
Однако теперь, будучи погруженным в историю, разбитую для меня на периоды «от» и «до», я не испытывал страха. Мертвые не могли причинить мне вреда. Лишь жуткие образы, когда-то появившиеся в моей голове из-за незнания, однажды терзали нутро, но не сегодня. Я знал, что стояло за той семейной трагедией, что перешла черту разумных представлений о человеческой жизни. И понимал причины, по которым болезненное наследие продолжало передаваться далее, к тем, кто, как могло показаться постороннему, не имел никакого к нему отношения.
Прощение. Эмпатия. Сострадание. Принятие. И, конечно, безусловная, чистая любовь к тем, кто обладает той же кровью, и делит с тобой жизненный путь. Всего этого отчаянно не хватало потерянным членам семьи Бодрийяров. На них давили предубеждения эпохи, жадность, стремление к власти… И ни один из пагубных поступков не поддавался оправданию. Герман, Валериан, Николас и даже Ангелина – все они загоняли себя в порочный круг отвратительных событий, в котором последующая ошибка выступала в роли расплаты за предыдущую.
Я не верил в высшие силы, однако же был уверен, что любой грех поддавался искуплению. Даже если исповедь проливалась двести лет спустя, когда о произошедшем помнили лишь те, кого избрали жертвами обстоятельств. Подобно тому, как наши современники реставрировали памятники архитектуры, что перешли в текущее столетие из позапрошлого, мы могли лечить человеческие души. Словами, действиями и поступками. Мы можем исправить любые ошибки. Только если очень сильно этого захотим.
Говорят, что самым страшным, что может случиться с живым существом, является смерть. Потому как это – абсолютный, необратимый конец, событие жестокое и человечеству неподвластное.
Но сейчас я был готов поспорить и с этим. Потому как в этот момент стоял перед местом, которое в девятнадцатом столетии из-за глупой и горькой случайности стало моим склепом.
Я пересек знакомое крыльцо и потянул за знакомую дверь. Она, как и ожидалось, была открыта.
С моего последнего посещения в особняке стало значительно чище. Видимой пыли на поверхностях не наблюдалось, а количество мебели, часть из которой теперь навсегда поселилась в «Исповеди мистера О», оставалось прежним. Но гнилые доски в полу теперь были заменены свежими, а обои в небольшом коридоре при входе более не свисали лохмотьями.
Я прошел через кухню, уютно освященную теплым солнечным светом. Шахта лифта была кем-то вновь заколочена, но даже если бы дверца все еще открывалась, я бы не побоялся туда заглянуть. Боль от утраты самого себя меня более не преследовала. Потому что я существовал здесь и сейчас. И теперь, зная обо всем, что произошло, имел реальные шансы на то, чтобы наконец выбраться из шахты и прожить новую жизнь, полную стремлений и внутренних сил.
Оглядев знакомые мне локации, я вернулся в коридор и повернул направо, в ту комнату, что всегда оставалась вне фокуса моего внимания. В кладовой, как и всегда, было темно, но света от фонарика смартфона оказалось достаточно, чтобы осветить небольшое пространство.
Портал в рукотворное чистилище виднелся из-под огромной корзины, что когда-то, должно быть, предназначалась для стирки. Отодвинув ее в противоположный угол, я опустился на колени и потянул крышку люка наверх. Но с первого раза она мне не поддалась. Отложив смартфон на пол, я встал на ноги и уперся ими покрепче, а затем – дернул что есть силы.
Круглая дверца в подвал отворилась.
Спертый запах и полная тьма. Я вновь опустился на пол и, вдохнув поглубже воздуха, опустил руку со смартфоном вниз и окунул свою кудрявую голову во тьму.
Пустота и легкие, практически неуловимые запахи замшел ости и гнили. Деревянный пол практически ушел под землю, выпуская почву наружу. И лишь по углам, там, где голые стены подполья соприкасались с нижней, почти сплошь земляной поверхностью, на волю выбивались неопознанные ростки белых тоненьких стебельков.
Даже во тьме было место для жизни.
Этот урок я усвоил хорошо.
Вдоволь насмотревшись на то, что более не имело сослагательного наклонения, я закрыл крышку люка и положил смартфон в задний карман брюк.
Из коридора послышался скрип усталых напольных досок, и я поспешил вернуться в коридор.
Главная дверь в дом была открыта. А на ее пороге стоял худощавый силуэт с эксцентричной косматой гривой черных волос.
Герман не мог сдержать слез, но улыбался мне, протягивая руки вперед для объятий.
Я опустил свой взгляд и поправил серые мальчишеские гетры, которые было так неудобно носить в жаркую погоду.
И вообще, будь моя воля, я отказался бы и от жилета! Но дядюшка говорит, что несмотря на то, что он любит меня и принимает любым, я должен хотя бы пытаться следовать манерам и этикету.
Не медля больше ни секунды, я подбежал к своему лучшему другу и поскорее обнял его, сжав покрепче. Он смотрел на меня сверху вниз, и его желтые добрые глаза переливались из-за попадающих в коридор