Во время прогулки Льюису хотелось лишь одного – выбраться из леса. Если бы ему не приспичило увидеть Тэмзин, он бы вообще остался дома. Рука ныла после удара, он словно до сих пор чувствовал кулаком нос Эда. Солнце пригревало сильнее, впереди появился просвет, и вскоре лес закончился.
Место оказалось незнакомое. Вдалеке виднелся амбар, недавно скошенное поле щетинилось стерней. Льюис остановился. Среди бескрайнего простора в полной тишине ему было неуютно. К горлу предательски подступал страх. Если бы найти, с кем поговорить, может, удалось бы прогнать гнетущую тишину, однако Льюис никого в округе не знал.
Он зашагал вокруг поля, надеясь вернуться домой в обход. Наверное, следовало попросить у Эда прощения, но от воспоминания о его словах и самодовольной ухмылке Льюиса замутило. Захотелось найти его, убедиться, что нос у него в самом деле сломан, и заодно переломать еще и ноги. Льюис не противился кровожадным мыслям: так хотя бы получалось приглушить тошноту и липкий страх.
Чтобы не углубляться в лес, он обошел его по краю. Дорога заняла целую вечность. У дома он спрятался и вернулся только к ужину.
Поначалу Льюис думал, что сумеет объяснить отцу про Эда – любому ясно, что он сказал ужасную гадость, – но, войдя в дом, как будто впал в ступор и даже в мыслях не мог держать тот эпизод, не говоря уж о том, чтобы о нем рассказать.
Гилберт и Льюис сидели у камина друг напротив друга, а Элис устроилась с бокалом за карточным столиком у окна и молча наблюдала. Больше всего Льюису хотелось, чтобы она ушла и занялась каким-то делом.
– Зачем ты это сделал?
– Не знаю.
– А по-моему, ты собой доволен.
– Нет, сэр.
– Ну тогда расскажи! Я хочу понять, что на тебя нашло.
– Ничего, сэр.
– Ничего? Ты сломал нос сыну наших хороших знакомых без причины? Ударил его в лицо…
– У меня была причина.
– И какая же?
– Он… я хотел, чтобы он прекратил…
– Что прекратил?
Молчание.
– Что прекратил, Льюис? Что он такого делал? Объясни, наконец!
– Ничего.
– Льюис, это безумие! Мало того что ты жестоко избил Эда и доволен, так еще и без причины? Что с тобой случилось?
С Льюисом всегда было что-то не так. Что именно, он и сам толком не знал.
– Почему ты со всеми ссоришься? Ты понимаешь, как трудно тебя воспитывать?
Льюис молчал, и отец распалялся еще сильнее, намереваясь любым способом заставить его говорить. Льюис не понимал, чего тот добивается – сидел и слушал, ломая голову, как угодить отцу, да так ничего и не придумал.
Когда Льюиса наконец-то отправили наверх, он принялся ходить по комнате взад-вперед. Он не помнил, что случилось и почему он поступил так, как поступил, помнил только, что отец его ненавидит, и ненавидит заслуженно.
Он шагал и шагал как заведенный, раз за разом преодолевая один и тот же короткий путь. Дверь, окно, снова дверь, и так до бесконечности.
Гилберт и Элис тоже поднялись наверх и ушли в спальню. Наступила тишина, которую нарушал только шум в голове. Льюис остановился и стал прислушиваться. Тело как будто онемело. Он решил, что проще всего почувствовать боль, и принялся изо всех сил царапать ногтями руку. Не помогло, даже когда расцарапал ее до крови. Внезапно в памяти снова всплыли слова Эда, и у Льюиса перехватило дыхание. Ему захотелось сбежать, и, выскочив за дверь, он помчался вниз.
На лестнице было темно, к тому же Льюис не привык бродить по дому, когда Гилберт и Элис спят. Через приоткрытую дверь в гостиную виднелся столик с напитками. Льюис зашел и закрыл за собой дверь, чтобы его нельзя было увидеть сверху лестницы, и стал разглядывать бутылки. Интересно, что там? Он никогда раньше не пробовал спиртное, если не считать символического глотка на праздниках в детстве.
Виски выглядело темным и мрачным, к тому же им часто пахло от отца. Льюис выбрал джин и отхлебнул прямо из бутылки. Горло как будто прожгло насквозь, однако сахарный с горчинкой привкус показался на удивление знакомым и как будто привычным. Он выпил еще немного и стал ждать.
Пустой желудок обдало жаром. Гортань горела, во рту осталось крепкое послевкусие. Вскоре алкоголь проник в кровь, и сердце забилось быстрее. Все тело словно прошило током. Ощущение было опасным и умиротворяющим одновременно.
А потом в голове стало мутнеть. Безумный рой мыслей, не дающий покоя, начал рассеиваться.
Льюис взял бутылку и снова отпил. Он даже улыбнулся. Кажется, надежное средство найдено.
Глава вторая
Когда все разошлись, прислуга занялась уборкой. Тэмзин, Дики и Клэр обсуждали праздник, а Кит исследовала комнаты в поисках забытых мелочей. Она нашла красную шелковую сумочку Элис Олридж, с помадой и пачкой сигарет. Туфлю на шпильке под обеденным столом. Три зажигалки, из них две золотые, но только одна с гравировкой. Кит медленно прочесывала дом, как золотоискатель, и думала о прошедшем вечере.
Лишь после обеда она набралась храбрости подойти к Льюису.
– Что делаешь? – Кит прислонилась к стене в холле, согнув одну ногу в колене.
– Ничего.
Ей весь день хотелось заговорить с ним. И, похоже, у других такого желания не возникало.
– С Рождеством!
– И тебя!
– Как вообще дела?
– Ничего, спасибо.
Судя по всему, он тоже не прочь поболтать.
– А где твой отец?
– Внутри, с Элис и остальными. А твой?
– Кричит на прислугу. И в любой момент появится тут.
Они стояли в коридоре, в углу за лестницей, откуда открывался вид на оба зала, ширму и входную дверь. Закуток слабо освещался, и на детей никто не обращал внимания.
– Мне одиннадцать, – сообщила Кит, мечтая провалиться сквозь землю.
– Поздравляю.
Она решила замолчать, чтобы не выглядеть совсем глупо. Рот на замок – и все.
– А когда у тебя день рождения? Тебе же пятнадцать будет, да?
Ну почему она не может угомониться?
– В четверг.
– О, с днем…
Наконец у нее закончились слова, вот только не вовремя.
Кит застыла, неловко балансируя на одной ноге, и Льюису стало ее жаль.
– Помнишь, как мы съезжали по Нью-Хиллу на моем велике? – произнес он и тут же был вознагражден улыбкой.
– Мне было шесть лет! Я перепугалась насмерть!
– Я тоже.
– Да ну?
Ей даже в голову не приходило, что Льюису знакомо чувство страха. Когда она была совсем крохой, он всегда виделся ей героем – таким же, как герои сказок. «Смотри, это Льюис!» – говорила Кит няне, тыкая в книжку пальчиком. «Нет, солнышко, это мальчик из сказки». Все детство они виделись на праздниках, но Кит, будучи намного младше, да еще и девочкой, в друзья ему не годилась. И все равно он проявлял к ней доброту – когда замечал ее присутствие. К одиннадцати годам Кит прекрасно понимала, что влюблена в него. Льюис был ее тайной. Ее воображаемым героем. Она не испытывала ни влечения, ни страсти, о которых пишут в романах, просто он занял место в ее сердце. Иногда Кит с трудом верилось, что он об этом не знает.
– Ты ни с кем не общаешься, – сказала она.
– Ага. Дома сижу в основном. Читаю и все такое.
– И я читаю!
Льюис едва не сморозил какую-то глупость про примерную ученицу и про медаль, однако искренность Кит подкупала, да и здорово наконец с кем-то поговорить, а то он уже стал забывать звук собственного голоса.
– И что читаешь? – спросил он.
– «Анну Каренину».
– И как, не тяжело?
– Да нет, нормально.
– Мне там понравилось про Левина и ферму.
– И мне. Зато Анну я терпеть не могу. Размазня какая-то.
– А что еще читаешь?
– Диккенса.
– Слишком сентиментально.
– Точно!
– Харди?
– Пока нет. Мне понравился Сомерсет Моэм, только мама забрала книгу.
Дики вышел из-за ширмы и прошагал в гостиную. Льюис снова повернулся к Кит, отметив про себя, как изменилось ее лицо, когда отец ушел.
– Ты что, вундеркинд? – спросил он.
– Да нет. Почему ты так решил?
– Ты довольно смышленая.
– Ну, не отсталая уж точно.
– Молодец.
Он улыбнулся, и Кит будто разучилась говорить.
В холле появился Эд Ролинз, который тоже направлялся в гостиную, и Кит засмеялась. Эд не обернулся, и тогда к ней присоединился Льюис. Так они и стояли, хохоча над ним, пока он не скрылся из виду.
– Какой благородный профиль, – сказала Кит, и они согнулись пополам от смеха.
Эд демонстративно не смотрел в их сторону, но, конечно, все слышал. Они бессовестно насмехались над ним! Весь красный от злости и стыда, он остановился на пороге гостиной и стал выглядывать Тэмзин. Льюис Олридж и младшая сестра Кармайкл позволяют себе смеяться над ним! Отвратительно. Сначала безобразная драка летом, теперь насмешки. Да он выбил бы Льюису все зубы, стоило только захотеть. Эд посторонился, пропуская гостей к выходу, и увидел Тэмзин, стоящую рядом с отцом у камина. Ему не хотелось подходить к ней с багровым лицом, а еще он ужасно боялся мистера Кармайкла. Рука Тэмзин лежала у Дики на плече. Оба были увлечены беседой. Тэмзин смотрела на отца, и Эд представил, что когда-нибудь она обратит восхищенный взгляд и на него.
– Только посмотри на Эда Ролинза, – захохотала Элис. – Как он пялится на Тэмзин Кармайкл! И не он один.
Гилберт поморщился: могла бы говорить потише. Элис выпила, и выглядело это не игриво и очаровательно, а грубо и довольно отталкивающе.
– Пойду поищу Макерета – мы не договорили. Увидимся.
Элис окинула взглядом комнату и улыбнулась. Затем взяла с подноса очередной бокал, толком не разбирая, что там. Кажется, коктейль с шампанским. Давно пора поправить сползший пояс от чулок, только неудобно это делать прилюдно, и она постаралась разгладить его на пояснице, чтобы складки не портили силуэт. Элегантное шелковое платье винно-красного цвета она заказала специально к празднику. На сборы у нее ушло битых два часа, и, конечно, они с Гилбертом опоздали. С порога Элис почувствовала себя не в своей тарелке. Да, она красивее здешних женщин и в свои тридцать моложе многих из них, и все же ей стало до крайности неуютно. Она улыбнулась Бриджит Каргилл и попыталась вспомнить, когда они с Гилбертом последний раз занимались любовью. У нее только что закончилась менструация, значит, точно до нее. А когда же была предыдущая? До приезда Льюиса, тогда еще Джонсоны приходили на обед. Кажется, с тех пор был только один раз.