На следующей неделе провели слушания. Решили, что Льюис останется под арестом до суда, который должен состояться спустя месяц в Гилдфорде.
На суд приехали Гилберт и Элис. Они не видели Льюиса со дня ареста. Синяки и ссадины у него на лице зажили, в аккуратной рубашке с галстуком он выглядел совсем ребенком, и у Элис разрывалось сердце.
Его судили как взрослого: из-за тяжести преступления и из-за того, что судья хотел заменить тюремный срок службой в армии. Услышав, что из армии пришел отказ, Льюис улыбнулся.
«Когда речь идет о национальной безопасности, мы довольно придирчивы», – заявил полковник, которого пригласили обсудить вердикт с судьей.
В июне тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Льюиса приговорили к двум с половиной годам заключения в Брикстонской тюрьме.
Часть третья
Глава первая
Кит расставляла пластинки вдоль плинтуса. Их было четырнадцать, и на весь периметр комнаты не хватало – собственно, не хватало даже на вторую стену. Впрочем, для начала и так сойдет. Пластинки скользили по деревянному полу и то и дело падали, хлопая о половицы, и Кит постоянно приходилось их поднимать. Казалось, глаза музыкантов следят за каждым ее движением. Кит изучила их лица до мельчайших деталей. Элвис, Джин Винсент, Фэтс Домино, Литл Ричард, Билл Хейли, Джули Лондон, Бетти Картер, Сара Воан… У Кит был портативный проигрыватель в специальном красном кожаном футляре, который всегда стоял на полу рядом с кроватью. Иногда она прятала какую-нибудь пластинку от себя самой, в ящике под стопкой одежды, чтобы услышать ее по-новому после перерыва. Она проделала так с «Funny Valentine» Джули Лондон, а «Mystery Train» Элвиса ждал целый месяц, зато потом она слушала его почти как в первый раз. Кит не разрешалось иметь свой радиоприемник, а в гостиной стоял громоздкий агрегат в деревянном корпусе, который так просто не перетащить. Радио она слушала только в школе.
Некоторые старшие девочки имели приемники, и Кит испытывала особенное, запретное удовольствие от того, что ночью проскальзывала к ним в комнату и слушала музыку. Все деньги, которые ей дарили на день рождения и Рождество, она откладывала, и каждая поездка в магазин грампластинок вместе с муками выбора навсегда запечатлелись в памяти. Ей пришлось пожертвовать Литл Ричардом ради «S’won-derful» Джули Лондон, однако игра стоила свеч, ведь на обратной стороне записана «Cry Me a River». Решение далось Кит непросто, и не только потому, что каждая песня была на вес золота; выбирая между джазом и рок-н-роллом, она выбирала свою суть.
Кит поставила «Cry Me a River», аккуратно опустила иглу проигрывателя, извлеченного из ящика с бельем, и подошла к окну. Музыка играла тихо, чтобы не попало от родителей, которые пили коктейли на террасе. Кит смотрела в сад, из проигрывателя лилась красивая печальная музыка, наполняя душу теплом и нежной горечью. В саду все было как обычно: вечерние трели птиц, лужайка и лес, зелено-голубые просторы. Кит прикрыла глаза. Песня делала краски ярче и разбавляла восторгом вечное разочарование и тоску.
– Папа!
На террасу, где сидели родители, вбежала Тэмзин.
– Ты представляешь!
Кит отстраненно наблюдала сверху. На расстоянии все трое казались мелкими фигурками, и на мгновение она представила, что не имеет к ним никакого отношения.
Тэмзин села рядом с Дики и что-то затараторила, слов было не разобрать. Песня закончилась, и Кит поспешила выключить проигрыватель, чтобы не повредить новую иглу.
– …не Льюис. Он…
Льюис. Она сказала «Льюис». Забыв о ценной игле, Кит бросилась к окну и высунулась, чтобы лучше слышать. Может, Тэмзин ничего такого не говорила, и ей померещилось?
Дики поднялся и зашел в дом.
– …не знаю, что подумает Элис, – обронил он по пути.
Вслед за ним в дом пошла Клэр. Кит выскочила за дверь и побежала вниз. Забытая игла царапала крутящийся виниловый диск.
Затаившись в холле, Кит прислушивалась к разговору в гостиной.
– Так вот, – продолжала Тэмзин, – я ехала от Андерсонов встретиться с Дианой, а он шел пешком от станции. Не могла же я притвориться, что не вижу его.
– И совершенно напрасно.
– И как он выглядел? – поинтересовалась Клэр.
Кит придвинулась к двери.
– Нормально. Тихий такой, в общем, как всегда. Тут ужасно жарко, у нас есть что-нибудь холодное с мятой?
Послышались вздохи и звук шагов. Кит заглянула в гостиную сквозь дверные петли. Тэмзин с томным видом полулежала на диване. Клэр сидела за столом, Дики подошел к бару.
– Бедняга Гилберт.
Кит не понимала, почему они не задают Тэмзин нормальных вопросов: как надолго приехал Льюис? Что собирается тут делать?
– Кит, мы знаем, что ты здесь, – позвала мать. – Заходи.
Кит вошла.
– Надолго он приехал?
– Откуда мне знать? Мы перекинулись парой слов, и все. Если тебе интересно, он был до ужаса вежливым и, по-моему, стеснялся.
– Еще бы, – отозвался Дики, звеня бутылками.
Внезапно Кит вспомнила то раннее утро, когда Льюиса арестовали, и что она тогда испытала. Девочка опустила голову. Его возвращение угрожало воскресить старые чувства, и она боялась, что выдаст себя. Ей захотелось побыть одной.
Вскоре гонг созвал всех в столовую. За ужином говорили только о Льюисе. Кит не проронила ни слова, внутренне закипая от того, как бесцеремонно его склоняют на все лады. Внезапно ее охватила бурная радость. Он вернулся! Теперь он дома!
В ту ночь Кит не сомкнула глаз.
Элис тоже не могла уснуть, думая о Льюисе в соседней спальне. Гилберт посапывал рядом. «Глупо бояться Льюиса, – думала она. – Он ведь такой же, как и раньше, ну, может, немного сильнее физически». Надеясь и одновременно укоряя себя, она ласково потрогала Гилберта за плечо. Тот не пошевелился, но отвернул лицо в другую сторону.
– Я как раз выхожу. Ты на поезд в восемь тридцать? – Дики широкими шагами пересек холл.
– Думал, да. Могу подвезти, если хочешь.
Гилберт стоял в дверях, прекрасно зная, что за спиной у «роллс-ройса» ждет Престон.
– Поехали!
Они вышли из дома. Дики захлопнул за собой дверь.
– Престон, не волнуйся. Встретишь в пять пятнадцать, хорошо? – Они сели в «форд зодиак», и Гилберт поехал на вокзал.
– Льюис вернулся.
– Вот как. – Дики выжидал.
– Вчера вечером. Хочет начать все сначала.
– Ты говорил с бухгалтерией об отчете?
– Макерет будет сегодня. Слушай, ты мог бы что-нибудь для него подыскать?
– Для Льюиса?
– Я же говорю, он очень хочет доказать, что изменился.
– Значит, система работает? – хмыкнул Дики.
Гилберта взбесил его беззаботный тон и сарказм. Конечно, это не у Дики сын сидел в тюрьме.
– В общем, он хочет оставить прошлое позади, – ровным голосом сказал Гилберт.
– Ну, не так уж просто сразу устроиться.
– Я думал, может, найдется какая-то черная работа. Для начала. – Это «для начала» его выдало, но он знал, что так случится.
– Мортимер говорит, за первый квартал его отдел превысил ожидаемую прибыль на полпроцента.
– Да. Мне кажется, работа пойдет ему на пользу.
– Льюису?
– Да, Льюису!
– Старик, я ничего не обещаю – сам понимаешь, случай непростой. Мне нужно подумать. Ладно?
– Ладно. – Гилберт повернул к вокзалу. – Спасибо.
Когда Гилберт ушел на работу, Элис вернулась к себе в комнату, а Льюис сел завтракать.
Накануне все пошло наперекосяк. Он приехал домой в надежде на новую жизнь, однако, когда отец повел его в церковь, Льюис словно встретился с собой прежним. Он ожидал, что ему будет уютно в собственной постели, а вместо того проснулся от ночного кошмара и не смог уснуть.
Вопреки ожиданиям, вечер как будто вернул его в прошлое, что окончательно выбило почву из-под ног. Льюис встал и, оглядевшись, вытер потеющие ладони о брюки.
Все могло быть иначе. Дорого бы он дал, чтобы не позволить прошлому одержать над собой верх. В памяти возник ночной кошмар и то чувство, когда вода смыкается над головой. А еще после пробуждения заныли старые шрамы на руке.
В тюрьме он не резал себя: как-то было не до этого. Разве что изредка видел невнятные сны, где нездоровое пристрастие к бритве выглядело по-детски глупым и не стоящим внимания.
В доме было жарко и душно. Льюис открыл стеклянные двери в гостиной и шагнул на траву, усеянную каплями росы.
Сад был залит солнечным светом, пели птицы, и свежий ветер ласкал лицо. Впервые после возвращения Льюис ощутил себя свободным. Воспоминания о вчерашнем вечере стали угасать.
Вокруг было утро, солнце и жизнь – и эта жизнь ждала его.
Драться больше нет нужды; он полон жизни, и еще не поздно все исправить. Молодость и свобода непобедимы, и в залитом солнцем саду Льюис поверил в себя.
Впрочем, вера верой, а человеку нужно занятие. Утро вселило надежду, однако прямо сейчас в распоряжении Льюиса были только дом, сад и лес. Он решил остаться в саду – набрал книг из давно заброшенных книжных шкафов, прихватил сигарет и, устроившись на теплой траве, принялся вкушать свободу.
Обедал он вместе с Элис. Льюиса все еще распирало от радости, и он боялся заговорить, чтобы не ляпнуть в своей эйфории что-нибудь несуразное. Он старался проявлять дружелюбие к Элис, но когда она решилась посмотреть на него, от нее повеяло таким испугом, что сразу захотелось сбежать подальше. Льюису передалась ее нервозность, и после обеда они поспешили разойтись по разным комнатам.
Льюис снова вышел в сад, где теперь стало сухо и жарко и летали мелкие мошки.
Под стрекот сверчков он прогулялся к теннисному корту, нашел старую ракетку и мяч и принялся играть со стенкой. Мяч отскакивал плохо, да и ракетка была почти поломана, так что бить приходилось изо всех сил. Увлекшись, он выплюнул сигарету и с наслаждением размахивал ракеткой, пока не вспотел – одновременно труд и удовольствие. Ритмичный стук мяча завораживал, но тут раздался посторонний шелест, и Льюис прекратил игру. Звук повторился.