За кортом росли кусты рододендронов, которые простирались до края сада, где начинался лес. Звук шел оттуда. Вглядевшись, Льюис заметил, где движутся ветки.
– Я тебя вижу.
Из кустов вышла Кит. В волосах летняя пыль и веточки. А еще очень короткая стрижка, такая короткая, что сначала Льюис принял ее за мальчика, пока не увидел платье.
– Кит?
– Привет.
Она была такая смешная. Красивое дитя, хотя Кит никогда не была красивой.
– Ты себе все волосы состригла.
Льюис не удержался, чтобы не сказать. Стрижка преобразила ее: большие глаза, беззащитная шея.
Кит поморщилась от смущения.
– Что делаешь?
Она встревоженно смотрела на него, щурясь на ярком солнце.
– Ничего. Слышала, что ты вернулся.
Он пожал плечами.
– Я вернулся.
– Как дела?
Он неопределенно махнул рукой, будто говоря: «как видишь». Кит снова прищурилась и встала на одну ногу. Все-таки она осталась прежней.
– Если будешь шпионить, тебя арестуют, – не удержавшись, поддразнил ее Льюис.
Кит сердито посмотрела на него и стала отступать в кусты.
У Льюиса и в мыслях не было прогонять девочку, но она так забавно пятилась, что он рассмеялся. Кит скорчила гримасу и споткнулась. Вскоре она скрылась в кустах и, судя по звуку, убежала прочь.
Значит, теперь все будут глазеть на него, как на клоуна в цирке. Льюис попробовал вернуться к игре со стеной, однако настроение пропало. Он улегся на землю и, закурив, стал думать, что пора бы найти работу, а не то можно остаться без сигарет и сойти с ума от тоски.
Вечером Льюис пошел встречать отца у ворот, как в детстве. На въездную дорожку падала тень от высоких деревьев, над необъятным полем впереди садилось солнце. Прохладный ветерок приятно щекотал разогретую за день кожу. Раздался шум мотора, из-за поворота показался автомобиль. Подъехав ближе, он сбавил скорость и остановился. Раскрасневшийся от жары в поезде Гилберт высунулся из открытого окна.
– Привет, Льюис. Что ты тут делаешь?
– Решил тебя встретить.
– Зачем?
Льюис открыл дверь и, осторожно подняв с сиденья отцовскую шляпу, сел в машину.
– Папа, я…
– Чем занимался весь день?
– Ничем.
– Вообще ничем?
– В саду был.
– Целый день?
– В основном, сэр. Я хотел сказать…
Гилберт взял шляпу у него из рук и положил на приборную панель.
– Что?
– Хотел извиниться.
– Ты уже извинился. Мы получили твои письма.
– Не только…
– А что еще?
Молчание.
– Что, Льюис? Я тебе сказал, что ожидаю изменений. И никаких глупостей вроде… – Он запнулся. – …вроде того, что ты с собой делал.
– Конечно! Я давно прекратил!
– Тогда что ты хотел сказать?
– Я вернулся, чтобы…
– Да?
– Чтобы все исправить.
Когда Льюис готовился к разговору, фраза казалась ему смелой и обнадеживающей, но, произнесенная вслух, прозвучала пустой и бессмысленной.
– Ну так докажи это! Докажи нам всем!
– Да, сэр.
Гилберт медленно заехал на подъездную дорожку и остановился. Они вышли из машины, и Гилберт, не оборачиваясь, скрылся в доме.
Льюис привык ждать и бездействовать. Проще всего это удавалось, лежа на кровати. Это был обычный распорядок в Брикстоне – сначала тренироваться в спортзале до изнеможения, потом лежать на кровати, ждать и набираться сил для будущей жизни. Лежа без движения у себя в камере, он давал волю фантазии – сочинял истории, представлял далекие края, о которых читал в книгах. Теперь он дома, однако фантазия иссякла.
Было жарко, без единого ветерка. Льюис потел, ворочался и в конце концов едва не уснул. Тогда он стал вспоминать, как по дороге от вокзала встретил Тэмзин. Руки в белых перчатках, золотистый загар и ложбинка на запястье, уходящая в глубину перчатки.
Снизу послышались голоса: сначала Гилберта, затем Элис. Оба говорили громко, и через приоткрытую дверь Льюис отлично разбирал слова и слышал, как Элис поднимается вверх по лестнице.
– Да, Гилберт, обидно! «Дешевый вид» – очень обидно!
Льюис подошел к двери и выглянул в щелку. Элис стояла на верхней ступеньке, в черном вечернем платье с глубоким клинообразным вырезом на спине. Рука в перчатке лежала на перилах.
– Элис, послушай. Речь об уместности. Если ты хочешь, чтобы все мужчины…
– Не все мужчины! Только…
– Хватит!
– Ты что, не можешь?..
– Ради бога, просто возьми и переоденься. Что за вечная жажда внимания?
Элис резко развернулась, и Льюис понял, что она плачет. На мгновение их взгляды встретились, и он тут же захлопнул дверь. Он не желает видеть ее в таком состоянии, его не касается, что там между ними происходит. Раньше они не ссорились, а были до ужаса обходительны друг с другом. Он приложил ухо к двери. Элис убежала к себе и захлопнула дверь. Через некоторое время они с Гилбертом вместе ушли.
Льюис весь вечер просидел у себя, только один раз спустился на кухню поесть. В своей комнате уютнее.
Глава вторая
Кит лежала на диване, глядя на родителей и Тэмзин снизу вверх, и размышляла о Сартре и его пьесе «За закрытыми дверями». Интересно, может ли семья быть ее персональным адом? Наказанием за ужасный проступок, который она не совершала в этой жизни?
– Кит! Сколько раз тебе говорить – убери ноги с дивана!
– Хорошо.
– И незачем корчить такую мину. Мы не в Америке.
Дики стоял у камина.
– Мне хотелось ему сказать, что этому мальчишке я бы и собаку покормить не доверил. Я имел полное право отказать сразу.
– Безусловно. По-моему, весьма дурной тон – обращаться с такой просьбой после всего, что ты сделал.
Клэр занималась своим гобеленом. В тусклом свете из окна у нее самой был тусклый вид. Мать всегда казалась Кит бледной молью, выцветшей, как застиранное платье. Клэр выглядела живой, только когда злилась – холодный гнев делал ее более яркой.
– Мы и так все пострадали от его преступления, – сказал Дики.
Кит изо всех сил старалась не испепелить его взглядом и держать свою ненависть при себе. Тэмзин сидела напротив с журналом и, потягивая херес, изредка участвовала в разговоре.
– И его выпустили через два года! – воскликнул Дики. – Возмутительно!
– Видимо, за примерное поведение, – отозвалась Клэр. – А по мне, зря выпустили.
Им что, больше не о чем поговорить? Неужели никто не заболел раком или не забеременел? Кит вспомнила, что до ареста Льюиса все было точно так же: Льюис Олридж – главная тема. И ни одного доброго слова, одни сплетни и осуждение.
– Дай вам волю, вы бы посадили его пожизненно. Он что, убийца? – взорвалась Кит. Вообще-то она не собиралась вступать в разговор.
Тэмзин оторвалась от журнала:
– Кит, не мели ерунды.
– Собственно, такой человек везде будет нежеланным гостем, – сказала Клэр.
«И куда же деваются нежеланные гости», – подумала Кит. Она вообразила ряды домов, где живут все эти люди, и сразу захотела перенестись туда.
Все молчали. Полистав страницы, Тэмзин подняла голову.
– Па-ап, – протянула она, – а может, пристроить его куда-то в контору каменоломни? В общем, туда, где не происходит ничего важного. Тогда и мистер Олридж будет доволен, и тебе не придется волноваться.
– Думаю, я так и сделаю. Просто ужасная тягомотина, вот и все.
Тэмзин сделала глоток хереса.
– Давай я сейчас позвоню? Встретитесь утром.
Она вышла из комнаты. Дики не стал ее останавливать. Кит смотрела вслед. Будь она старше и к тому же блондинкой или хотя бы посимпатичнее, тоже устроила бы его на работу, а не сидела бы ненужной и незаметной.
Из холла донесся смех Тэмзин, и вскоре она вернулась в гостиную, улыбаясь себе под нос. Кит стало стыдно за свою зависть.
– Я поговорила с мистером Олриджем. Он страшно рад. Спасибо, папочка. Ошибаться свойственно людям, прощать – богам. Ну, ты в курсе.
– Моя ты умница. – Дики поцеловал ее.
Клэр шила, не поднимая головы, Кит сидела на диване.
– Сокровище. – Он погладил Тэмзин по щеке.
Тэмзин ждала его у выезда. Когда она посигналила, Льюис схватил гренок с тарелки, потом куртку и побежал к ней.
Утро выдалось прохладное, так что крыша кабриолета была поднята.
– Не дуйся только и, пожалуйста, постарайся без странностей.
Он завязал галстук и улыбнулся. Значит, без странностей. Перед очарованием Тэмзин трудно было устоять, но в машине Льюису стало легче: девушка надела кардиган и длинную юбку, а значит, он не мог отвлечься на ее руки и ноги. Утренняя прохлада, да и вообще утро мешали до конца осознать, что происходит. Впрочем, Тэмзин, как и всегда, была улыбчива и обаятельна.
Контора находилась в двадцати минутах езды от деревни. Кривая постройка стояла на самом краю каменоломни, казалось, ветер запросто сдует ее вниз. «Может, на это Дики и рассчитывал», – подумал Льюис. Тэмзин по широкой дуге подъехала к двери и остановила машину.
– Не бойся, папа не такой уж злой. Я подожду здесь.
Пока Льюис выходил из машины, Тэмзин включила радио – Фэтс Доминго пел «Blueberry Hill». Пел красиво, и Льюис с удовольствием прогулялся бы с Тэмзин, вместо того чтобы встречаться с ее отцом в конторе. Он поднялся по металлическим ступеням к двери и, постучав, вошел.
За столом сидел мужчина неопределенного возраста, в очках и с гладко зализанными волосами.
– Льюис Олридж? – обвинительным тоном спросил он. Льюис кивнул. – Меня зовут мистер Филипс. – Привстав на стуле, он указал карандашом на другую дверь и с пафосом возвестил, будто говорил о высокопоставленной особе. – Мистер Кармайкл вас ждет.
Под пристальным взглядом Филипса Льюис постучал в кабинет.
– Войдите!
Льюис приоткрыл дверь.
– А, Льюис, – сказал Дики. – Филипс! Загляни ко мне!
Филипс выпрыгнул из-за стола и метнулся в кабинет. Дики стоял у окна, заложив руки за спину. Льюис давно не общался с людьми, подобными Дики, если таковые вообще существовали, и чувствовал себя нелепо в пиджаке, скрипучих туфлях и с румянцем во все щеки.