– Как дела у родителей?
– Все хорошо, сэр. Спасибо.
– Вчера у нас был разговор с твоим отцом, и я попросил мистера Филипса что-нибудь тебе подыскать. Филипс?
– Можно в архив, – отозвался тот.
Льюис кивнул. С такой работой он вполне справится. Дики махнул Филипсу, и он подошел к Льюису вплотную.
– Только без фокусов.
У него вышло почти смешно, и все же Льюису было не до смеха: во-первых, Филипс стоял слишком близко, во-вторых, Дики буравил его суровым взглядом. Ненависть, которую Льюис всегда к нему испытывал, давала о себе знать, и он с трудом сдерживался.
– Конечно, сэр.
– У тебя будет испытательный срок, – продолжал Филипс. От него воняло отрыжкой и маслом для волос. – Так решил мистер Кармайкл. Жду тебя в понедельник в девять утра – буду вводить в курс дела. Договорились?
– Спасибо, – сказал Льюис.
Его собеседники снова переглянулись, и Филипс вышел из кабинета. Дики приблизился к Льюису.
– Вообще-то я не беру бывших заключенных. Заруби себе на носу: я нанимаю тебя только ради твоего отца, который давно работает в моей компании. Ты понимаешь, что для него это значит? – Дики шагнул еще ближе. – На самом деле я тебе не доверяю, но если ты потеряешь работу, это ударит прежде всего по твоему отцу. Твой отец будет огорчен. Ясно?
– Да, сэр. – Льюис старательно разглядывал окна в кабинете – закрытые уплотнителем по всему периметру и без единого шпингалета.
– Не будем притворяться, что работа очень важная. Это моя компания, и я защищаю ее интересы. Ты будешь делать бесполезную работу, а я – платить тебе гроши. Что скажешь?
Дики в своем праве. Чем злиться в ответ, лучше промолчать. Льюис два года молчал в присутствии людей, которые старались вывести его из себя.
– Лично я в тебе никак не заинтересован – от тебя одни неприятности. Меня не касаются оправдания про твою мать и все прочее. У каждого свои проблемы. Когда тебя посадили, все вздохнули с облегчением, и не представляю…
В тюрьме его хотели вывести из себя, чтобы избить или посадить в карцер, в общем, доказать, что он – пустое место. Однако Льюис не поддавался на провокации и молчал. Сейчас он даже не заметил, что Дики закончил свою тираду. Повисла пауза.
– Ну ладно. Можешь начинать работать.
Дики рассмеялся и махнул рукой. Льюис видел – он выжидательно смотрит на него, но совершенно не помнил, о чем шла речь.
В памяти образовался провал. Наверное, собеседование окончено, однако Дики как будто чего-то ждал. Может того, что ему вырвут его мерзкий язык? Нет, вряд ли.
Льюис сосредоточился изо всех сил.
– Спасибо, сэр.
Выйдя из конторы, он сел к Тэмзин в машину. Руки тряслись.
– Тебя не было целую вечность! – Она завела мотор, и автомобиль медленно поехал по грунтовой дороге на асфальтовую. – Ну что, как прошло?
– Что прошло?
– Работу получил?
– А, да.
– Ура-а-а! – воскликнула Тэмзин, рассмеялась и помахала рукой из окна. – Молодец!
Она снова засмеялась. Льюис закрыл глаза. Его испугало то, что он не помнил ни о чем говорил Дики, ни сколько времени он провел в кабинете. Нельзя быть таким все время. Нужно перестроиться. Тюрьма позади, теперь он дома.
Тэмзин съехала на обочину и остановилась. Льюис вопросительно взглянул на нее.
– Что-то случилось?
Она сделала глубокий вдох и легонько потянулась, как будто демонстрировала, как это замечательно – быть Тэмзин.
Перед ними разворачивалась пустынная дорога, сияло солнце, и только в машине царил полумрак. Льюис замер. Еще недавно он чувствовал себя почти парализованным – а теперь темнота и взгляд Тэмзин занимали все его мысли.
– Можешь опустить крышу? – попросила она.
Он вышел и стал возиться с крышей, стараясь не пялиться на Тэмзин. Затем сел на сиденье. Она не стала заводить мотор, а сняла кардиган – вдумчиво и демонстративно, подчеркивая, как приятно проветриться.
– Уф, – сказала Тэмзин.
– Жарко?
– Ужасно!
Всем своим видом она показывала, что хочет поцелуя. Не то чтобы Льюис не желал ее поцеловать. С чего бы Тэмзин Кармайкл хотела целовать Льюиса? Он попытался выбросить лишние вопросы из головы. Она явно хотела внимания и по-прежнему не заводила машину.
Тэмзин медленно заправила непослушную прядь за ухо. Льюис уже не скрывал, что разглядывает ее, голую кожу между ключицами и вырезом платья из тонкого хлопка, скрывающего фигуру и одновременно намекающего на то, что под ним. Он не шевелился и думал лишь о том, чтобы ее поцеловать и как не выдать своих мыслей.
– Помнишь, как мы играли в детстве? – тихо произнесла Тэмзин, как будто сообщала важную тайну.
Льюис кивнул, не сводя с нее глаз. Она наклонилась к нему.
– Я прекрасно помню твою маму. Она была чудесная. И очень красивая. Как я плакала, когда узнала о ее смерти. – Тэмзин смотрела на него распахнутыми глазами. – Мы устраивали шумные игры, а она всегда была так терпелива. Когда она утонула, тебе было десять… ох, у меня беда с арифметикой! Получается, мне – двенадцать.
Тэмзин не замечала, как действуют на Льюиса ее слова, а может, и наслаждалась этим.
– Мы не говорим о ней, – тихо сказал он.
– Ах да, конечно! – беззаботно воскликнула Тэмзин. – Твой отец познакомился с Элис в том же году! Разумеется, она не потерпит таких разговоров. Ужасно по отношению к тебе.
– Слушай… – не выдержал Льюис.
Она положила руку в белой короткой перчатке ему на плечо. Жест был вовсе не игривый – теперь он уже и не знал, заигрывает ли с ним Тэмзин, – а полный доброты.
И все же от легкого касания ее пальцев Льюиса пробрала дрожь.
– Придете к нам в воскресенье на обед и партию в теннис?
Льюис постарался взять себя в руки.
– Да. Спасибо.
– Вот и отлично.
Тэмзин наконец завела мотор. Она выглядела довольной и всю дорогу молчала, только попрощалась, когда высадила Льюиса у дома.
Он вошел в пустой холл, расслабил на шее галстук и присел на нижнюю ступеньку. Из кухни выглянула Мэри, при виде Льюиса она прищурилась и снова захлопнула дверь.
За неделю до освобождения Льюиса вызвал к себе начальник тюрьмы. На стенах его кабинета висели плакаты с объявлениями о разнообразной работе, но Льюис не имел никакой квалификации. Начальник расспрашивал его о школе, планах. Выражал недоумение, что «мальчик из хорошей семьи» попал в Брикстон. Что ж, начальник тюрьмы был бы доволен. В выходные партия в теннис, в понедельник – новая работа. Похоже, перевоспитание прошло успешно. Льюис усмехнулся и прикрыл лицо ладонью. Улыбаться рискованно, и он пока не уверен, что готов. Откинувшись на ступеньки, он стал думать о Тэмзин Кармайкл и позволил себе еще разок улыбнуться, затем поднялся и вышел в залитый солнцем сад.
Глава третья
В воскресенье Льюис не пошел с Гилбертом и Элис в церковь. И так все судачат о его возвращении, не стоит усугублять ситуацию своим присутствием.
После службы отец и мачеха заехали за ним, чтобы вместе отправиться к Кармайклам. Первым прервал молчание Гилберт.
– Помнишь, Льюис когда-то играл в турнире по теннису против другой подготовительной школы? Что это был за турнир?
– Не знаю, – ответила Элис. – По-моему, мы тогда еще не познакомились.
Гилберт повернулся к ней и ласково спросил:
– Ждешь обеда?
– Очень.
– Думаю, будет здорово. А ты?
У дома Кармайклов Престон вышел из машины, открыл дверь Клэр, потом Дики, затем выпустил Тэмзин и Кит. Оказавшись на свободе, Кит стрелой бросилась в дом и наверх, в свою комнату, на бегу стягивая платье.
Она переоделась в шорты, наспех умылась холодной водой и помчалась в сад, захватив у черного хода теннисную ракетку. Экономка расставляла бокалы на длинном столе на террасе. На полпути к корту Кит вспомнила о Льюисе и резко остановилась. Она критически оглядела свои голые загорелые ноги в поношенных парусиновых туфлях. Интересно, есть ли у нее надежда когда-нибудь выглядеть приличнее? Может, стоит надеть нарядное платье? Только незачем: он все равно на нее не посмотрит. Зато ей смотреть никто не запретит. Кит засмеялась и снова побежала вперед.
Тэмзин стояла перед зеркалом и улыбалась своему отражению. Она решила не целовать его в губы, как делала в детстве. Снизу донесся гул голосов – постепенно прибывали гости. Интересно, Олриджи уже пришли? Тэмзин вспомнила лицо матери, когда та узнала, что дочь лично пригласила Льюиса. У ее отражения сверкнула в глазах озорная искра. Тэмзин открыла рот, будто хотела что-то сказать – просто чтобы увидеть движение губ. Затем направилась к двери и уже на пороге обернулась к зеркалу, чуть смущенно улыбнувшись самой себе.
Машины у дома Дики Кармайкла едва умещались на узкой гравийной полоске. Передняя дверь была распахнута, и горничная чинно встречала гостей у порога. Льюис вошел в холл вслед за Элис и Гилбертом. После яркого солнца тут было темно. Свет не проникал внутрь, и полированное дерево казалось черным. Дом плохо сочетался с летней погодой.
Гостиная пустовала, зато за окном толпились люди, громко беседуя между собой.
– Гилберт… – позвала Элис.
Гилберт взял ее за руку, и Льюис понял, что отец и мачеха нервничают и пытаются друг друга подбодрить, и нервничают, разумеется, из-за него.
Наконец они вышли на террасу. От раскаленных на солнце каменных плит поднимался жар.
Взору открылись большой сад, длинная терраса с накрытыми столами и гуляющие по траве люди. Как будто красочное полотно неизвестного художника, воплощение уюта и радости. Привыкший совсем к другим видам, Льюис застыл в изумлении. Похоже, ему в самом деле дозволено жить обычной жизнью.
Элис положила ладонь Гилберту на руку.
Мэри Нэппер беседовала с Гарри Ролинзом, при виде Льюиса оба прервались и уставились на него. Уловив паузу в разговоре, их примеру последовали другие гости, и вскоре все присутствующие удивленно замолчали. Пауза длилась каких-то несколько секунд, Гилберт решил не подавать виду и улыбнулся.